Ирина Молчанова Вампиры — дети падших ангелов. Музыка тысячи Антарктид 18 страница

— Уносите! — По его руке тонкими ручейками сто кала багровая кровь брата. Молодой человек приподнял кисть до уровня глаз и задумчиво улыбнулся.

* * *

Дверь в комнату распахнулась.

— Катя, ты оглохла? — недовольным тоном осведомилась Валентина Васильевна и кинула на кровать телефон. — Трезвонит уже полчаса! Влад твой…

Девушка соскочила с подоконника, выронив из рук книжку по истории Санкт-Петербурга, которую купила сегодня утром в киоске, когда ходила за хлебом.

Мать удивленно взглянула на обложку с иллюстраций Медного всадника, но ничего не сказала — ушла, только тогда Катя взяла телефон.

— Привет, — послышался в трубке знакомый голос,

— Привет! Как ты? — Сердце взмыло невероятно высоко.

— Все хорошо, — заверил он, — лишь парочка царапин.

Катя молча ждала.

Он тоже молчал. Наконец ему это надоело.

— Увидимся?

— Конечно, — согласилась она. — Где?

— Не хочешь навестить меня? Все-таки я был ранен, — весело напомнил Вильям.

Девушка посмотрела в окно — на улице уже стемнело.

— А этого напыщенного, самовлюбленного идиота случайно нет дома?

В трубке повисла характерная тишина.

— Хм-м… — промычал молодой человек, — идиота, того самого, чей диск ты сейчас слушаешь?

Катя перевела взгляд на музыкальный центр и чуть не топнула от досады.

— Я приеду, жди, — пообещала она и нажала отбой. Сердце колотилось так, словно она пробежала с одного конца города на другой. Девушка подошла к шкафу, открыла его и уставилась на свой скучный гардероб. Взгляд ее нет-нет да устремлялся туда, где под аккуратной стопочкой нижнего белья виднелся из маленького целлофанового пакета край кружевных чулок. Совсем недавно она не могла представить, что когда-то захочет их надеть… Впрочем, еще совсем недавно она много себе не представляла. И чулки в этом невообразимом списке стояли на самом последнем месте.

Сегодняшним вечером ей особенно хотелось быть красивой…

Спустя сорок минут Катя прокралась в коридор и стала быстро натягивать пальто, но мать услышала и сразу же примчалась из кухни.

— Опять шляться ночью?! — воскликнула она.

Девушка со вздохом повязала шарф и сообщила:

— Буду поздно.

Мать преградила ей дорогу, долго вглядывалась в лицо, потом схватилась за сердце.

— Катя, ты чего это накрасилась?

— Да просто… Мам, все девушки красятся.

На звук голосов из кухни приковыляла Жучка.

Валентина Васильевна недоверчиво покачала головой:

— Ты мне чего-то недоговариваешь.

— Прекрати-и, — простонала Катя, пытаясь обойти мать, но та схватила ее за руку.

— Я вот тебе что скажу, дочка, если ты нашла себе какую-то сомнительную работу, мы с отцом…

— Мама, это не так! — вскричала девушка.

— А как? Как мне думать? — Валентина Васильевна прижала ладонь ко рту, точно собиралась разрыдаться, и надломленным голосом произнесла: — Ночами дома не бываешь, Влад этот твой… Я как увидела его, сразу поняла — сутенер он… Вот кто он!

— Господи, — не веря ушам, выдохнула Катя и, решительно отодвинув мать с дороги, бросила через плечо: — Поменьше смотри канал НТВ.

Пока бежала по лестнице, она даже нашла в себе силы посмеяться. Вильям — сутенер, это было поистине забавно.

На улице сыпал мелкий сухой снег. Маршрутка подошла сразу же, и стоять в пробке, на удивление, не пришлось.

На этот раз Катя вышла на нужном перекрестке — длинная улица встретила ее неожиданным оживлением. Туда-сюда ездили машины, вдоль домов по белому от снега тротуару шли люди.

