Воспоминание о Бузулуке

 

Вадиму Нестерову

...Ночь и темь, город нем от мороза,

Каждый звук, как испуг, сразу вдруг,

Как далёкий гудок паровоза,

Раздвигающий времени круг.

Стихи 60-х, г. Бузулук.

Может, эти далёкие звуки,

Вдруг сложившись когда-то в размер,

Стали б сном об ином Бузулуке,

Овеваемом музыкой сфер.

 

Не о том, где мертвело сознанье

Без любви, без души и лица,

А о том, что рождало преданье

Нашей молодости – до конца...

 

В том преданье, далёком, прекрасном,

Город был бы вне сумрака лет,

И сады в нём цвели б не напрасно, –

Словно сон, – словно белый рассвет...

 

Словно белый рассвет безобманный

Над пустынной тоской бытия,

Над погостом Всехсвятского храма,

Где покоится мама моя...

 

Над Самарой, ещё не уснувшей,

Над сухими холмами вокруг,

С тенью Пушкина, здесь промелькнувшей,

Лишь на миг по пути в Оренбург.

 

...Ты прости меня, серый, убогий,

Моей юности давний приют,

Что к тебе заблудились дороги,

И преданья тебя не найдут.

 

Может, это и к лучшему, – в пошлом

Этом сонме мятущихся лет –

Пусть останется прошлое в прошлом,

И сгорит, словно белый рассвет.

 

Что б как прежде немел от мороза,

Всякий новый, неведомый звук,                           

Как забытый гудок паровоза,

Замыкающий времени круг.

Москва

 

"Шьль ти есьмъ Кучькову..." – одно из

наиболее ранних упоминаний Москвы

(град Кучков).

Берестяная грамота № 723,

Великий Новгород, XII век.

 

Вечность спит во тьме печальной,

Словно дым в курной избе...

Град безумный и случайный,

Ты не помнишь о себе.

 

Только Яуза с Неглинной

В именах своих хранят

Старой речи звук былинный,

Древнесолнечный обряд.

 

Да порой из-под бетона

Вздрогнут, будто невзначай,

Град Кучков из дебрей тёмных,

Град Семчин, сулящий рай.

 

...Бредит Сетунь сном былого,

Истра прячет явь во тьму,

Захлебнулось Божье Слово

И не слышно никому.

 

* * *

 

"В белом венчике из роз –

Впереди – Исус Христос."

А. Блок, Двенадцать, 1918 г.

 

Самый долгий век над моей страной шелестит во мгле,

Самый белый снег, самый желтый зной, самый черный хлеб, –

 

Самый красный флаг, пятипалый знак, шестикрылый страх,

Бесконечный враг, безнадежный мрак, пустота и прах...

 

Покосился храм, отвернулся Бог, усмехнулся бес,

И легко ветрам над страдой дорог, под тоской небес.

 

И опять вдали, где ни зги, ни снов, где рассвет белёс, –

То ли свет земли, то ли тьма снегов, то ль – Исус Христос

"Конецъ"

 

"Конецъ" – одна из последних записей

А.С. Пушкина, обнаруженная на заклад-

ке собрания летописей, к которым обра-

щался поэт в связи с изучением "Слова

о полку Игореве". [**]

 

Есть словно б надмирная тайна призванья,

Где случай царит над мирской суетой,

Где жест обращается в миф и преданье,

А каждое слово чревато судьбой.

 

Где время торопит подчас и не терпит,

И злого предвиденья не замолчать:

Стихает Эрато, тускнеет Эвтерпа,

И Клио со свитка срывает печать.

 

...Всевечная тайна, надмирная милость, –

Как жутко, но как бесконечно легко:

Подумал – и стало, сказал – и случилось,

И гнев, и тоска – далеко, далеко...

 

Концом копия преломляется снова,

Как в "Слове", предсказанный путь роковой, –

И снова судьбою становится Слово,

Всевластное даже над смертью самой.

