Памятник В.И. Ленину возле Финляндского вокзала, защищённый от бомб

Линогравюра автора.

 

 

Памятник Суворову.

 

 

 

Памятник Кутузову возле Казанского Собора. Оба оставались открытыми в течение ленинградской блокады. Им отдавали честь воинские подразделения, которые уходили на фронт.

Линогравюры автора.

 

 

VII

 

В начале нового учебного года стихийно возник «тихий бунт». Перед уроком немецкого языка все, у кого были учебники, сложили их возле печки – разводить огонь.

– Мы не хотим учить язык фашистов – заявил Олег Мавренков, с ним мы давно дружили и увлекались рисованием.

– И не будем! – поддержала его задиристая Лида, от которой доставалось даже мальчишкам.

– И правда, зачем он нам, какое-то мгновение взвешивали одноклассники. – Какой угодно, только не немецкий.

– Однако без этого языка невозможно охватить всех достижений мировой культуры, – переубеждала учительница.

– Это язык великого Гёте, которого знают во всех странах мира, – вставлял завуч. – И, по настоящему, культурные люди читают его поэзию в оригинале… А Маркс? А Карл Либкнехт и Роза Люксембург?

– Поймите, мои юные друзья, – обратился к пятиклассникам преподаватель военного дела. – Возле стен нашего родного города – окопы врага. А про его планы мы узнаем с его же собственных слов и документов. Наши разведчики…

А кому из нас, пятиклассников, не хотелось стать разведчиком? Они ещё не вышли на большой экран, но об их подвигах сообщали радио, газеты, почтовые открытки. И пока говорил наш преподаватель, представлял себя с автоматом через плечо, в маскхалате, с «языком» на верёвке, с важными известиями возле рации в тылу врага и, в конце концов, – с боевыми наградами среди своих одноклассников, которые уже разобрали учебники немецкого языка и, не обращая внимания на обстрел и бомбардировку (в бомбоубежище ходили только в крайнем случае), сели за парты. Наш девиз: «Каждая отличная оценка – это удар по врагу».

И про общественные поручения не забывали: посещали госпитали, переписывались с фронтовиками, которые выздоровели, помогали их семьям не хуже тимуровцев Гайдара.

А город готовился ко второй блокадной зиме, которую встречали без свечек, ламп, лампадок: по дну Ладожского озера проложили специальный кабель от Волховской ГЭС, и город снова получил электроэнергию. Характерной особенностью этой зимы стало мороженое в брикетах. Продавали его без карточек по 10 рублей за порцию. «Мороженое продаётся по сниженным ценам!», – огласила однажды продавец на углу нашей улицы, и к ней поспешили покупатели от других соседних лотков. И в самом деле: тут мороженое стоило на одну копейку дешевле, потому, что продавец уже не могла больше выдержать на таком холоде.

Нормы увеличили, однако голод давал о себе знать даже во сне. Колышутся от ветра травы, а над ними я, бегу то ли лечу с батоном свежего, ещё тёплого хлеба. Откусываю кусок, другой, но голод донимает всё больше. Подобные сны, с некоторыми вариациями, снились на протяжении всей блокады и ещё долго после войны.

В школе первым уроком ставили какой-нибудь устный предмет. В это время возле печки разогревались чернильницы или плошка с чернилами. А уже на втором садились за парты без пальто. Вешалки находились в каждом классе. С особенным нетерпением ждали уроков по военному делу. Изучали устройство стрелкового оружия: винтовки, автомата, ручного пулемёта и гранат. Каждый готовился встать на защиту родного города, если обстоятельства сложатся так, как в рассказе Гайдара про Мальчиша-Кибальчиша. С этой целью ещё с лета стали собирать на окраинах недалеко от фронта, вдоль дорог около воронок от бомб и снарядов разнообразные боеприпасы, части стрелкового оружия. В одиночку не решались, «ударные группы» формировали по месту жительства. И не для забавы, нет. На тот случай, если фашистам удастся прорваться в город и сбросить десант. Вот тогда-то и было намерение у пионеров и октябрят пустить в ход свои боеприпасы.

В нашем доме им посчастливилось собственными силами собрать винтовку и совсем немного не хватило для того, чтобы заработал автомат. А мне попал в руки мелкокалиберный однозарядный пистолет.

За рисунки на шкафчиках в детском саду мне выдали немного больше 200 граммов хлеба. Возвращался домой, когда возле рынка меня остановил оборванный и измазанный одногодок. Оглянувшись, достал из-под пальтишка револьвер…

– Хочешь заиметь такой?

– О! Ещё бы. Только у меня нет при себе денег. Может, поменяемся? – и вынул из кармана ломоть.

– Согласен!

Отдал ему хлеб и стал обладателем удобного и выгодного оружия. Однако четверым с одной винтовкой да ещё без навыков стрельбы нечего рассчитывать на успех. Из пистолета да ещё с близкого расстояния нетрудно уложить хоть одного фашиста. В стрелковом кружке удалось раздобыть 25 или 30 патронов (наш тир находился на четвёртом этаже дома пионеров), и в развалинах сделал несколько пробных выстрелов.