С трудом верилось, что где-то там, далеко впереди, за высоким забором с колючей проволокой есть дом из красного кирпича, а в нем живут вампиры.

Мимом пробежали две девочки-подростки с пластиковыми тарелками в руках, на которых лежала греча с тушеным мясом. Девочки свернули к серому зданию, судя по решеткам на первом этаже — общежитию.

Чем дальше Катя шла, тем меньше людей становилось, машины исчезли. Вскоре показался забор с колючей проволокой, покрытой тонкой ниткой снега, и поворот. Из черной трубы все так же шел дым.

У зеленых ворот встретила Ксана. В летнем цветастом сарафане она выглядела посреди снежного дворика как кусочек лета.

Прислуга провела в прихожую, помогла снять пальто, затем выдала новенькие белые тапочки и сказала:

— Вам на второй этаж, пятая дверь по длинному коридору.

Катя прошла по уже знакомому ей первому этажу и поднялась по бетонной лестнице на второй. За уродливыми двойными дверями оказался другой мир. Тут все было в мраморе, отделано золотом и серебром. В небольшом полукруглом помещении располагались четыре двери и посередине аккуратная винтовая лестница на третий этаж — в прямоугольную башню. Слева тянулся длинный плохо освященный коридор. По нему-то девушка и пошла. Ноги утопали в толстом темно-бордовом ворсе ковровой дорожки. Стены того же цвета украшали золотые канделябры. Девушка то и дело одергивала подол серого обтягивающего платья и гадала, не слишком ли легкомысленно нарядилась. Конечно, об этом следовало подумать раньше, в своей комнате.

Катя отсчитала пятую дверь, но прежде чем постучать, три раза медленно набрала в легкие воздуху и так же медленно выпустила. Легче не стало, ей казалось, еще чуть-чуть — и сердце своими сумасшедшими прыжками достанет до горла и она подавится.

Золотая изогнутая ручка опустилась — из полумрака вышел Вильям. Он был одет в белый тонкий свитер и синие джинсы. Зеленые глаза оглядели ее с ног до головы, молодой человек улыбнулся и жестом пригласил войти.

В комнате на журнальном столике горела одна свеча. В остальном ничего интересного: плотные шторы на окнах, угловой шкаф, большая двуспальная кровать, две тумбочки.

На одной из них Катя заметила свой подарок — блестящую модель паровоза, и сердце сжалось от нахлынувшей нежности. На миг ей вдруг показалось, что она страшно ошиблась и должна сейчас находиться совсем в другом месте. Но молодой человек приблизился к ней сзади и положил ладони на плечи. Слишком поздно было сбегать…

— Музыку? — спросил он.

— Да, — согласилась она.

Тотчас у него в руке оказался небольшой серебристый пульт. Из-за стены полились печальные, прозрачные звуки…

— Вальс Евгения Дога… «Мой ласковый и нежный зверь»[7], моему брату нравится эта композиция. Может, дело в охоте?

 

Катя повернулась и, подняв на молодого человека глаза, тихо сказала:

— Поразительно, как такой подонок может чувствовать столь глубоко. Злодей с нежной душой?

Еще одна старая книга с полки, подаренная когда- то бабой Валей. На этот раз Чехов, «Драма на охоте». Следовало ли сейчас читать между строк в этом пронзительном музыкальном вихре?

Пальцы на ее плечах сжались.

— Подонок без души вовсе, — улыбнулся Вильям.

Она тоже улыбнулась.

Его руки соскользнули по ее плечам, спускаясь на талию. Девушка сделала полшага навстречу и, закрывая глаза, спросила:

— Эта мелодия так и будет играть?

— Пока мы не закончим!

Властные интонации, проскользнувшие в его голосе, заставили что-то внутри до боли сжаться. По телу пробежала дрожь, сердце совершило скачок и в мучительной неге полетело в бездну…

Катя чувствовала, как длинные пальцы осторожно расстегивают мелкие пуговки на ее платье, касаясь разгоряченной кожи на груди. Кровь циркулировала по венам с невероятной скоростью, кипела, обжигала. Дыхания не хватало, свежий, холодный аромат, витающий в комнате, кружил голову.