* * *

 

Апрельский свет, реки струенье,

Необратимый миг, мгновенье,

Дрожащий отблеск невзначай,

Вы промелькнули, – и прощай!

 

Прощай навек, весны страничка,

Травинка, бабочка, синичка,

Ледок под мокрою стеной,

Прощай, мой день, мой сон живой...

 

Прощай, скворец на старом клёне,

Сырой овраг, трава на склоне,

Детинец с зубчатой стеной,

Софии купол неземной.

 

Прощай, река в летящих бликах,

Небесный свод в гусиных кликах,

Бессмертной жизни холодок,

Травинка, бабочка, ледок...

* * *

 

"И жизнь, и слёзы, и любовь."

А. Пушкин, "К***", 1825 г.

Пустеют дни, как сны, как всё на свете...

Но там вдали, за тёмной бездной лет,

Он весел и по-моцартовски светел,

России легкомысленный поэт.

 

Ночь тлеет над Михайловским туманно,

Клубится лёгкой дымкой у пруда,

Где в полутьме мерцают плечи Анны

И лик поэта светлый навсегда.

 

Спи ночь, дышите липы, вей прохлада,

Над вечностью, поэтом, над судьбой,

Где не стихи его любви награда

Но лишь само мгновенье ночи той.

 

Спи ночь, тверди душа, лелея это, –

Забыв пустую молвь, и суесловь, –

Прекрасный сон Россиии, ночь поэта,

Его и жизнь, и слёзы, и любовь.

* * *

 

"Дар напрасный, дар случайный..."

А.С. Пушкин

 

Днём хлопочешь и смеёшься, впопыхах верша дела, –

Ночью вздрогнешь и проснёшься: неужели жизнь прошла?..

 

Неужели в миг постылый, в трудном сумраке утра

Грустный ангел белокрылый тихо вымолвит: – Пора... –

 

И растает в синем свете золотого сна поток,

Лёгкий облак, светлый ветер, ангел, бабочка, цветок...

 

Ангел, облако, мерцанье, безмятежный ветер снов, –

Горечь вечного прощанья, тайна Пушкинских стихов...

Иволга

 

Где-то вдали или в юности где-то,

Там, где живая томится душа,

Иволга тихо окликнула лето,

Май встрепенулся, дождями шурша.

 

Где это, что это, как не забылось,

Как удалось, затаившись, сберечь

Этих дождей моросящую сырость,

Этой реки хлопотливую речь?

 

Как удалось не утратить надежду

Вновь и навеки вернуться душой

К дальней тропе, пробредающей между

Явью и снами в пыли золотой? –

 

К миру, где дождь шелестит, пролетая,

Вереск цветёт, и в тумане речном

В дальней дали, не смолкая, взывая,

Иволга тихо свистит о былом.

У озера

 

Ни мечты, ни любви, ни покоя,

Вся судьба – этот берег скупой...

Что там шепчет берёза листвою?

Что там озеро плещет волной?

 

Что там ведомо небу и листьям,

Этой дымке в мерцающем дне?

Сколько тайн и неведомых истин 

Заповедано нам в вышине?..

 

Это озеро скоро замёрзнет,

Берега свои выбелив сплошь.

И до звона промёрзшим берёзам

Здесь опять станет жить невтерпёжь...

 

Может это и будет той тайной

Мне нашёптанной лёгкой листвой

Той, о чём так легко и печально

Плещет озеро светлой волной,

 

О судьбе, как всевечной юдоли

И о мудрости – знать и терпеть,

Даже в остром предчувствии боли,

Побеждающим холод и смерть...

* * *

 

Время глухо стекает в песок,

Шумной жизни иссякло круженье, –

Только там, вдалеке, в отдаленье

Ещё слышен родной голосок.

 

Голосок, голосок, голосок,

Не зовёт, не корит, не взыскует,

Всё о чём-то прошедшем тоскует,

Как и я, до конца одинок.

