Несколько недель спустя 8 страница

— Я никогда не говорила, что не люблю бывать на улице. Просто мне не нравится жара. Или холод. Или когда идет дождь. И я не большая фанатка снега. А ветер и правда...

— Но все же мы здесь, — добавил я, улыбаясь ей.

— Я пытаюсь по немного выбираться из своей раковины. Сделай мне поблажку.

— Ох, я даю тебе поблажку!

Ну, вот, даже не прилагая для этого усилий, Корин заставила меня по-идиотски улыбаться.

Мы поднимались бок о бок по деревянным ступенькам, пока не оказались на деревянном мосту, который огибал бушующую реку на Эш-стрит.

Корин даже не догадывалась, насколько важным было для меня это место.

Ребенком я обожал фотографировать, и именно на этом самом месте сделал сотни фотографий. После сердечного приступа я часто приходил сюда, пытаясь понять, как моя жизнь могла так круто измениться.

Здесь, под деревьями, было так спокойно, а сквозь голые ветки просачивалось вечернее солнце. Сегодня было тепло, и мне нравилось находиться на улице без пальто. Я ненавидел зиму. Мне не нравилось торчать дома.

— Вот мы и здесь. На свежем воздухе. Какие безумные мысли сейчас у тебя в голове?

Корин прислонилась к перилам моста, попивая свой чай.

— Когда я была подростком, то часто приходила сюда, — заметила она.

Меня удивило ее заявление и я поразился той связи, которая существовала между нами из-за этого моста.

— Правда?

— В этом месте у меня прояснялось в голове. Внутри себя я кричала, а когда стояла здесь, смотрела на реку, весь этот шум умолкал. И я снова могла дышать. Ненадолго я забывала...

Корин замолчала, а я захотел спросить, что именно этот мост помогал ей забыть. Я так много хотел узнать о ней.

Я хотел знать все.

Но Корин не продолжила. Больше ничего не рассказала. Она позволила своим словам раствориться в воздухе, а я остался с желанием узнать больше.

Но теперь я знал, что на Корин лучше не давить. Нужно подождать. Быть терпеливым, даже если это отстойно.

— Хотел бы я взять с собой свою камеру, — произнес я неожиданно.

Корин слегка улыбнулась мне, но ничего не сказала.

— Когда был моложе, я фотографировал этот мост.

Корин удивленно посмотрела на меня.

— Правда?

Я кивнул.

— Значит, ты вырос недалеко отсюда.

— Конечно.

— Хм-м-м, — ответила она, и снова вернула свое внимание к реке.

Некоторое время мы молчали. И это была не неловкая тишина. Вообще-то, это было приятно.

Даже когда Корин стояла и с одержимостью покусывала ноготь, я пытался не так открыто пялиться на нее.

— У тебя есть камера на телефоне, — спустя некоторое время произнесла она.

— Да, — ответил я, нахмурившись и не понимая, к чему она клонит.

Корин раздраженно вздохнула.

— Ты можешь фотографировать на свой телефон, Бекетт, — сказала она медленно, будто у меня проблемы с пониманием.

Я достал телефон, провел пальцем по экрану и нашел иконку камеры.

— Ты права.

Я широко улыбнулся, поднял телефон и быстро сфотографировал Корин, прежде чем она успела запротестовать.

— Эй! — вскрикнула она, поднимая руки к лицу. — Не меня!

Я посмотрел на фотографию, которую только что сделал. Корин смотрела прямо на меня, ее рот был слегка приоткрыт, а ветер раздувал волосы вокруг лица. У меня перехватило дыхание.

— Ну, не знаю, думаю, я нашел идеальную музу. — Я пытался подразнить, но вышел лишь приглушенный шепот.

— Дай взглянуть, — потребовала Корин, выхватывая телефон из моих рук. — Боже, я выгляжу ужасно! Как ее удалить?

Я быстро выхватил телефон.

— Ни в коем случае, я сохраню ее, — сказал я. Ни за что не удалю эту фотографию.

— Если позже ты используешь ее, чтобы шантажировать меня, я сделаю с тобой нечто ужасное и отвратительное, — пригрозила Корин, но без особого пыла в голосе.

Я быстро еще раз сфотографировал ее. Потом еще раз.

— И как ты меня остановишь? — спросил я, поднимая телефон над головой, когда Корин попыталась выхватить его из моей руки.

