XV. Торжество Пруссии

Лондон, июль 1852 г.

Мы подходим теперь к последней главе в истории герман ской революции: к столкновению Национального собрания с правительствами различных государств, в особенности Прус-

сии; к восстанию Юго-Западной и Западной Германии и его окончательному подавлению Пруссией.

Мы уже видели франкфуртское Национальное собрание за работой. Мы видели, как Австрия надавала ему пинков, как Пруссия его оскорбляла, как мелкие государства не по виновались ему и как его обманывало его же собственное бессильное центральное «правительство», которое в свою оче редь было одурачено всеми и каждым из властителей страны. Но в конце концов положение стало приобретать угрожающий характер для этого слабого, колеблющегося, безжизненного законодательного учреждения. Оно вынуждено было признать, что «осуществлению высокой идеи германского единства гро зит опасность»; это означало не более, не менее как то, что Франкфуртское собрание и все, что оно сделало и хо тело сделать, по всей вероятности, рассеется, как дым. Поэтому оно горячо принялось за работу, чтобы возможно скорее завершить свое великое творение—«имперскую конституцию». Но тут было одно затруднение. Какова должна быть испол нительная власть? Исполнительный совет?—Нет; это значило бы, рассуждало собрание в своей мудрости, сделать из Гер мании республику. «Президент»?—Но ведь и это сводится

к тому же. Значит, необходимо возродить старый импера торский сан. Но так как императором должен сделаться кто-нибудь из монархов, то кто же именно будет императором? Конечно, ни один из dii minorum gentium [богов мелких пле мен], начиная от Рейс-Грейц-Шлейц-Лобенштейн-Эберсдорфа и кончая Баварией; ни Австрия, ни Пруссия не допустили бы этого. Итак, это могла бы быть только Австрия или Пруссия. Но кто же из этих двух? Несомненно, если бы условия вообще сложились более благоприятно, почтенное собрание заседало бы до настоящего времени и все еще обсуждало бы эту важ ную дилемму, будучи не в силах притти к тому или другому решению; ко австрийское правительство разрубило гордиев узел и таким образом избавило собрание от хлопот.

Австрия превосходно понимала, что с момента, когда она снова сможет выступить перед Европой, как владыка всех своих провинций, как сильная и великая европейская держава, закон политического тяготения сам собой вовлечет в ее сферу остаток Германии, так что не будет никакой нужды в авто ритете, который могла бы сообщить ей императорская ко рона, переданная Франкфуртским собранием. Австрия стала много сильнее, много свободнее в своих движениях с той

поры, как она сбросила с себя лишенную власти корону гер манских императоров,—корону, которая, не прибавляя ни иоты

к ее силе внутри и вне Германии, только на каждом шагу тормозила ее самостоятельную политику. А если бы обстоя тельства сложились так, что Австрия оказалась бы неспособной снова утвердиться в Италии и в Венгрии, тогда она и в Гер мании подверглась бы разложению и уничтожению и уже никогда не могла бы возобновить своих притязаний на корону, которая выскользнула из ее рук в то время, когда Австрия была еще в полном обладании всех своих сил. Поэтому Австрия без всякой проволочки высказалась против воскре шения императорской власти и открыто потребовала восста новления Союзного оейма—единственного центрального пра вительства Германии, установленного и признанного догово рами 1815 года. А 4 марта 1849 г. Австрия дала конституцию, которая означала не что иное, как объявление Австрии не раздельной, централизованной и самостоятельной монархией, совершенно отличной от той Германии, которую стремилось создать Франкфуртское собрание.

Это открытое объявление войны оставляло перед франк фуртскими мудрецами лишь один выход—исключить Австрию из Германии и из остатка последней создать своего рода Bas Empire «Малую Германию»; довольно-таки потрепанная им ператорская мантия этой Германии должна была пасть на плечи его величества короля прусского. Напомним, что это было восстановлением одного старого проекта, высиженного шесть-восемь лет тому назад партией южно-германских и средне-германских либеральных доктринеров, которые считали неожиданным счастьем унизительные обстоятельства, выдви нувшие их старого любимого конька на первый план в ка честве новейшего «шахматного хода» для спасения отечества.

Таким образом в феврале и марте 1849 г. собрание за кончило прения об имперской конституции вместе с декла рацией прав и имперским избирательным законом, однако не без вынужденных уступок самого противоречивого характера, которые оно делало по очень многим пунктам как консерватив ной или, вернее, реакционной партии, так и более передовым фракциям собрания. Действительно, было очевидно, что

главная роль в собрании, принадлежавшая раньше правой

¹ Так называлась Восточно-Римская (Византийская) империя пе риода упадка. Ред.