Платье упало на талию и медленно съехало по ногам на пол. Девушка приподняла ресницы. В пламени свечи, на стене играли две тени, белое лицо с непривычно тусклыми глазами находилось так близко, что можно было рассмотреть зеленую радужку.

— Ты считаешь меня красивой? — Катя положила ладошки ему грудь и провела по упругому животу к молнии на джинсах.

Вильям помедлил с ответом, но все-таки признал:

— Да!

Она обхватила его за шею. Его руки легли ей на ягодицы и приподняли, высвобождая ноги из платья. Вопрос ему не понравился, движения стали резче, нежность исчезла. Он закинул ее ноги себе на бедра, пересек с ней комнату и швырнул на постель. А сам стянул свитер и, нависнув над девушкой, хотел поцеловать, но она отвернулась.

— Ты меня любишь?

— Это не очевидно?! — разозлился Вильям.

— Нет. Скажи…

Он поднял ее руки над головой, сильно сжав, как будто хотел связать. Лицо окаменело, он долго молча смотрел на нее, а когда она попыталась высвободиться, прорычал: «Я люблю тебя!» — и яростно впился в губы.

Глава 19
Второй

Втемную комнату между штор проник солнечный луч, разделивший помещение словно тонкой светлой ленточкой. Под окнами чирикали птицы. Катя лежала, глядя на полоску света, и в море ее мыслей был штиль.

Уловив движение справа от себя, девушка немного повернула голову. Молодой человек, упершись подбородком в локоть, внимательно смотрел на нее тусклыми зелеными глазами.

— Ты был груб, Лайонел, — произнесла она. Миг его изумления был ничтожно краток. Моментально справился с эмоциями. Но ей хватило, на большее она и не рассчитывала.

— Не знал, что бревна умеют разговаривать, — скучающе обронил Лайонел.

— Не знала, что вампиры спят с бревнами!

Он рассмеялся.

— Вампиры ничем не гнушаются, детка! — Быстрым движением пальцев вынул из глаз линзы и брезгливо отшвырнул их. Свои ледяные глаза он мог спрятать, но только не лед в сердце. Вильяма ему оказалось не по силам сыграть.

Перевоплощение произошло в какую-то долю секунды, девушка моргнула, и перед ней уже был Лайонел во всей своей холодной красе. Катя отвела взгляд. Она ошиблась, долгое время убеждая себя, что купилась на потрясающую внешность. И сердце стучало, и дыхание обрывалось, и тело била дрожь, и образ его в танце снежинок бесконечно кружился перед мысленным взором, но не его красота была тому виной. А он сам — его внутренний мир — страшный и прекрасный одновременно. Как узор, какие на стеклах зимой рисует мороз, — неповторим, сложное сплетение пороков и мерзких истин, навеки запертых в кристальной глубине глаз.

Девушка спустила ноги с кровати и, ежась от холода, стала одеваться. Лайонел не подумал ее остановить, она и не надеялась. Или все-таки надеялась?

Хотелось скорее убежать, но руки дрожали, не получалось даже толком вывернуть чулок. Ей никогда не было уютно с Лайонелом молчать, от этой тишины, неизвестности в животе трепетало, будто перед самым главным в своей жизни экзаменом.

Наконец осталось надеть лишь платье, все еще лежавшее на ковре в центре комнаты. Собственная стыдливость после всего, что произошло ночью, показалась смешной, но от этого не менее острой.

«Всего-то нужно встать, сделать четыре шага, поднять платье и… — Одну мысль оборвала другая: — Он наверняка думает, что я нарочно медлю, жду, когда он остановит меня!»

Катя встала, обошла кровать и подняла платье.

Лайонел неотрывно следил за ней, изогнув уголки губ в сардонической усмешке.

Стоять перед ним в нижнем белье, пусть и своем лучшем белье, было в сотни раз хуже, чем если бы она в таком виде предстала перед целой толпой людей.