— Как насчет того, чтоб столкнуть тебя вниз, умник!

Корин прижалась ко мне всем телом, когда приподнялась на носочки, пытаясь забрать телефон.

И игры закончились. Потому что я мог думать лишь о том, что Корин сейчас находится слишком близко ко мне. Наши лица были всего в паре миллиметров друг от друга, и пока ее взгляд был сфокусирован над нашими головами на моей вытянутой руке, мои глаза не отрывались от ее лица.

Ее губ.

От маленькой ямочки в уголке ее рта, которая появлялась, когда она пыталась не улыбаться.

От наклона ее шеи, когда она выгнула спину.

А потом все эти ощущения устремились на юг.

Я стоял очень-очень неподвижно, чтобы Корин не почувствовала мое неожиданное и очень заметное возбуждение.

Корин подпрыгнула и, наконец, выхватила телефон из моей руки.

— Ага! — прокричала она, и, наконец, посмотрела на меня, и, я уверен, заметила болезненное выражение на моем лице.

Я понял, когда она поняла, как близко мы стоим друг к другу: она напряглась и начала отодвигаться. Не успев подумать, я обнял ее за талию, удерживая на месте.

— Не надо, — попросил я мягко, притягивая ее к себе настолько близко, насколько она мне позволила.

Мгновение мы просто стояли. В ее темно-карих глазах отражались тревога и замешательство. Мы оба тяжело дышали, и я хотел поцеловать ее.

И, вполне возможно, этого я хотел сильнее, чем чего-то еще в своей жизни.

Просто сделай это, наконец. Перестань трусить!

Но прежде чем я смог поддаться своему импульсу, Корин выкрутилась из моего захвата и нерешительно улыбнулась. Она подняла телефон и сделала фото меня, а потом посмотрела на экран.

— Расплата, — усмехнулась она, а затем протянула мне телефон и отошла на другую сторону моста.

Подальше от меня.

Я посмотрел на фотографию, которую только что сделала Корин. Изображение вышло не очень хорошим. Казалось, что мне больно. На самом деле так и было. Я осторожно поправил член и стал думать о голой Бетти Уайт. (Примеч.: Бетти Уайт — американская актриса, комедиантка и телеведущая, которой уже более 90 лет).

— Думаю, теперь я буду фотографировать исключительно ветки, — признался я, когда смотреть на Корин стало безопасно.

— Хорошая идея. Не хотелось бы скидывать тебя с моста, — предупредила она.

И вот так наш момент был упущен. И я был больше чем немного разочарован.

Небо было ясным, и темные ветки деревьев резко выделялись на синем небе. Я сделал пару фотографий и остался доволен результатом.

Корин наблюдала, как я делаю одно фото за другим, и была молчалива, пока я занимался своим делом. Удивительно, как легко я снова увлекся фотографиями. Как просто находил нужное освещение и угол.

И очень быстро я понял, как мне этого не хватало.

— Ладно, Энсел Адамс, дай посмотрю, что ты там наснимал. — Корин протянула руку, и я отдал ей телефон. (Примеч.: Энсел Адамс — американский фотограф, наиболее известный своими черно-белыми снимками американского Запада).

Корин листала фотографии, не произнося ни слова.

Черт. А что, если они отстойные? Мне будет довольно стыдно.

Наконец, Корин посмотрела на меня и покачала головой.

— Это фантастика, Бекетт. Почему ты перестал фотографировать?

От ее комплимента я ощутит неизмеримую гордость. По какой-то причине мнение Корин для меня стало важнее остальных. Я забрал телефон и просмотрел фотографии.

— Я начал играть в футбол, и спорт полностью захватил меня. Я понял, что у меня нет времени на все остальное. Спорт стал моей новой страстью.

Корин нахмурилась.

— У тебя может быть не одна страсть, Бекетт. И я думаю, ты отказался от чего-то невероятного. — Ее голос был напряжен от эмоций, которые я не мог понять.

Я потянулся и взял Корин за руку. Я снова ощутил необходимость прикоснуться к ней.

— Ты права. И если я чему и научился после того, как чуть не умер, так это держаться за то, что важно. За вещи, за людей, за то, что делает меня счастливым.

Корин ничего не ответила на это. Надеюсь, что не заставил ее снова чувствовать себя некомфортно. Она отвела взгляд и уставилась на воду.

Вдруг в воздухе появилась белая бабочка и села Корин на плечо. Она даже не заметила этого.

