Язык и схематические изображения

Обобщенное рассмотрение лингвистики и коммуникативных явлений предопределило выделение "семиотики" как фундаментального учения обо всех типах оперирования, создания и совершенствования знаковых систем. При введении ценности высокой определенности содержания высказываний в коммуникации и способов выражения содержания создаются предпосылки для трансформации грамматики в логику, для порождения языковых парадигм системной ориентации в семантическом слое языка. Существенное продвижение к надежным и высокоопределенным парадигмам и завершению трансформации грамматики в логику стимулируется выделением "арбитражной" позицией в коммуникации, автономизация которой становится предпосылкой появления позиции "конструктора парадигм", в том числе наиболее отдаленных от живой коммуникации в ее синтагматической стихии формах, например, в теоретических звеньях науки и при введении позиции "философа" с ее двумя базисными направленностями – "онтологической" и "логической". Для появления этой позиции выделяется арбитражная мыслекоммуникация в теоретическом пространстве и в особом типе рефлексивного пространства над кооперативными структурами и системами в мире деятельности, а затем и выделяется позиция "метаарбитра".

Именно рост требований к определенности содержания высказываний, в целом, и в арбитражных позициях, в частности и в особенности, предопределяет качественное изменение мыслетехники, оформление логики и предельных парадигм, становящихся сервисом мыслекоммуникаций и отделяющимися в пространство культуры мышления, получающими самостоятельное бытие, могущими превращать мыслекоммуникации и мышление в свой сервис. В то же время ограниченность обычных возможностей субъективных механизмов, как интеллектуальных, так и потребностно-мотивационных, самокоррекционных, их несоответствие арбитражным и, особенно, метаарбитражным требованиям предопределило поиск дополнительных средств языкового типа, но иных, чем естественные языки. В научной, технической коммуникации выделились в качестве средств "схемы" как конструкты текстов и как схематические изображения. Особые возможности выявились в применении схематических изображений, в особо организованных мыслекоммуникациях. Выделилась практика их использования в методологии, наиболее рефлексивно осмысленной в "Московском методологическом кружке" (ММК – с середины 50-х гг. XX в.). Наряду с реализацией прагматических форм оперирования схематическими изображениями в методологии в Московском методолого-педагогическом кружке" (ММПК с 1978 г.) были привлечены надпрагматические, непосредственно логические и онтологически значимые формы оперирования. Они предопределили новый уровень качества мыслетехники и схемотехники, особенно в постановке и решении стратегических задач. Рефлексия такого опыта создает предпосылки для новой унификации технологий стратегического мышления. Особым фактором следования такой перспективе предстает семиотическая и, прежде всего, семантическая рефлексия с применением критериев семиотической и логической аналитики. Поскольку внесение тщательности в такую рефлексию не имеет сколько-нибудь значительной традиции, в том числе в связи с крайне узким кругом лиц, занимающихся изобразительной схемотехникой, мы осуществили предварительный, обзорный анализ общеязыковых, семиотических, семантических аспектов изобразительной схемотехники с привлечением достаточно известных теоретико-технологических взглядов лингвистов о языке и семантике, которые выделены в Приложении в качестве материала для мысли и средств мысли, а также общеизвестные положения в лингвистике.

Что характерно для языка?

§ язык, орган, образующий мысль, мышление связано со звуками языка, приобретая ясность, превращая представление в понятие (Гумбольдт);

§ язык это схема, лишающая языка материальности, обеспечивает отделение существенного от второстепенного (Ельмслев);

§ язык – средство выражения готовой мысли и порождения мысли, замедляет течение мысли (Потебня);

§ язык имеет задачу создать звуковой образ представлений и отношения между ними, содержит многообразие способов соединения слов с учетом их положения друг относительно друга и беспрерывно меняется (Шлейхер);

§ язык дает созерцаниям более высокое бытие (Гегель);

§ язык имеет три компоненты: структуру выражения, содержания и словарь, охватывающий связи между выражением и содержанием (Глиссон);

§ в языке каждый элемент проявляет себя как часть целого (Гумбольдт);

§ язык, обособленный от речи, доступен отдельному изучению, он – грамматическая система, предполагает речь, продукт речи, орудие речи, система знаков, соединяющая смыслы и акустический образ (Соссюр);

§ языковые нормы определяют интерпретации (Сепир);

§ соответствие между означающим и означаемым сохраняется и в процессах изменения (Балли);

§ знаки, слова – инструменты и сами по себе ничего не значат (Огден).