Пальцы не слушались, маленькие пуговки выскальзывали, не влезали в петельки. Может, застегивайся она перед человеком, все было бы не так уж плохо, но в ее случае не спасала даже тьма, рассеиваемая тонким лучом света. Вампиры прекрасно видели и в кромешном мраке.

Неловкость набрала катастрофическую форму, и Катя, только бы нарушить ее, спросила:

— Какая я?

Лайонел приподнял брови.

— В смысле?

— По счету.

Молодой человек так быстро оказался на краю кровати, возле невысокой резной спинки, что девушка не успела даже вздрогнуть, когда он притянул ее за руку и молниеносно застегнул на платье все пуговицы. А зачем произнес:

— Всем жителям славного города Краснодар не хватит пальцев, чтобы сосчитать.

Катя отступила на шаг.

— Хорошо.

— Лжешь! — Лайонел покачал головой. — Твое самолюбие растоптано! Признай!

— Вовсе нет.

Он откинулся на подушки.

— Тогда зачем спросила?

— Чтобы узнать, насколько ты опытен.

Молодой человек рассмеялся, закинул руку за голову и самодовольно заявил:

— Тебе стоило понять в процессе.

— А я вот не поняла! — Катя взялась за ручку двери. — Странно, правда? Хотя… ты у меня всего лишь второй. И оригиналу проиграл.

Лайонел взирал на нее, как могла бы смотреть она сама, узнай сегодня утром, что переспала не с тем парнем. Таков был его замысел? Благодаря этому «сюрпризу» она должна была возненавидеть убийцу своей любимой кошки по-настоящему? Он просчитался дважды. Первый раз, когда думал, что его маскарад не раскроют, а второй — когда возомнил себе первым.

Катя кивнула на тумбочку, где стоял блестящей паровоз.

— Может, тебе съездить в Краснодар? Еще раз посчитать население!

Лайонел, точно не слыша ее, смакуя каждое слово, протянул:

— Вильям тебя никогда не простит! Я об этом позабочусь!

— А тебя? — Девушка характерно приподняла брови и, послав ему ободряющую улыбку, тихо затворила за собой дверь.

* * *

Солнечное утро сменилось хмурым днем. Из окон кабинета по организации туристско-экскурсионного обслуживания виднелся кусок серого неба. Снег на подоконнике почти растаял, кое-где поблескивала вода. Монотонный голос пожилого старичка-преподавателя усыплял не только учениц, но, кажется, и его самого. Он клевал носом над потрепанной книжкой, то и дело поправляя на мясистом носу очки с толстыми линзами.

До конца последней пары оставалось меньше получаса. Катя, низко склонившись над тетрадью, смотрела в окно. Позади, как две подружки, шептались Алиса с Костей. Малой теперь частенько сидел в их группе на последних парах, когда преподаватели позволяли.

— К тебе или ко мне поедем? — спросила Алиса.

— К тебе, — сказал Малой, игриво похлопывая ее то ли по руке, то ли по какой-то другой части тела.

— Сегодня ночью было супер, — прошептала девушка. Затем послышалось приглушенное чмоканье.

В стекло ударилась капля — Катя вздрогнула. И мысли, впервые с того момента, как она покинула красный кирпичный дом, вышли из ступора. А каково ей было этой ночью? Чтобы ответить себе на этот вопрос, следовало вспомнить совсем другую ночь…

В глазах защипало от навернувшихся слез. До сих пор не верилось, что осмелилась попросить у Вильяма разрешения использовать его. Если бы спросила: «Можно тебя предать?» — хуже бы не было.

По стеклу застучали капли — дождь в начале февраля. Девушка горько усмехнулась. Немногим он был уместнее сейчас, чем ее нелепая попытка сделать больно тому, кто и вовсе чувствовать не умел. С тем же успехом она могла бы сорвать с крыши сосульку, бросить на землю и топтать ее, кроша на кусочки, — льдине не больно. Или взять шило и попытаться уколоть воздух, тыча в небеса, — ему все равно. А лучше — выйти на дорогу, развести руки в стороны и поймать ветер.