— Не двигайся, — предупредил я.

Корин напряглась, но бабочка не сдвинулась с места. Я снова поднял телефон, навел зум на профиль Корин; крылья бабочки трепетали на ветру.

Корин заправила волосы за ухо, и бабочка улетела.

— И что это было? — спросила она.

Я показал ей фотографию, и она странно мне улыбнулась.

— Кажется, эта моя любимая, — произнес я.

Она не ответила.

И меня это устроило.

Глава 11

 

Корин

 

Я лежала на кровати уже несколько часов, в мою голову лезли сотни мыслей.

Я думала о том, о чем не хотела. О вещах, от которых не могу избавиться, как сильно бы ни старалась. О прошлом. О том, что могла бы сделать или сказать иначе, будь у меня шанс.

О родителях.

Не о тех энергичных людях, которыми они когда-то были, а о слабых несчастных инвалидах, которые превратились в ничто.

Я бы все отдала за то, чтобы помнить только хорошее. Но мой мозг, кажется, так не работал. Он был сфокусирован на негативе. На самом ужасном.

Никакой передышки. Поток мыслей непрерывен. Воспоминания — мои худшие враги. Они вторгаются в мое настоящее и не дают двигаться дальше.

И я не могу пошевелиться, когда думаю о них, и погружаюсь в темные воспоминания, о которых так упорно старалась забыть.

 

…Кашель у отца стал влажным, и доктор сказал, что рак распространился на легкие.

Папе было тяжело дышать, кожа обрела пепельный оттенок из-за недостатка кислорода. Трубка, которую медсестры вставили ему в нос, резко выделялась на фоне его бледной кожи. Глаза были открыты, но смотрели не на меня.

А сквозь меня.

И я представляла, каково это, вот так умирать. Страдая. Находясь в почти бессознательном состоянии. Я не в первый раз испытывала страх. Но и не в последний…

 

На своем веку я повидала достаточное количество психологов, которые должны были помочь справиться с горем и беспокойством. Ко многим из них я ходила после того, как умерла мама, потому что на этом настоял папа. Мы беседовали о стадиях осознания горя и о том, как я должна справляться со своими чувствами.

Бла, бла, бла. Помыть. Сполоснуть. Повторить.

Не скажу, что их наставления не работали. Они же не просто так столько лет этому учились. Они должны знать, о чем говорят. Но я не хотела их слушать.

Неа.

Ни в коем случае.

Я так оцепенела, что не могла понять ни одно из их слов. Психологи открывали рты, а я слышала лишь помехи. Ничто из того, что они сказали, не закрыло ужасную дыру в моей груди и не заставило ее исчезнуть. Мне было плевать, как долго они учились или какие у них потрясающие степени.

Наконец, через несколько месяцев отец прекратил настаивать на этих встречах. Не потому, что понял мое сопротивление, а потому, что ему самому поставили смертельный диагноз.

И тогда мою жизнь поглотила забота. У меня не было времени думать о себе и своем эмоциональном состоянии.

И вот я здесь, много лет спустя, застряла в том же воздушном пространстве, в котором обитала, будучи подростком. Я все еще ощущала себя той запутавшейся девочкой, которая потеряла родителей. Я чувствовала себя угнетенной. Не могла двигаться.

Застряла.

Днем я могла заниматься своими привычными делами, и мне почти удавалось думать о других вещах. О гончарной студии. О записи к врачу. О группе поддержки. Это заполняло мои часы.

Но по ночам мне компанию составляли лишь мысли. Пугающие, иррациональные мысли, которые угрожали полностью уничтожить меня.

Через несколько часов я, наконец, уснула, но лишь для того, чтобы сны унесли меня туда, где мне не хотелось находиться.

 

…Я оказалась погребена под двумя метрами грязи. Заключена в гроб, из которого не могла выбраться. Я царапала деревянную крышку, мои ногти кровоточили, ломались. Я кричала и кричала, надеясь, что кто-нибудь услышит.

Но никто не слышал.

Я была одна.

В ловушке.

У вечной смерти…

 

Я не могла проснуться. Я увязла в ночном кошмаре, и он не отпускал меня.

И это не закончилось, когда я проснулась в холодном поту, дрожа всем телом.

Бодрствовать было намного хуже, чем утопать в терроре моих снов.

