ГЛАВА 9. Разъяснение того, куда идут души после смерти, и что происходит после их разлучения с телом

 

 

Из жития святого Павла Фивейского

 

Святой Антоний возвращался к святому Павлу Фивейскому и нес тому одежду святого Афанасия (как ему повелел последний). Он шел по пустыне и около тре­тьего часа дня, уже будучи недалеко от пещеры, увидел — тем особым зрением, которым зрят достойные видеть, — ангельские чины, апостольский лик, пророков множество, мучеников полки и посреди них душу Павла. Она была белее и сияла ярче, чем снег, с великой радостью восходя на небеса.

 

Из жития святого Пахомия

 

Однажды, когда Пахомий Великий был в одном из своих монастырей, его известили, что какой-то брат в Хиновоскийском монастыре заболел: он страдает и просит утешить его, преподав благословение. Услышав это, Божий человек встал и пошел к нему. Он был еще в двух или трех поприщах от того места, где лежал больной брат, как услышал в воздухе звук священного и чудного псалмопения. Подняв голову, он увидел, как поющие ангелы возводят душу брата по сверкающему пути ко блаженной жизни. Братья, которые шли с ним, не слышали голосов и ничего не видели. Но видя, что он уже долгое время смотрит на восток, они говорят ему:

— Что ты остановился, отче? Идем быстрее, может, еще успеем.

Он же ответил им:

— Напрасно мы бежим. Я уже вижу, как его возносят к жизни вечной.

И когда они попросили его рассказать, какой он видел душу, он рассказал им то, что было. При этом некоторые из них пошли в монастырь и разузнали точнее время, в которое почил брат. И поняли они, что это было именно в тот миг, когда святой отец видел его славное восхождение к небу.

 

Из патерика

 

Один старец рассказывал следующее.

«Была одна престарелая монахиня, достигшая большого преуспеяния в страхе Божием. Я задал ей вопрос, почему она приняла монашество, и вот что она мне рассказала:

— У меня, дорогой отче, когда я была еще ребенком, был отец — набожный и кроткий по характеру, но слабый и немощ­ный телом: большую часть своей жизни он провел прикованным к постели. Человек он был настолько замкнутый, что на общение шел редко, почти никогда. Когда он был здоров, то трудился на поле. Там он проводил все свое время, а урожай приносил домой. Молчалив же он был настолько, что те, кто с ним не был знаком, принимали его за немого.

Была у меня также и мать — полная противоположность отцу. Все, что делалось и в своей земле, и в чужой, — все ее заботило. А словоохотлива была со всеми до того, что никто никогда не видел ее молчащей хотя бы мгновение: то она препиралась и спорила, то говорила всякие мерзости и непристойности. Большую часть вре­мени она проводила в пьянстве с распутными мужчинами, причем сорила деньгами как блудница. А имуществом распоряжалась так плохо, что даже всего того, что было (а было у нас немало), нам не хватало на жизнь: отец отдал в ее ведение все домашние дела. И при том, что она так жила, никакая телесная хворь не брала ее. Даже случайных болей у нее не было, но на протяжении всей ее жизни тело у нее было здоровое и крепкое.

Так и вышло наконец, что отец, сломленный многолетними недугами, умер. И тотчас же поднялся сильный ветер, ударил гром, и засверкали молнии одна за другой. И хлынул ливень, такой сильный и продолжительный, что в течение трех дней нельзя было даже носа высунуть из дома. Все это время отец лежал в доме без погребения. Видя это, односельчане чего только не го­ворили, ругая покойного:

— Ай-ай-ай, такой страшный человек жил тут с нами, а мы и не знали: не иначе богоненавистник какой — то-то его похоро­нить не могут!

Однако ж дом мог стать непригодным для жилья, если труп разложится. Поэтому мы вынесли его и, несмотря на то, что ли­вень не утихал, предали земле.

У матери теперь были развязаны руки, и она погрязла в блуде с еще большим бесстыдством: превратила дом чуть ли не в дом терпимости и жизнь проводила в сплошном разврате, так что вскоре у нас не осталось ничего. А через долгое время, когда постигла ее смерть, так хорошо прошли похороны, что, казалось, сама природа участвовала в ее погребении.