Тем самым язык является совокупностью единиц, "слов", звуковых и графических, материальность которых выступает в качестве средства, посредника между носителями языка, организованного для заранее предусмотренного воздействия на воспринимающего в коммуникации в соответствии с правилами, выполняемыми всеми реальными и возможными участниками, а содержание воздействия складывается из компонентов содержания, скрепленных с единицами средств выражения, вовлеченных в высказывание. Поэтому язык имеет двойственное, потенциальное, до коммуникации и до "встречи" с носителем языка, и актуальное, в ходе "встречи" и коммуникации, существование, "парадигматическое" и "синтагматическое", меняя тип существования за счет включения в потребление носителя языка, реализации его потребности и замыслов с помощью воздействия на партнера языковыми средствами. Вне цикла процессов от появления замысла воздействия и результата воздействия до достижения желаемого, в случае успешности, центральной роли языкового, в масштабах объема высказывания, воздействия понимания подцикла применения языка, внутренних и внешних для языка факторов бытия языка, в объемах актуализации необходимой для успеха части потенциала языка, раскрытие свойств языка остается невозможным. Язык реализует свою функцию в цикле, является "органом", соответствующим функции, "устройством" с моментами "материального носителя", знаков, приданной им содержательности, "значений", размещенных в словаре, "правил", синтаксис, грамматика. Инструментальность языка и его технологичность, отчужденность, в парадигматическом, потенциальном состоянии, сохраняемые в динамике применения, в синтагматическом состоянии с особенностями привлеченности лишь части потенциала, но с учетом всей целостности устройства языка, предопределяют зависимость успешности и допустимости замыслов носителей языка от возможностей инструментально-технологического "органа", зависимость самих носителей языка от требований статики и динамики "органа", в целом и в частях, неизбежности обретения адекватных способностей к корректному и успешному его применению в рамках удержанности и адаптивности замыслов к применению, уменьшению или увеличению потребительских притязаний в пределах допустимости со стороны требований языка.

В основе подцикла воздействия высказывания лежит как введение содержания мысли, так и отношения к содержанию, усиленных демонстрацией отношения автора высказывания к этому содержанию, что дополнительно и не только мыслительно конкретизирует содержательность воздействия, является психотехнической добавкой, положительной или отрицательной, добавкой к "нейтральности" сообщения и вторичной оценки его воспринимающим. В языке в парадигме содержательных единиц совмещаются как нейтральные, познавательно ориентированные "образы", так и оценочные компоненты семантического комплекса. Тем самым, воспринимая текст и его содержания, реагирующий неизбежно совмещает "инструментальную" содержательность языка, "познавательную" и "оценивающую" и субъективно привносимую, зависимую от конкретного человека в понимании и в высказывании, во взаимодействии позиционеров в коммуникации. Если инструментальность порождает организацию субъективного процесса и его подчиненность самому высказыванию, что делает "одинаковым" процесс понимания по его результату и даже процессу, при чувствительности к форме высказывания, возможность прогноза результата, то психотехническая сторона ведет к непредсказуемости, случайности общего, суммарного процесса в цикле. Парадигматическая определенность и "ясность" ослабевает или колеблется непредсказуемо, существенность, заложенная в семантических стандартах, снижается и дополняется случайностью. Мера деформаций зависит от жесткости того, что парадигматически выступает как "правильное", согласованное в рамках языковых норм, от следования нормам, сформированности языковой, включая и семантической способности, индивидуальных склонностей к самоорганизованности или к хаотичности самореализации. В процессах понимания высказываний отношение к содержаниям имеют характер "вторичного" конструирования образов с акцентами в пользу уподобления тому, что предлагается автором, по знаковым средствам и по их содержательности, линии значений или в пользу внесения своих субъективных инерций и стереотипов в ходе интерпретации.

Сохраняется такая характеристика языка для схематических изображений и схемных средств коммуникации в целом? Как характеризуются схемы и символы как схематические изображения?