Хотелось плакать. Как-то выплеснуть эти ужасные чувства. Я ощущала себя баночкой содовой, которую встряхнули, но крышку оставили на месте. Давление в груди было невыносимо.

Я редко плакала. Держала все в себе, смешивая все с болью и страданиями, которые стали привычной и неотъемлемой частью моей жизни.

Я ощутила боль в груди, и мне стало трудно дышать. В ушах громко звенело, но я не слышала ничего другого. Комната начала вращаться и кружиться, меня затошнило.

Вскочив с кровати, я побежала в ванну, и едва успела добраться до туалета, где опустошила содержимое своего желудка. Желчь и кислоту, потому что не поужинала.

Холодный пот. Колотящееся сердце. Бесконечные мрачные мысли, которые заставляли меня ходить по кругу.

Мой верный кот, Мистер Бингли, зашел в ванную и свернулся калачиком на коврике возле меня, пока я лежала на холодной твердой плитке. Я прижалась щекой к полу и бесконтрольно дрожала.

Они снова пришли за мной.

Бабочки.

Когда-то мои доброжелательные защитники, а сейчас же садистские мучители.

Паническая атака превратила эти прекрасные воспоминания из детства в нечто ужасное. Пугающее.

Трепетание в груди, удушающий страх. Жужжание в ушах, которое заглушило мое рваное дыхание.

Это был мой личный ад.

В котором я жила уже почти восемь лет.

Я подумала о бабочке, что села мне на плечо на мосту, когда мы были там с Бекеттом.

Бекетт и понятия не имел, как прекрасна фотография, которую он сделал.

Не из-за ее невинной красоты.

А потому что бабочки всегда были рядом. И они угрожали потопить меня.

А я никогда не смогу сбежать.

 

***

 

— Этого не может быть.

Цифры размывались и расплывались перед глазами. Я опустила карандаш и потерла виски, надеясь, что головная боль пройдет.

Пару раз я глубоко вдохнула и снова посмотрела на раскрытые книги на моем столе.

Цифры не лгут.

Глупые цифры, которые не могут ошибаться.

Я ненавидела математику. Ненавидела, что она была абсолютной и неизменной.

Потому что цифры передо мной говорили об очень важном — о том, что у меня серьезная проблема.

— Эй, тут все в порядке? Я чувствую твое дерьмовое настроение даже в зале. — Адам поставил на стол бутылку с водой и сел в потертое кресло.

— Я занимаюсь квартальным отчетом и думаю, не поздно ли еще подсесть на наркотики, — сказала я, вздохнув, и открыла бутылку воды, но не стала пить.

— Думал, этим занимается бухгалтер. Почему ты из-за этого переживаешь? — спросил Адам, и я закатила глаза.

Адам с самого начала заявил, что не хочет заниматься коммерческой стороной дела... вести бизнес.

В старшей школе у него были нелады с математикой, и он не упускал возможности упомянуть о своей нелюбви к сложению и вычитанию.

Поэтому я сделала его ответственным за маркетинг и рекламу. Он размещал рекламу и печатал красивые брошюры, которые лежали в уборных и корзинах для канцелярского «мусора» каждого заведения в Саутборо.

Кроме того, он нанял и обучил двух наших сотрудниц, работающих неполный день. Кристу, которая больше интересовалась проверкой своей помады в зеркале, а не тем, чтобы работать с нашими клиентами, и Джейн, которая, уверена, воровала наши принадлежности для работы, когда думала, что никто не видит.

А я была той, кому приходилось четыре раза в год глотать собственную желудочную кислоту, пытаясь свести концы с концами.

Ничего не скажешь, мы были первоклассной командой.

Студия «Раззл Даззл» не приносила прибыли. Я уже год подозревала, что мы тонем, но отказывалась это признавать. Даже если у нас и бывали хорошие времена, этого было недостаточно, чтобы продержаться целый год.

— Если я не буду переживать об этом, то кто, Адам? — спросила я, потирая ластиком карандаша свой лоб.

Адам достал пакет, и я почти потеряла остатки самообладания.

— Это МОИ крендельки? — вскрикнула я, а потом наклонилась через стол и выхватила их из рук Адама.

Но он уже успел съесть парочку моих любимых снэков.

— У нас тут мало правил, но не есть крендельки Корин — самое главное!

Адам смерил меня своим фирменным взглядом, который я никогда не могла интерпретировать, но я ощетинилась.