 

Лишь один в нём укор и упрёк,

За мученье без сна и прощенья,

За смертельное это томленье, –

Голосок, голосок, голосок...

 

Время сбилось в усталый поток,

Всё вокруг пустота и смятенье,

Продержись ещё только мгновенье,

Голосок,

голосок,

голосок...

 

* * *

 

Вдоль осени, её страды печальной

Пройтись, вдохнув её тревожный прах...

Что не забыть? Что рифмою случайной

Для памяти скрепить в своих стихах?

 

Чету капустниц на осенней тризне

Цветов и трав? Дымкá горчащий чад?

Оливково-прозрачных лягушат

Из-под ноги взлетающих как брызги?..

 

А может сразу всё: предснежный ветер

Бесптичье одиноких рощ вдали,

Глухую грусть своей родной земли,

Единственность её на белом свете?..

 

Где надо всем – подобием креста

Тень Господа – сияюще проста.

* * *

 

«Я усну под зелёным кустом...»

                              Из раннего.

 

По лугам, по сентябрьским куртинам,

Убежать бы за стаей щеглов

В дальний край, где для блудного сына

Может есть ещё крыша, и кров...

 

Да и, в общем-то, крыши не надо, –

Сам тот край – и приют мой и дом,  

И последняя в жизни награда –

Прикорнуть под зелёным кустом...

 

Но щеглы, отзвенев, улетели,

И цветы на лугах отцвели,

Только мёртвые иммортели

Лиловато мерцают вдали...

 

Только мёртвые иммортели,

Что бессмертниками зовут,

Лиловато-смертельной метелью

Оплели мой последний приют.

* * *

 

Сестре Людмиле

Наверное, можно быть где-то счастливее,

Но стал нам судьбой или роком, Бог весть,

Тот город, та Двадцать вторая линия,

Дом двадцать шесть.

 

Он плыл, словно странный Ковчег неприкаянный,

Дом юности нашей, сквозь годы, туда,

Где тлела во тьме неудач и отчаяний

Наша звезда.

 

Она трепетала лучами неясными,

Зависнув над чёрною пропастью лет...

Но мама слепыми глазами прекрасными

Видела свет.

 

Тот свет, что хранил нас святыми молитвами,

И вывел к иным берегам, очагам,

Где вот уже прошлое снами забытыми

Кажется нам.

 

...Звезда дотлевает, сгорая, и тающий

Наш век остаётся лишь только для нас, 

Для наших стихов, для подруг и товарищей,

Век – невеглас.

 

Где тихо уходят по снежному крошеву

Сквозь сад наш безгрешный грешны и хмельны

Друзья и подруги по веку, по прошлому, –

В последние сны...

* * *

Вот и выстудил закат

Вечер зрелости бодрящий,

И отложен в долгий ящик

Спор о том, кто виноват.

 

Где был вымысел, где смысл,

Что – святое, что – пустое, –

Всё слетело шелухою,

Наступило время Числ...

 

Только смутная душа

Захлебнётся вдруг в томленье...

Но и в этом наважденье

Жизнь смертельно хороша.

Камень

Однажды в долине, людьми позабытой,
На выбросах старых обрушенных нор
Отыщешь рубило времен мезолита —
Тяжелый, отесанный грубо топор.

 

Задумчиво тронешь суровые грани,
Замкнувшие мир своего далека,
И сам не заметишь, как ляжет тот камень
В ладонь, и как вдруг содрогнется рука.

 

Мгновенный порыв вспоминающей хватки,
Тот самый, что вдруг без раздумий разит,
Встревожит предчувствием странной догадки,
Что каменный возраст ничуть не избыт, -

 

Что век тот, ввергавший в кремнистую муку
Пещерных своих начинающих чад,

Не мыслью, но камнем воспитывал руку,
Чтоб в нас без конца возвращаться назад -

 

Чтоб время от времени к чадном тумане,
Взрывая вокруг разрушительный глум,
Сбивать с материнского камня - ом мани! -

Убийственный камень отца - падме хум!