У братьев не было ничего общего. Нежного, заботливого Вильяма ужасала мысль, что он должен причинить ей физическую боль. Даже после того, как девушка эгоистично, не заботясь о его чувствах, призналась: «В твоих объятиях я думаю о нем». Он вытирал поцелуями ей слезы, пролитые из-за другого мужчины, как котенка гладил по голове, утешая, шептал на ухо нежные слова.

Почему он согласился на право первой ночи — так и осталось загадкой. Может, надеялся излечить одержимость любовью? Не его вина, что не получилось… И сердце ее сжималось от нежности и жалости при воспоминании о нем, а сходило с ума по-прежнему лишь от одной мысли о ледяных глазах его брата. Лайонел жестокий, грубый и циничный, тот, кто за ночь не сказал ей ни единого слова, целовал властно и жгуче, а овладел без ласк, как очередной… миллион какой-то там. Близость с ним не могла понравиться, в противном случае стоило бы признать себя сумасшедшей.

Катя тоскливо взглянула на запястье, где отпечатался след от пальцев. Она и впрямь рехнулась. Весь мир кричал о любви, доброте, высоких чувствах, но отчего-то рядом с Лайонелом они были не нужны! И те самые слова, и превозносимые всеми ласки — пустое. Его хотели женщины, даже зная, что он никогда не будет верен, нежен и влюблен. Фантастический любовник, но худший из возлюбленных. Ничего более обреченного на смерть, чем бросить свое сердце посреди льдов Антарктиды, придумать было невозможно.

Пара закончилась. Одногруппницы, громко болтая и смеясь, ринулись из кабинета. Катя убрала в сумку тетрадь, ручку и поднялась. Прошедшая мимо Алиса задела ее плечом. А Костя как будто нарочно медлил. Гендусян догнала у дверей Нину и что-то зашептала ей на ухо, уводя за дверь.

Малой прошел мимо, но через пару шагов остановился и, обернувшись, неожиданно спросил:

— Как дела?

Катя подняла на него глаза и растерянно пробормотала:

— Все хорошо. У тебя тоже! — Она не спрашивала — утверждала, не хотелось знать, каково ему по-настоящему.

Наверно, впервые за их знакомство он проявил проницательность и сказал именно то, что следовало:

— И у меня. — Костя с секунду смотрел на нее, потом потупился и прибавил: — Ладно, пока.

А в класс уже влетела Алиса, заоравшая:

— Ко-о-отик, ну ты идешь? Я же жду-у!

«И так всегда, — с грустью подумала Катя, провожая взглядом Малого, — кто-то вынужден ждать, а кто-то не торопится, кто-то любит, а кто-то нет… Бесконечный круговорот одиноких половинок в поисках цельного счастья».

На улице все так же лил дождь. Ледяные капли звенели по ступеням, черным литым воротам и тонули в островках нерастаявшего снега с хрустальной кромкой льда. Домой не хотелось. Катя медленно брела через дворы в сторону парка. На сотовый несколько раз звонила мать, но девушка не ответила. Утром, когда заходила переодеться, она уже успела услышать, что о ней думают родители. Одна отрада — съехать ей пока не предложили. Впрочем, во взгляде отца рассмотреть эту идею не составляло труда. Мать же все еще рассчитывала на спасение заблудшей души дочери.

Катя беззлобно усмехнулась. Что-то ей подсказывало: душа ее уже объята адским пламенем, если та и кричала, в чем пыталась уверить всезнающая мать, то скорее от бесстыдного удовольствия, а не от боли. Страшно оказалось только вначале, а потом все изменилось. Жизнь превратилась в игру, на кону которой смерть. Запущенное колесо фортуны забыло остановиться. Крутилось, крутилось, крутилось… как рулетка со ставкой на зеро — все или ничего.

В парке снег лежал толстым слоем, дождь шумел в голых ветвях, кусты блестели от воды, в воздухе витал первый, самый тонкий намек весны. Девушка шла, задрав голову к серому небу, наслаждаясь хлесткими ударами капель по щекам.