— Это как-то связано с ПМС? Если да, я уйду пораньше.

Я уставилась на него.

— Не говори мне, что у меня ПМС, если не хочешь, чтобы я вонзила этот карандаш тебе в глаз.

— Тебе, правда, стоит помягче на это реагировать. Это становится проблемой, Кор.

Я закинула один кренделек себе в рот и с шумом принялась хрустеть, надеясь заглушить громкие голоса в голове.

— Так в чем проблема? — спросил Адам, закидывая ноги на стол.

— Ты хоть знаешь, как серьезно мы погрязли в долгах? Знаешь, что мы на мели? Мы все еще не вернули средства, потраченные на покупку новых печей и колес для гончарных изделий в прошлом году.

— Ну, нужно тратить деньги, чтобы у тебя появились деньги, Кор. Это бизнес.

— К тому же, нам нужны деньги, чтобы оплачивать счета. Если мы продолжим в том же духе, мы не сможем этого сделать. — Я скинула его ноги со стола.

Адам подался вперед и притянул к себе книгу, чтобы посмотреть.

— Все не так плохо. Итак, у нас был неприбыльный квартал, но перед Рождеством был приличный доход. Это поможет все исправить, верно?

— Не знаю, Адам. Все довольно плохо. Наши расходы намного превышают доходы. Сейчас мы держимся благодаря моим сбережениям и тому, что осталось от страховки моих родителей. Мы должны найти способ улучшить бизнес и быстро. До того как у нас совсем закончатся деньги. Только если ты не хочешь начать карьеру танцора экзотических танцев.

Адам заметно вздрогнул.

— Может, начать рекламировать нашу студию в соседних городах? Я мог бы поместить объявление в газете «Дэвидсон» и оставить несколько листовок у колледжа «Ринард» в Бейкерсвилле, — предложил Адам, действительно задумавшись над этой проблемой.

— Это хорошее начало, но, думаю, этого будет недостаточно, — вздохнула я.

Моя легкая головная боль заметно усилилась. Я втянула в себя воздух и закрыла глаза, чувствуя тошноту. К горлу подступила желчь, и я сдерживалась из последних сил, чтобы меня не вырвало.

— Сможешь провести сегодня мастер-класс? — спросил Адам. — Два вечера подряд я задерживался, и мне не помешает выходной.

Я закрыла книгу, больше не желая смотреть в нее, и потерла виски, мечтая избавиться от головной боли.

— Что? Большие планы?

Я знала, Адам мне не скажет. Когда дело касалось личной жизни, он становился закрытой книгой.

Я хотела, чтобы мы хоть раз смогли поговорить как обычные друзья. Он мог бы рассказать, как подстреливать голубей или разрушать междуштатные мосты, — какими бы странными вещами он ни занимался — а я могла рассказать ему о...

О ком?

О Бекетте?

Зачем мне говорить Адаму о Бекетте?

Здесь не о чем рассказывать!

Боже, я болтаю сама с собой.

Это плохой знак.

— Ничего существенного, — туманно ответил Адам.

Тут я заметила светлую голову и голубой свитер в щели двери.

— Криста? Тебе что-то нужно? — крикнула я.

Криста заглянула в офис.

— Ты звала меня?

Ее взгляд переместился с меня на Адама, и задержался на нем.

Х-мм...

— Тебе что-то нужно? Я уже пять минут наблюдаю за тем, как ты ходишь туда-сюда.

Я взглянула на Адама, но он выглядел совершенно невозмутимым.

Но если бы я не знала...

— Я просто... эм... иду в туалет. — Она покраснела и убежала прочь.

— Странно, не правда ли? — спросила я осторожно, глядя на своего партнера и друга, который никогда ничем со мной не делился.

Он пожал плечами.

— Так я могу уйти пораньше? Или ты сегодня встречаешься с той группой для людей с раком пятой точки?

— Раком пятой точки? У меня нет рака пятой точки!

— Тогда ты можешь вычеркнуть его из списка.

Туше́, Адам. Туше́.

— Все нормально. Я не жду аншлага. К нам записаны лишь мистер и миссис Уэббер.

— В прошлый раз тоже пришли только они. Не думаю, что еще раз смогу справиться с их эротическими позывами к искусству. Мистер Уэббер подталкивает нас к обнаженным скульптурам, и я устал объяснять ему, что в студии никогда не будет голых людей. Никогда.

Я застонала.

