2020-06-29
321
Платон и определение дидактизма.
В своем эссе, открывающую книгу «Малое руководство по инэстетике» - «Искусство и философия», А. Бадью определяет дидактическую схему так: «Ее главный тезис состоит в том, что искусство не обладает способностью к истине или что всякая истина внеположна искусству»[27]. В этой конструкции нам раскрывается побочная, периферийная и подчиненная позиция литературы, как части искусства, в некой иерархии ценностного содержания среди дисциплин.
Дидактика, как мы уже говорили, традиционно относит нас к античной философии Платона. Сама система, которую он постепенно развертывает перед нами от диалога к диалогу, приводит нас к тому, что трансцендентальная сфера – эйдосы (здесь мы следуем за А. Ф. Лосевым[28]), просачиваются в наш мир фактов, при этом сохраняются их противоположные друг к другу позиции, создавая дуализм. И ключевым для нас здесь становится момент, в котором появляется познание этих идей бессмертной душой, в приобщении ее к истине, которую она наблюдала до своего человеческого рождения, что говорит нам о том, что всякое познание есть припоминание. В диалоге «Менон», Платон так пишет об этом: «А раз душа бессмертна, часто рождается и видела все и здесь, и в Аиде, то нет ничего такого, чего бы она не познала; поэтому ничего удивительного нет в том, что и насчет добродетели, и насчет всего прочего она способна вспомнить то, что прежде ей было известно. И раз все в природе друг другу родственно, а душа все познала, ничто не мешает тому, кто вспомнил что-нибудь одно, — люди называют это познанием — самому найти и все остальное, если только он будет мужествен и неутомим в поисках: ведь искать и познавать — это как раз и значит припоминать»[29].
Однако то, что напрямую работает с эйдосами, всякий раз приближая нас к Благу путем созерцания знания, а не мнения, является наука в общем и диалектика в частности, как венец всех наук. Которая в свою очередь представляет собой подлинную философию, противоположную софистике, отметая ее как недостойную: «Никто не докажет нам, будто можно сделать попытку каким-нибудь иным путем последовательно охватить всё, то есть сущность любой вещи, ведь все другие способы исследования либо имеют отношение к человеческим мнениям и вожделениям, либо направлены на возникновение и сочетание [вещей] или же целиком на поддержание того, что растет и сочетается. Что касается остальных наук, которые, как мы говорили, пытаются постичь хоть что-нибудь из бытия (речь идет о геометрии и тех науках, которые следуют за ней), то им всего лишь снится бытие, а наяву им невозможно с его увидеть, пока они, пользуясь своими предположениями, будут сохранять их незыблемыми и не отдавать себе в них отчета. У кого началом служит то, чего он не знает, а заключение и середина состоят из того, что нельзя сплести воедино, может ли подобного рода несогласованность когда-либо стать знанием?»[30]. Тут ясно видно, как Платон превозносит задачу философии.
Однако, об искусстве он говорит не менее ясно: «…Тот, кто творит призраки, подражатель, как мы утверждаем, нисколько не разбирается в подлинном бытии, но знает одну только кажимость»[31]. И совершенно точной здесь является оценка А. Бадью: «Очаровывающее подобие истины – таково определение искусства согласно Платону»[32]. И возвращаясь к наукам, он добавляет: «Мерилом искусства должно быть воспитание, а мерилом воспитания – философия»[33], что ставит ее в дидактической системе Платона на высшую ступень, придает ей ту самую превосходную степень над литературой и любым другим искусством.
Из этого параграфа можно сделать следующие выводы:
Мы дали определение дидактизма по А. Бадью, мы рассматрели, как Платон оценивает познание сквозь припоминание души мира идей, превознося тем самым философию в иерархии наук, и как низко ставит в ней искусства. И указали оценку этой иерархии А. Бадью.