§ символы ведут за пределы уподобления и помогают слабому уму (Н. Кузанский);

§ схема воспринимает в сознании класс объектов, является способом соединения чувственности и рассудка, продукт способности воображения, синтезирует по правилу единства и существует лишь в мышлении, обозначает правило способности воображения (Кант);

§ способность к синтезу ведет к объединению противоположного в продуктивном воображении вместе с борением с собой, а "Я" вносит в это порядок, гармонию (Фихте);

§ символ – это еще чувственное и истина в нем не раскрыта, но вносит определенность и является содержанием, которое он выражает, он не равен знаку, так как его внешняя форма включает в себе содержание, непосредственно соединяя чувственное и всеобщее, мышление приводит чувственный материал в единство, придавая форму, намекает на понятие, но фигуры являются неподатливым материалом для выражения мысли, они просты и малоудовлетворительны (Гегель);

§ символ не до конца произволен и не вполне пуст (Соссюр);

§ символы теряют внешнюю связь с тем, что они замещают (Сепир);

§ символы замещают предметные модели, условно показывают структуру и динамику объектов, связи объектов, выступают видимыми значениями объектов и в зависимости от задач число признаков уменьшается или увеличивается (Зинченко);

§ схематические образы являются продуктами аналитико-синтетической деятельности и информация строится систематично, обобщенно, структурировано, замещая объекты, действия с ними для вскрытия характеристик объектов, предполагая воспроизведение, интерпретацию, владение алфавитом, для выявления умственных действий, контроля и выработки предположений, построения рассуждений, экстериоризации психических процессов, слежения за ходом мысли и влияния на нее (Гамезо);

§ символы придают абстрактному объекту чувственную, наглядную форму (Коршунов, Мантатов);

§ символ – преобразование материального в идеальное, сохраняющее схожесть с объектом, выражает недоступное чувственному созерцанию, оформляет зарождающиеся идеи, упорядочивает, выявляет существенное, ведет к порождению новых идей (Уваров);

§ схемы кратки, легко обозримы, фиксируют и раскрывают информацию (Салмина);

§ схемы опираются на выделение смысловых узлов (Дридзе);

§ схема выступает средством ориентировки (Обухова);

§ с помощью схем информация "сгущается", помогает появлению внезапных решений (Гурова);

§ символ порождает опережение за счет преобразований в идеальном плане (Антонов);

§ схемы влияют на ход мышления, вводят маршруты чтения по наиболее важным точкам, снимают противоречия дискретности и динамичности в чтении схем (Кудрявцев);

§ символ – средство выявления сути, всеобщего в объекте (Тютюхин);

§ схема позволяет укрупнить единицы информации и решать задачи, видя содержание симультанно (Богомолов).

Как мы видим, схемы и схематические изображения имеют множество характеристик, приносящих пользу в мыслительных процедурах. Они могут в большей степени, чем сами языковые средства, обращены к самостоятельной работе в решении огромного числа практических задач без участия партнеров, вне коммуникации. Если обычные тексты возникают в динамике появления потребности поделиться с другим значимым содержанием мысли, изменить поведение партнера и при удовлетворении ситуационной или более долговечной, в связи со сложным характером процесса реализации устремления, необходимость в построении текстов, высказываний исчезает или переносится на иную ситуацию в неопределенном будущем, то оперирование со схемой предполагает отношение с собой, использование схем для самокоррекции в рамках замысла и фиксированной цели, особенно при усложнении задач, появлении неожиданных сюжетов, ожиданий незнакомых факторов, которые нельзя игнорировать и ощущений неготовности к быстрым и успешным процедурам в значимых ситуациях, имеющих удлиненную динамику. Схемы, схематические изображения становятся языковыми средствами особого типа для разрешения проблемных ситуаций с опорой на свои силы. Поэтому исходным условием привлечения их в мыслительную работу выступает порождение рефлексивного выхода из возникшего действия, в котором создалось затруднение, остановка в достижении цели, зафиксирована невозможность продолжения действия при сохранении его значимости и ответственности за завершение. В этих рефлексивных сюжетах появляются потребности выявления причин остановок, затруднений, недостаточности результативности и т.п., нахождения более совершенных способов продолжения действий и т.п. Рефлектирующий должен помочь себе сам, но вовлечение схем становится результатом осознания того, что по-прежнему, на уровне простого интеллектуального усилия желаемое разъяснение невозможно, непродуктивно, обременительно и т.п., необходимо использовать те средства интеллектуального поиска, которые гарантируют прояснение, перспективное решение, выход из тупика, ориентируясь на ограниченность своих сил, но усиление именно за счет конструирования или особого выявления требуемого в "самой схеме", в процессе оперирования схемой, манипулирования с ее графическим составом. Следовательно, чтобы эта устремленность была не призрачной, к схеме предъявляются специфические требования и это, прежде всего, касается изобразительных схем.