 

...Слепое орудье, дитя мезолита,
В пыли своей грешной усни и забудь

Всё то, что во тьме твоей каменной скрыто, -
Твою и мою первородную суть, -

 

Тот мрак, продолжающий мучить и ранить
Тоской притаившихся смертных забот,
На этой земле, где не всякая память
Во благо тому, что пришло и грядег.

 

 

Леониды

 

Звёздный дождь из созвездия Льва

Брызнул óполночь, век завершая,

Каждой вспышкой сберечь обещая

Миллионов желаний слова, –

 

В них, столкнувшись, судьба и мечта,

Искушают в случайном свеченье

Разглядеть и понять провиденье,

И – ничтожным душа занята.

 

Да, ничтожная, молит душа

О своём, чуть жива, чуть дыша...

 

* * *

 

Два русских века выделены знаково

На тусклом фоне времени жестокого:

Один – дневною бабочкой Аксакова,

Другой – полночным бражником Набокова.

 

Две бабочки, два знака, два столетия,

Они б сочлись, как два полубезумия,

Когда б меж ними символом бессмертия

Не взмыл осенний шмель Ивана Бунина...

Июнь

 

В июне, когда во дворах расцветают жасмин и дикая роза, хорошо иногда побродить, разглядывая листья и облака, размышляя о том, что силлабика, это, в общем-то, проза, даже поза для русского языка. Но иногда как-то хочется слегка отпустить поводья и отдаться свободно безразмерному звуку шагов, с любопытством обозревая ещё неосвоенные угодья случайных интонаций, выкриков, уличных слов, - оглядывая травы и пух отбушевавшей тополиной метели, щурясь от солнца, от его раздроблённого листвою огня... Кто сказал, что мы вышли из сумрака гоголевской шинели? - Мы - из сияющего июня, из его ленивого аксаковского дня...

И в этом знойном раскрепощенье, в этом томлении плотском, совершенно расслабясь душой, застаёшь себя и на том, что готов понять, что вот так и наборматывался Бродским весь его силлабический нобелевский фантом. Да, вот так, - в перегретом вином или полднем сознанье, в размагниченном трансе вылéпливался очередной кунстштюк из гимназических истин, помещаемых в многословное глаголáнье, выдаваемое за Нечто, впрочем, с должной ловкостью рук... Но лежачих не бьют...

                                       

Догорают соцветья жасмина

С горьким запахом пади, - шмели собирают и падь,

Торопясь к тем садам где прекрасная Rosa canina[††]

Не желает в латыни обидной, грустя, прозябать...

 

Птичий дядька-июнь над землёю листвою распластан,

Замолчали скворцы, но державинских ласточек звон

Снова тютчевским свистом полозьев по мёрзлому насту

Отозвался в душе, перепутавшей бденье и сон.

 

Эти ласточки тенью стрельчатой возникнут у Фета

И исчезнут, скользя, над набоковским скорбным мостом...

Бродит призрак двойной бесконечного русского лета,

Где под вечным присмотром весь этот родной окоём, -

 

Эта веточка в светлом саду (Веневúтинов, что ли?)

Этот пушкинский клеточный чижик в случайном окне, -

Всё под бдительным оком, в каноне, традиции, школе, 

Всё знакомо до боли, всё знал и любил не во сне.

 

...И уже в кабинете на плоском экране дисплея,

Где, спеша, воссоздашь впечатленья от знойных химер,

Вдруг в мерцании строк различишь, от волненья немея,

Пятистопную музыку, строгий и твёрдый размер.

 

-О, великий, могучий, - шепнёшь удивлённый, и снова

Потрясённо следишь, как из мнимой силлабики вдруг

Всё восстало и встало на место, и каждое слово

Обрело очертанья, замкнувшись в ритмимический круг.