— Если сегодня он попросит слепить грудь его жены из глины, я попрошу его уйти.

— Это может помешать твоим планам с ухажером. — Адам приподнял бровь, и я в замешательстве нахмурилась.

— Что?

Адам откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— С тем парнем из группы поддержки с больным сердцем, который приходил в прошлый раз.

Я бросила в Адама ручку, от которой он ловко уклонился.

— Адам, он не мой ухажер.

Мой смех прозвучал немного истерично. Не было смысла упоминать наш «почти поцелуй» на мосту, или то, что Бекетт держал меня в объятиях так, будто не хотел отпускать.

Неа. Не буду совсем об этом упоминать.

— Он ведь сегодня придет, верно?

— Кажется, да, — ответила я, мой голос неестественно повысился.

— Отличная работа, Кор. Заигрывать с парнем, чтобы продвигать бизнес.

Я взглянула на своего друга, который в ответ лишь вежливо посмотрел на меня.

— Я не заигрываю с ним, мудак. Мы просто друзья. Я его даже толком не знаю. Он просто сказал, что хотел бы прийти. Не так уж это и важно. Возможно, он даже не появится. Не то чтобы он обещал. Почему ты вообще спрашиваешь меня об этом? — Слова вылетали из меня так, будто меня тошнило во время сеанса экзорцизма.

— Он тебе нравится, — ответил Адам, будто дразня меня.

— Нет, это не так, — пропищала я.

Адам долго ничего не отвечал. Из-за его молчания я нервничала и чувствовала необходимость заполнить тишину каким-то шумом. Любым. Поэтому начала точить карандаши. По одному. А закончив с ними, поправила бумаги на своем столе.

— Мы познакомились в группе поддержки. Хотя, вообще-то, я встретила его раньше. Он помог мне, когда у меня произошла паническая атака с десяткой по десятибалльной шкале. Посреди улицы. Он мне не нравится, мы просто друзья. С ним приятно разговаривать, он даже забавный. Не смеется надо мной и не смотрит так, будто я безумная.

Боже, я несу чепуху. Нужно заткнуться. Но мой рот. Просто. Не. Может. Замолчать.

— Ничего особенного. Мы друзья. Проводим время вместе. Иногда разговариваем по телефону. И нам нравится пить чай друг с другом. Он любит кофе, но ему нельзя. Поэтому мы пьем чай. Ведь, ты знаешь, я ненавижу кофе.

Я продолжила говорить, а Адам просто смотрел на меня. Может, слушая, а может, и нет. Точно не знаю. Может, он отключился при звуке моего голоса три сумасшедших предложения назад.

— Так что, да. Он просто хочет прийти на мастер-класс по керамике. Вот и все, — подвела я итог своей тираде.

— Ладно, неважно. Я дам тебе знать, когда уйду. — Адам встал и вышел из кабинета.

Меня не оскорбил его внезапный уход, ведь это было в стиле Адама. Хорошо это или плохо.

Неожиданно зазвонил телефон, удивив меня. Я ответила, не глядя на экран, потому что подумала, что это Бекетт. И пыталась не обращать внимания на трепещущее волнение в глубине живота.

— Алло? — ответила я нетерпеливо. Слишком нетерпеливо.

Сбавь немного обороты!

— Ты думала над продажей дома?

Эх. Это не Бекетт.

— Там, ты в курсе, что каждый раз, когда ты ведешь себя как сука, где-то умирает одна фея, — заметила я устало, заранее уставшая от разговора, который еще даже не успел начаться.

Меня раздражало, что сестра была не тем человеком, которого я так хотела услышать. И я была крайне раздражена, что не проверила номер звонящего до того как ответила.

Когда же я уже научусь?

— У меня есть пять минут до следующей встречи и нет времени на твой специфичный юмор.

— О, ладно, тогда я не буду тебя задерживать, — пробормотала я.

Тамсин вздохнула.

— Почему ты все усложняешь? Это простой вопрос. Ты думала о продаже дома?

Я сразу же напряглась.

— Если у тебя есть лишь пять минут, тогда сейчас не время это обсуждать.

Тамсин прервалась, и на другом конце линии начала с кем-то разговаривать. Я услышала приглушенное бормотание и звук, будто она уронила телефон. Может, ангелы мне улыбнулись, и звонок оборвался.

— Ты еще тут? — спросила сестра пару секунд спустя, и я прокляла жестокую вселенную.