Ж)

и правому центру (консерваторам и реакционерам), посте пенно, хотя и очень медленно, переходила к левой или к де мократической стороне собрания. Довольно неопределенное положение австрийских депутатов в собрании, которое исклю чило их страну из Германии и в котором им все же и после того приходилось оставаться и голосовать, тоже содействовало

нарушению равновесия в собрании. И таким образом уже

к концу февраля левый центр и левая с помощью австрий ских голосов очень часто оказывались в большинстве, хотя по временам консервативная фракция австрийцев, совершенно неожиданно, по капризу, голосуя вместе с правой, опять склоняла весы в противоположную сторону. Такими внезап ными резкими скачками она хотела навлечь презрение на собрание, в чем, однако, никакой нужды не было, так как народные массы уже давным-давно убедились в совершенной пустоте и ничтожестве всего, что исходило из Франкфурта. Легко представить себе, что за конституция была тем временем составлена при таких прыжках из стороны в сторону.

Левая собрания,—сама себя считавшая красой и гордостью революционной Германии,—была совершенно опьянена не сколькими жалкими успехами, которыми она была обязана благоволению или, вернее, злоумышлению нескольких австрий ских политиков, действовавших под влиянием и в интересах австрийского деспотизма. Как только самое слабое приближение

к далеко неопределенным принципам этих демократов—в го меопатически разжиженной форме—получало своего рода санкцию от Франкфуртского собрания, эти демократы уже возвещали, что они спасли отечество и народ. Эти несчастные, слабоумные люди в течение своей вообще совершенно без вестной жизни так мало привыкли ко всему, что напоминает успех, что им действительно казалось, будто их незначительные контрпредложения, принимавшиеся большинством от двух до трех голосов, изменят весь облик Европы. С самого начала своей законодательной карьеры они более, чем какая-либо другая фракция в собрании, были заражены неизлечимой болезнью парламентского кретинизма, этим недугом, который поселяет в своих несчастных жертвах торжественное убежде ние, будто весь мир, его история и его будущее направляются

и определяются большинством голосов именно того предста вительного учреждения, которому они оказывают честь, состоя его членами, и будто все и вся, совершающееся вне стен этого здания,- войны, революции, постройка железных дорог,

колонизация целых новых континентов, калифорнские золотые прииски, каналы Центральной Америки, русские войска и все остальное, что хоть сколько-нибудь может притязать на то, чтобы оказывать влияние на судьбы человечества,—все это будто бы ничто перед лицом не поддающихся никакому сравне нию событий, связанных с тем и другим важным вопросом, кото рый как раз в данный момент занимает внимание их почтенной палаты. Именно потому, что демократической партии собрания удалось тайком ввести некоторые из своих рецептов в «им перскую конституцию», она считала себя обязанной выступить за нее, хотя эта конституция почти в каждом существенном пункте находилась в вопиющем противоречии с ее собствен ными, так часто провозглашавшимися, принципами. И когда, наконец, главные инициаторы бросили это ублюдочное про изведение и оставили его в наследие демократической партии, последняя приняла это наследство и продолжала борьбу за эту монархическую конституцию,вступая даже в борьбу с теми,кто возвещал тогда ее собственные республиканские принципы.

Но надо признать, что в этом отношении противоречие было лишь кажущееся. Неопределенный, исполненный противо речий, незрелый характер имперской конституции был лишь точным отражением незрелых, спутанных, взаимно противо речивых политических идей этих господ демократов. Если бы это не доказывалось достаточно их собственными словами

и писаниями—поскольку они умели писать,—доказательством послужили бы действия демократов. В самом деле, для ра

зумных людей совершенно естественно судить о человеке не по его уверениям, а по его действиям; не по тому, за что он себя выдает, а по тому, что он делает и что представляет собой в действительности. Дела же этих героев немецкой демократии, как мы увидим дальше, достаточно громко го ворят за себя. Как бы то ни было, имперская конституция со всеми ее придатками и украшениями была окончательно при нята, и 28 марта прусский король 290 голосами против 248 воздержавшихся и при отсутствии 200 депутатов был избрал

в императоры Германии за вычетом Австрии. Ирония истории достигла верха совершенства; императорский фарс, разыгран ный Фридрихом-Вильгельмом IV на улицах изумленного Бер лина через три дня после революции 18 марта 1848 г. причем

¹Король верхом на лошади в полупьяном состоянии проехал но улицам города, объявляя народу, что он готов возглавить движе ние за создание единой Германии. Ред.

король был в состоянии, которое при иных обстоятельствах подпало бы под действие закона о невменяемо-пьяных,—эта отвратительная комедия ровно через год была санкционирована мнимым представительством всей Германии. Таков был итог немецкой революции!