 

Все грехи искушенья быть выше божественной речи,

Вся ленивая плотскость, размыв, бормотанье, зевки,

Переплавились где-то и, музыке слов не переча,

Заповеданным ладом поплыли, беспечно легки. 

 

Знаю, это - не я, это мудрая русская лира

Упокоила блажь, разгадав, разглядев и презрев

Маргинальный напор под лукавые премии мира,

Сберегая навек своей речи священный напев.

 

...А в июньском окне уже ночь, и софийские клёны

Там вдали за рекой заклубились тяжелой волной, -

И давно уж пора утомлённым стилом электронным

Выделять заголовок и тихо идти на покой.

* * *

 

Дождись меня, река моя, дождись,

Дождитесь, соловьиные дожди,

Цветов и трав искрящийся поток

Под радугой дугою на восток.

 

Дождись меня костёр мой вековой

С дымком над розовеющей водой,

Где всплесками далёкий перекат

Зовёт меня, как много лет назад, -

 

Где чибисы оплакивают день,

Где с гор стекает зубчатая тень,

Где тайну для меня приберегла

Вечерняя синеющая мгла...

 

Дождись меня далёкая звезда,

Заветный свет навек и навсегда,

Полночная звезда моя зажгись,

Дождись меня,

                 дождись меня,

                                       дождись...

* * *

                            Юле

 

...Проснуться вдруг, ещё не понимая,

Что ты проснулся там, в минувшем сне:

Светло, открыт балкон, и солнце мая

Узор листвы качает на стене.

 

Из мастерской кедровый терпкий запах

Взывает к верстаку... И верный пёс

Давно уже стоит на задних лапах

К хозяину приблизив чуткий нос...

 

На тумбочке лежит открытый Пушкин,

С подчёркнутым "с порядком дружен ум"...

По комнате разбросаны игрушки,

И слышен из окна трамвайный шум.

 

В вольере встрепенулся кенар... Скоро

Дом зажурчит, пронизанный насквозь

Высокой трелью... Шевельнулись шторы

И детский голос - Па-па! - произнёс.

 

Пора вставать...

                    Ах, только б на мгновенье

Продлить тот сон, - пока блуждает мысль

Вдали от горькой правды пробужденья...

Забудь, не просыпайся, обманись..

 

* * *

 

Стихает жизнь, и не хватает света,

Но, чуя за спиной глухую тьму,

Я жив ещё, хотя, пожалуй, это

Уже не интересно никому.

 

Но есть успокоенье в пониманье

Последних откровений бытия,

Где всё ещё душа внимает тайне,

Которая зовётся - жизнь моя, -

 

Где незабвенно каждое мгновенье,

И, Божий этот дар благодаря,

Превозмогаешь бег и нетерпенье

Листающего дни календаря, -

 

Июнь, июль… торопятся недели,

Вот в старом в парке липы зацвели, -

А вот уже и липы отгорели

На промелькнувшем празднике земли.

 

Взлетает, обновившись, птичье племя, -

И птицей бьётся в летнее окно

То самое стремительное время, -

Банально, но иного не дано...

 

А если сердце чем-то и томится,

То только тем, - как тих, как невесом,

Всё убывая, снится, снится, снится

Минувшей жизни несказанный сон. 

 

 

                                               * * *

 

Осенний день сгорел, в реке растаяв,

И к ночи, закружив крыло в крыло,

Устало гомоня, воронья стая

На старый парк упала тяжело.

 

Всё не стихал, рождающий тревогу

Железный грай, пугая тополя,

И мнилось, будто жаловалась Богу

Не стая, а усталая земля.

 

...И мне подать бы голос свой охрипший,

И что-то прокричать пустынной мгле,

Когда бы знать, что не устал Всевышний

                Внимать своей измученной земле...

 

 

                       

                   Содержание

                    СТИХОТВОРЕНИЯ...1 

 

                    Псы Актеона...2