— Ага, здесь. — Иглы, вонзающиеся под ногти, доставляли бы намного больше удовольствия, чем этот разговор.

— Ты должна начать свыкаться с этой мыслью, Корин. Мы с Джаредом планируем купить дом. Я хочу использовать деньги от продажи, чтобы внести первоначальный взнос. Содержание дома родителей обчистит нас до нитки.

Не понимаю, как сестра может так холодно и отстраненно рассуждать о доме, в котором выросла.

Но потом я начала задаваться вопросом, а что, если она права? Почему я такая сентиментальная? Почему хватаюсь за эту печальную реликвию прошлого, которое никогда не смогу вернуть? Почему не могу двигаться дальше?

— Мы уже это обсуждали...

— Слушай, в конце месяца мы с Джаредом приедем в Ричмонд на конференцию. Остановимся в отеле «Брекен Форест». И пока буду там, заеду в Саутборо и поговорю с агентом по недвижимости. Хочу, чтобы дом оценили.

— Ты не можешь продать его без моего согласия, Тамсин! Он записан на нас обоих, черт тебя побери! — закричала я в трубку.

Я почувствовала, как у меня поднялось давление. Я очень сильно разозлилась.

— Ты должна успокоиться, Корин. Мы уже говорили об этом...

— Дважды! Мы говорили об этом дважды! И эти разговоры состояли из того, что ты пыталась заставить меня продать дом нашего детства. Я не соглашалась на это. Не говорила: «Ладно, это звучит здорово». Все не так просто, Тамсин. У меня есть право голоса в этом вопросе.

Я была на взводе. Я ненавидела, что сестра оказывала на меня такое воздействие. Как сильно она меня злила. Я как бешеное животное с пеной у рта хотела разорвать ее на кусочки.

Мы определенно не детки с плаката о сестринской любви.

— Ладно, я позвоню тебе, когда буду поблизости, и мы сможем поговорить. Но ты подумай о том, сколько денег это сэкономит тебе, Корин. Не думаю, что твой магазин приносит большой доход. Уверена, ты могла бы воспользоваться этими деньгами, чтобы улучшить свои дела, — заметила Тамсин привычным снисходительным тоном.

Учитывая, что я провела все утро, просматривая бухгалтерские книги, ее легкомысленный комментарий почти попал в цель.

— Знаешь, что говорят о чужом мнении. Оно как зад... — начала я.

— У меня нет на это времени. Я напишу тебе, когда буду в городе. Нам нужно продать дом, Корин. Это логично. Не вмешивай в это чувства. Ты должна рационально подумать об этом и исключить все эмоции.

— Как ты? — пробормотала я.

— Именно. Поэтому я адвокат с успешной карьерой, а ты... ну, занимаешься тем же, чем и всегда. Жалеешь себя.

На этот раз я повесила трубку.

Пусть немного, но я почувствовала себя лучше.

Глава 12

 

Корин

 

— У меня есть пара идей, чем мы могли бы заняться на следующих мастер-классах. Я посмотрел потрясающий документальный фильм о психологической пользе занятий по искусству в обнаженном виде. Мы с женой уже пару месяцев этим занимаемся, и эффект, который все это оказывает на нашу энергию Ци, невероятен. (Примеч.: Энергия Ци — одна из основных категорий китайской философии; часть вселенской энергии, проходящей через туловище человека и циркулирующей по особым каналам (энергетическим меридианам)).

Мистер и миссис Уэббер, также известные как «извращенцы», заговаривали мне уши с тех пор как приехали десять минут назад. Я пыталась закрыть магазин и подготовиться к мастер-классу, но это было тяжело под непрерывный аккомпанемент слов об обнаженном искусстве и чувственной красоте пениса из гипса.

— Не думаю, что мы будем заниматься здесь чем-то подобным, мистер Уэббер, — ответила я ему, пытаясь сдержать рвотный порыв при мысли о его голой потной заднице на моих стульях.

— По-моему, это привлечет к вам много новых клиентов. У меня есть много друзей, которые пришли бы, чтобы такое испробовать.

Не хотелось бы мне видеть этих новых клиентов. Впервые я была рада своему крошечному пузырю, который отрезал меня от всего остального мира.

— Мне еще многое нужно сделать, прежде чем мы начнем. Почему бы вам не пойти, надеть фартуки и не сесть за гончарные круги. Я скоро подойду.