Схематическое изображение должно вести к этапу, когда именно в ней выделяется "искомое", а первоначально фиксируется или вносится предпосылка – "неизвестное", потенциальное место для "искомого". В качестве "заказчика" выступает сам человек, находящийся в рефлексии, имеющий возможность реконструировать прошлые действия, попытки и создающий ситуацию "станка", на котором он должен и может осуществить преобразование актуального, нежелательности затруднения в желательное, преодоленность затруднения, хотя и в рефлексивном пространстве, не в самом действии, в подготовке действия, цикл оперирования схематическим изображением сводится к переходу от констатации затруднения, его выраженности к схематическом изображении, через поиск в этой схеме выхода из затруднительного положения, нахождение желательного состояния в фиксированной ситуации, желаемого ответа на вопрос. Но для такой самоорганизации необходимо не только фиксировать особенности сюжета, "прошлого" вместе с затруднением, но и правильно ставить вопрос к самому содержанию схематического изображения и возможность переопределять вопросы, если возникает опасение, что на "станке" не введен тот "материал", который может превратиться в "продукт" в рамках фиксированной "цели", вместе с внесением внутренних и внешних факторов трансформации "материала" в необходимое, "целевое" состояние. Иначе говоря, само схематическое изображение не может быть случайным в оперировании и введении той или иной версии изобразительной графики составляет свою лепту в цикл самоорганизованного процесса, конечно, в контексте внесения гипотезы о перспективности содержательной схемы для прямого поиска "искомого" и соответствия содержанию "неизвестного", его выраженности в вопросе. В цикле указанной самоорганизации человек, осуществляющий поиск, рефлексию пользуется языком, разговаривает с собой, совмещает коммуникативные позиции "автора", "понимающего", "критика" и даже "организатора", в той или иной мере адекватно в каждой позиции. Если он достаточно осознанно и задает себе вопросы, и отвечает, меняя позиции, он облегчает приход к этому, когда можно полноценно начинать оперирование схематическим изображением как символическим языковым средством. Следовательно, все свойства языка становятся значимыми для него и усложнены совмещением коммуникативных позиций. Основными позициями, ведущими к содержательности и неслучайности возникновения вопросов и ответов, выявлению "неизвестного" и исходных условий, в которых "спрятан" ответ, "искомое", являются позиции "автора" и "критика".