 

 

Перед временной эвакуацией школьников в июне 1941 года Татьяна Никандровна Осипова сфотографировалась с детьми – Олегом и Валентином (справа). Отчима в это время уже призвали в армию. После контузии его демобилизовали, а в мае 1942 направили на курсы подготовки офицерского состава. Семья переселилась в уцелевшее здание. Свободных квартир было много. Они выбрали жилище с солнечной стороны.

 

А на фронте шли жестокие бои. Артиллерийские залпы с военных кораблей на Неве не стихали уже несколько дней. Все ждали от этой канонады чего-то необыкновенного. И не ошиблись. Припоминаю, я прогуливался по Шестой линии, и возле Среднего проспекта внезапно встал, как вкопанный. В небе вспыхнули разноцветные ракеты, залив удивительным сиянием весь город. И оно было совсем не такое мертвенно-бледное, как от осветительной бомбы, которую фашисты сбрасывали с самолёта на парашюте перед началом бомбардировки. Свет вселял неимоверную радость, как и сама долгожданная весть – блокада прорвана!

Знакомые и незнакомые смеялись, плакали и радовались, как дети. Теперь уже мои боеприпасы, наверное, не понадобятся, подумал с лёгким сожалением. И правда. Летом, во время рейдов комсомольцев и работников милиции наш тайник, как и сотни других, нашли и оружие изъяли. Обком комсомола, говорили, принял по этому вопросу специальное постановление. Стихийный сбор оружия объясняли недостаточной воспитательной работой родителей с детьми.

 

 

VIII

 

Из окна трамвая увидел художника. На деревянной треноге стояло не очень большое полотно, уже наполовину выписанное, а рядом саночки с чистыми рамками и всем необходимым для рисования. Вышел на следующей остановке и вернулся туда, где работал художник. Тогда ещё не имел понятия, как работают с масляными красками. Мне так хотелось его расспросить, но он не обращал внимания на зрителей за спиной. Этюд ещё был далёк от завершения и решил сначала съездить в магазин. Когда вернулся, художника уже не было.

Да и что могло его заинтересовать тут, на берегу Невы. Засмотрелся на речку. Следом за невской, двигалась уже льдина Ладожского озера. Но всё это происходило не так, как весной 42-го, когда там и сям на льдинах виднелось разбитое военное имущество, тёмные пятна вмерзших в лёд людей, что погибли на Неве и Ладожском озере. С тихим шорохом ледяные глыбы наползали друг на друга, кружились на месте, разбрызгивая во все стороны солнечные зайчики. Возле воды как-то по-особенному чувствовалось дыхание весны.

В марте мне исполнилось четырнадцать и старшая пионервожатая вручила мне Устав ВЛКСМ, тоненькую брошюрку про героев гражданской. Школьные комсомольские собрания проходили в канун Первомая.

– Как учишься, Валентин?

– Без троек.

– Расскажи о своих поручениях

– В классе оформляю стенгазету: перерисовываю из газет и журналов. Периодически дежурю возле нашего дома и на крыше. Собирал листья для табачной фабрики и бутылки для зажигательной смеси. Помогал раненым в госпитале и переписывался с ними после выздоровления. Всегда прихожу на помощь почтальону во время вечерней разноски почты.

– Какие газеты читаешь?

– Отчим подписал «Известия» и «Ленинградскую правду»

– А о чём шла речь в последней сводке Совинформбюро?

В райкоме комсомола вопросы были аналогичными, и после утверждения меня избрали секретарём классной комсомольской организации. Остальных однокашников принимали в комсомол уже в начале учебного года. После возвращения из-под Колтушей, где в начале тридцатых академик Павлов проводил свои знаменитые опыты над животными, а летом 43-го мы помогали колхозникам выращивать урожай и заготавливали овощи для города, многих учеников нашей школы наградили грамотами райкома. Мне же завуч велел быстро сбегать домой, переодеться, и явиться на торжественное собрание в дом пионеров.

«Только бы не начался обстрел», – подумал про себя, надевая чистую рубашку и перетягивая длиннющие рукава резинками выше локтей, чтобы не высовывались из-под манжетов. Повязал на шею выходной довоенный галстук отчима и айда на улицу. – «Если начнётся обстрел и на Среднем проспекте всех станут заворачивать в подворотни, проскочу проходными дворами. Не опоздаю».

При входе встретил ещё двух старшеклассников из нашей школы, и мы вместе вошли в зал, где увидели учеников и преподавателей из других школ, рабочих. После короткого вступительного слова стали вручать награды в алфавитном порядке. Пока дошла очередь до моей фамилии, прошло немало времени.

– Осипов Валентин, ученик шестого класса средней школы № 20. – Поднялся на сцену и к коротенькому пиджачку прикрепили медаль «За оборону Ленинграда». Я поблагодарил, почти теряя сознание от волнения, радости и голода. Как всегда, по дороге домой, забрал из детсада братика Олежку. И только мама переступила порог, он, вопреки договорённости, раскрыл нашу тайну.

– А Вале медаль дали!

– Правда, сынок? – она не могла опомниться от волнения и удивления. – Какой же ты молодец! У нас на фабрике имени Максима Горького такой награды, наверное, ещё ни у кого нет.

– Это, мама, за работу в колхозе – в том году и нынешним летом. Мы же трудились ближе к передовой, чем вы, поэтому нас и наградили раньше.