Стоя в молчании глубоком,
Как будто близких потеряла
Боюсь спугнуть я ненароком
Ту тишину мемориала...
Но в первозданной тишине
Мне чудятся глухие крики.
За обелиском на сосне
Играют солнечные блики.
И вот уж угасает день,
Охрана уж ночная вышла,
Я ясно вижу чью‑то тень,
В траве скользящую неслышно.
Смерть недалеко ‑ у ворот,
И прямо в душу смотрит дуло,
Но снова в темноту ползет
Мальчишка, семилетний Юра.
Холодный дождик по спине,
И одежонка вся промокла.
Собаки воют в тишине
Да темнотой пугают окна.
Берет он молча, что дают,
Вдыхая теплоту порога.
Он знал, что если подают,
То подают – не ради Бога.
Он в лагерь, как на эшафот,
Опять вернется по задворкам.
Кусочек сала принесет
Голодным маленьким сестренкам.
Возвращение
Уставшую, в дорожной перегрузке,
Откуда‑то из адовой земли
Меня, не понимавшую по‑русски,
В Россию в сорок пятом привезли.
Вот с мамой мы у отчего порога...
Мне, плача, дед худые ручки целовал.
Ругался дед и в мать и в Бога,
|
|
И Гитлеру чего‑то все желал.
Сморкались бабки в белые платочки,
Кто маслица, кто хлеба приносил.
– Возьми‑ка, милая, для дочки,
Да ешь сама, да набирайся сил...
* * *
Прошу у Родины прощенья
За миг, прожитый без нее,
Грехов как будто отпущенья
Благословения ее.
Опять спешу в ее просторы,
Что было в прошлом, схороню.
Билет на поезд самый скорый,
Как индульгенцию храню.
И острый приступ ностальгии
В пути прихватит вдруг меня.
Не знаю, как без Родины другие
Я без нее не проживу и дня.
Слезы радости и горя