Если учесть вышесказанное, то сами схемы, схематические изображения выступают как языковые средства в самоорганизации, особенно при внесении коммуникативной формы, совмещении позиций в рефлексивной автокоммуникации. Эти средства реализуют функции "текста", который следует "читать", понимать, осуществлять мыслительные передвижения, использовать графику, менять ее, как бы меняя "текст", изменяя содержание, интерпретации и т.п. Все переходы от одной версии заполнения "места" для графики и интерпретационных содержаний к другой подчинены поиску "искомого" под "неизвестное", а фундаментальным условием постановки вопросов и нахождения ответов предстает реализация "объектного" подхода к содержанию, выражаемому схемами. Объектно-онтологическое отношение к интерпретации является основой всей мыслительной работы в рефлексивном пространстве, как в сюжетах самостоятельного поиска, так и совместного поиска. В связи с этим возникает различие между использованием средств обычного языка и символических средств в этих сюжетах, включая параллельное вовлечение обычного и символического "языков". В обычном применении языка в подобном поиске тексты, как знаковые конструкты, втягивают стандарты значений и лишь вторично ослабляют точность содержаний значений по субъективным причинам, внося коррекции под внутреннюю динамику, превращая "речь для иного" в "речь для себя", деформируя конструктивность синтеза значений, придавая им черты индивидуального смысла. Индивидуальная свобода предъявления слов, текста, модификаций в звучании или состава в обычных условиях коммуникации факультативна, имеет стереотипы мотивации и учет приемлемости со стороны партнера, предполагает гибкость и недопущение резких несоблюдений стандартов. А в рефлексивных сюжетах и поисках схемы рассматриваются как подчиненные поиску и этим подвергаемые любым целесообразным трансформациям, устремленности к конечному результату. Жесткость соблюдается в реализации формы процессов в цикле поиска при "пластичности" и подчиненности манипулирования схемами, схематическими изображениями. Тем более что введение символических средств является рассматриваемым большинством ведущих поиски "дополнительным", "ситуационно обосновываемым", соотнесенным с личным решением усложнения коммуникативного процесса и всего интеллектуального процесса с возможностью самоотстранения от требований, идущих от схематического слоя работы. Сама "техника" графического конструирования обычно не унифицирована, не стандартизирована, индивидуализирована, что усложняет своевременное реагирование партнера, распознавание графических и смысловых опор, узлов для внесения своего вклада в общий процесс. Эти усложнения порождаются и в самоорганизационном процессе из-за непридания значимости стандартизации графических и смысловых конструкций, легковесного отношения к тому, что следует учесть или на что опереться для более успешного поиска. Сама значимость объектного подхода к выраженности содержания выявляется не сразу, после обретения достаточно длительного опыта ошибок и удач, внешних коррекций и подсказок.

Однако, даже если возникли прозрения, догадки о важности, неизбежности "объектного рисования", сначала они касаются созерцательных форм уподобления реальности и лишь затем постепенно появляется опыт "рисования сущностных единиц", приближающихся к требованиям, характерным для значений, а затем и понятий, переходя к конструированию абстрактных, "идеальных" объектов различного уровня общности. Именно на основе такого мыслительного, семантического конструирования и подхватывается линия формулировки вопросов, оформления неизвестных" и контролируемые поиск "искомых". На этом пути появляется потребность в содержательных критериях, в философских парадигмах, логических оснований в движении содержания и т.п. Появляется неслучайность содержательности объектных единиц. Это опирается на внутренние трансформации, совершенствование интеллекта, всей субъективной целостности "Я", ростом субъективного потенциала, его качества. Поэтому обычные указания на связь поиска с фиксацией объектных единиц с помощью символических средств носят ритуальный, иллюзорный характер и образы остаются "дообъектными", не соответствующими критериям семантического типа. Дообъектная содержательность и самих символов, и внутренних образов задерживает поиск и получение надежных результатов.

Схема сначала порождается из текстуального материала в процессах конспектирования, в котором разделяется "более значимые" фрагменты и "менее значимые". Действует принцип "рядоположенности" значимых фрагментов и сама значимость зависит от индивидуальных состояний схематизатора, от его устремлений в содержательности текста, акцентировок в поисках того, что ему необходимо найти в тексте по выбранной теме, сделать для себя более ясным, подчеркнутым и т.п. Случайность в выделениях в начале работы неизбежна и она лишь постепенно снижается в ходе конспектирования и переконспектирования, в зависимости от целеустремленности и настойчивости. Затем фрагменты, иерархически оцененные и на каждом уровне имеющие различную значимость, разделяются на "максимально значимые", имеющие статус "ключевых" и "менее значимых". Условием оценивания выступает содержательное отношение к фрагментам, следовательно, и "объективное". После получения набора "ключевых" фрагментов и сосредоточенности на их содержательности осуществляется синтезирование фрагментов, введение их в отношение в зависимости от объектной интерпретации, то есть с учетом связанности, зависимости фрагментов содержания. И это синтезирование фрагментов внешне выражено введением "связок", т.е. графических средств, которым придается объектная содержательность. Сами графические "связки" подбираются из опыта графического оперирования. Основным этапом в связывании выступает принцип "структурирования", применяемый к графике, но с учетом объектной содержательности. Появляются "структурно-логические" схемы, в которых "логическое" обозначает конструктивность в реализации смыслового оперирования вне собственно плана логичности в силу случайного характера именования в сложившейся практике.