После кончины матери, когда я вышла из детского возра­ста, телесные вожделения уже пробуждались и давали о себе знать. И пришла мне как-то вечером в голову мысль: какую жизнь выберу я себе? И мне подумалось:

"Неужто мне выбрать жизнь моего отца и жить потом в благочестии, набожности и целомудрии? Так ведь он, хотя и жил так, ничего хорошего не видел, только что мучился от бесконеч­ных болезней и скорбей. Да и умер он так, что и похоронить его как приличного человека не вышло! Если Богу угодна такая жизнь, то за что у него было столько несчастий?

А какая жизнь была у мамы: разве не проводила она все время в разврате и сладострастии? А из жизни ушла здоровой и без мучений! Такой-то жизнью надо и мне пожить: все лучше верить своим глазам, чем чужим словам..."

И вот, пока я, несчастная, решала пойти по стопам матери, Уже наступила ночь. И когда я заснула, явился мне какой-то че­ловек — огромного роста и с ужасным лицом. Он бросил на меня взгляд свирепый и гневный и прогремел страшным голосом:

— Скажи-ка мне, какие мысли у тебя на сердце?

Меня же охватил такой страх, что я не дерзала даже под­нять голову. А он так же сурово повторил:

— Ну, расскажи мне, на чем же ты остановилась?

И видя, что я от страха вся обмерла и потеряла последний разум, он сам напомнил мне все то, о чем я про себя думала. Когда же я немного пришла в себя, то, не в силах отпираться стала умолять его и просила меня простить. Тогда он взял мен за руку и сказал:

— Пойдем, посмотришь на своего отца и на мать и на то, что бывает после смерти. А после выбирай себе такую жизнь какую хочешь.

Так он вывел меня в какой-то сад, что лежал в огромной долине. Там были различные деревья неописуемой красы, согнувшиеся под тяжестью всевозможных плодов. И вот, когда шли мы с ним по саду, я встретила отца. Он обнял и расцеловал меня, называя милой деточкой, а я повисла на нем и стала проситься жить у него. Однако он ответил:

— Пока это невозможно. Но если ты последуешь мое примеру, то вскоре окажешься здесь.

И когда я все еще просила остаться с ним, ангел потяну меня за руку.

— Пойдем, — сказал он, — посмотришь и на свою маму чтобы ты на собственном опыте знала, какая жизнь лучше!

И он принес меня в какое-то мрачное жилище, полное шума и скрежета. Там он показал мне печь, полную огня, пышущую страшным жаром, а рядом с печью стояли какие-то страшные существа. И, заглянув в печь, я вижу там мать, погруженную по шею в огонь: огромное множество червей, облепив, пожирало ее, так что от боли она скрипела зубами. И, увидев меня, она с плачем стала звать меня:

— Деточка, какая страшная боль! Как бесконечны эти мучения! Бедная я, бедная! За ничтожное удовольствие какие муки я себе заслужила! Горе мне, несчастной! За минутные наслаждения страдаю вечно! Деточка, пожалей свою мать — она так горит и страдает! Вспомни все то дорогое, что ты от меня имела, сжалься надо мной и дай мне руку, вытащи меня отсюда!

Когда же я стала умолять прислужников, не решаясь даже приблизиться, она вновь со слезами закричала:

— Детка моя, не отвергни родной матери! Не отвергни ее, она так ужасно страдает в геенне огненной, ее пожирает неусыпающий червь!

Всею душой устремилась я к ней и протянула руку, чтобы вытащить ее. Но огонь, полыхнув, задел мне руку: я сильно обо­жглась, вскрикнула и стала стонать и плакать.

Мой крик разбудил домашних. Они встали, зажгли огонь и сбежавшись ко мне, наперебой стали спрашивать, почему я плачу. Тогда, придя в себя, я рассказала им, что видела. И впредь я старалась жить так, как отец, и молюсь, чтобы мне оказаться с ним и удостоиться того же, что и он. Потому что, милостью Бо­жией, я на самом деле узнала, какая честь и слава уготована тем, кто жил праведно и благочестиво, и какие муки ожидают тех, кто жизнь свою провел в наслаждениях».