Можно ли считать, что эта работа имеет языковой характер? Поскольку ведущая роль принадлежит манипуляциям в пределах субъективной необходимости и не выделяются стандарты, парадигматические и синтагматические отчужденные требования от владеемого языка и не вносятся подобные требования в тех или иных масштабах, то манипулирования нельзя считать языковыми, хотя и осуществляются с материалом фиксированного языка. Расчленение, соединение компонентов текстов встраиваются в реализации временных субъективных установок, в воображение, в достижение целей конструкторского типа и т.п. Придание большей определенности меняющемуся образу по выбранной "теме" придает большую определенность и процессу, меняет темп прихода к результату, влияет на само проявление субъективности, влияет на механизм самоорганизации. Здесь нет устремления к истине и качество результата встроено в прагматику действий. При оперировании схематическим изображением появляются достоинства символизма, так как облегчает усиление объектной определенности образов, и изобразительность графики позволяет внешним образом контролировать процесс конструктивного контролирования и поправок в графике, влияющей на содержание внутреннего образа, на соотнесение в нем формной и содержательной сторон. Само конструирование стимулирует внесение графических упрощений и придание содержанию моментов абстрактности, обобщенности. Однако, динамическое, случайное обращение внимания на различие между рядоположенностью, структурной взаимозависимостью и системностью самих графических конструкций сохраняет инерцию интерпретаций "досистемного" типа и этим иллюзорность объектных трактовок получаемых результатов. Для сдвига в пользу объектности требуется объектная рефлексия с изменением критериев объектности, системности, которые преодолевают уровень субъективного самовыражения и выводят на уровень надиндивидуального понимания и самоорганизации. А это пока отсутствует в манипуляциях. Сама возможность надиндивидуальной самоорганизации в схемотехнике определяет вхождение в языковое пространство, предполагающее языковое сознание и самосознавание в действиях. Символизм схематических изображений придает манипуляциям характер моделирования, трансформации "образцов" в "модели", но задерживает появление объектных моделей в рамках господства индивидуального самовыражения в моделировании, преобладания смыслового оперирования, в отличие от созидания надиндивидуальных значений и, тем более, понятий. Результаты работы оставляют следы смыслового конструирования, промежуточный характер совершенствований того, что фиксируется и затем применяется в дальнейшем оперировании под субъективно понимаемые оперативные цели. Это облегчает переопределение целей и значимости полученного результата, выступающего и в статусе "продукта" на фоне всех упорядоченностей и роста определенности содержания. Промежуточный характер остается и для уверенности, и для неуверенности схемотехника. В то же время, само наличие конструктивных ясностей, смысловых узлов, их взаимозависимость подготавливает переход в дальнейшем к объектному завершению в конструировании, повышает вероятность содержательных прозрений, подготавливает субъективность, сознание к идеализации.

 

Сведения об авторе

АНИСИМОВ Олег Сергеевич (род. 1943) – доктор психологических наук, профессор, действительный член Международной академии акмеологических наук, Российской экологической академии, Академии социальных технологий и местного самоуправления, Академии социальных и педагогических наук, Русской секции Международной академии наук. В 1974 г. окончил МГУ, факультет психологии. В 1984 г. защитил кандидатскую диссертацию по теме "Формирование мыслительных операций студентов с использованием схематических изображений", а в 1994 г. – докторскую диссертацию по теме "Акмеологические основы рефлексивной самоорганизации педагога:
творчество и культура", и в 2006 г. защитил диссертацию на степень Grand doctor philosophy и получил звание Full professor Международного университета русской секции. Автор более 400 научных трудов. Создатель неформального международного научного сообщества "Московский методолого-педагогический кружок" (с 1978 г.) и первой учебной кафедры методологии в СССР в Высшей школе управления Агропрома РСФСР (в 1988 г.).

Автор и руководитель множества оргдеятельностных игр и игромодельных циклов, в которых проходят подготовку управленцы, преподаватели, аналитики-консультанты России и ряда стран СНГ, руководитель Белгородской школы стратегического управления.

В настоящее время О.С. Анисимов является профессором кафедры акмеологии и психологии профессиональной деятельности Российской Академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, руководителем методологического центра "Цивилизационные стратегии ".