Старая береза на повороте сегодня пустовала, что означало — поблизости не было ни одного вампира. В груди точно опрокинулось ведро с жидким горячим томлением, растекшимся по всему телу. Если надежда умирала последней, то конец ее всегда отличался одними и теми же неоригинальными муками.

Дома мать встретила прямо на пороге.

— Хотела уже в милицию звонить, — с ходу заявила она.

— С чего бы это? — вежливо поддержала Катя разговор, лениво разматывая с шеи шарф.

Из комнаты приковыляла Жучка. Уткнулась девушке носом в колено, закусила джинсы кривыми зубами и начала мусолить. Мать ничего не ответила. Она частенько говорила что-то, лишь бы сказать, не задумываясь над смыслом. Главное — с чего-то начать пилить, а дальше — как по маслу.

— Есть будешь? — Валентина Васильевна, недовольно сопя, зачем-то перевесила пальто с одного крючка на другой.

Катя вздохнула. Мать не знала, как себя вести. Чувствовала, что былая власть утеряна, и теперь прощупывала почву в надежде вернуть бразды правления, к которым за долгие годы так привыкла.

На миг девушке захотелось ей помочь, но это желание быстро испарилось.

— Я поем позже, — заявила Катя и направилась в свою комнату.

Мать с Жучкой увязались следом.

— Время ужина ведь, — напомнила Валентина Васильевна.

Катя обернулась и, прежде чем захлопнуть дверь, сказала:

— Думаю, папе будет не очень приятно сидеть за столом с проституткой!

— Катя, а Кать, — зашептала мать через дверь, — он ведь сгоряча сказал!

Девушка облокотилась на дверь.

— Пусть следующий раз выбирает слова.

— А как назвать-то, как это теперь называется? — сбавила тон мать. — Мы же не знаем! Ты хоть скажи…

Катя устало опустилась на пол — тут же у двери — и прижала колени к груди. Из глаз хлынули слезы.

— Скажи, — требовала Валентина Васильевна, постукивая одним пальцем в дверь.

Девушка закинула голову назад, вытерла щеки и, стараясь, чтоб голос не дрожал, произнесла:

— Проститутки, мама, берут деньги, а я не беру… зовите меня просто шлюхой.

— Господи, господи, ну что ты такое говоришь? — испуганно забормотала мать. — Пойдем, Жученька, пойдем, наша Катя сегодня не в духе.

* * *

— Я ее убью! Убью! Уничтожу! — визжала Анжелика, гневно колотя кулаками Георгия в грудь. Свободное шелковое платье перекосилось и съехало, обнажив одно плечо, волосы разметались, губы дрожали.

Молодой человек крепко удерживал ее за талию и мужественно терпел сыпавшиеся на него удары и проклятия. В гостиной, низко опустив головы, неподалеку стояли Даймонд и еще один юноша — китаец Чжао Шунь, один из лучших следопытов города. Он-то и принес Анжелике известие, с кем провел прошлую ночь Лайонел.

— Успокойся! — Георгий слегка тряхнул девушку. — Не глупи же, она тебе не соперница! Поняла?

Анжелика перестала биться в его руках и шумно выпустила из ноздрей воздух.

— Чертовы глупцы, — прошипела она и наградила Даймонда взглядом, полным ненависти. — Не соперница, да-да, это я уже слышала! Оставьте сказки детям!

Георгий заглянул ей в глаза.

— И что ты сделаешь? Если то, о чем сейчас думаешь, — забудь! Подожди немного…

Анжелика рванулась:

— Чего ждать? Пока он сделает эту дрянь могущественным вампиром? Этого?!

Молодой человек покачал головой:

— Нет, не сделает!

— Тебя сделал! — возразила девушка.

— Я уже был вампиром. Лайонел спас меня своей кровью. Но сделать вампира из человека — совсем другое дело. Как же плохо ты знаешь своего любимого!

Черные глаза гневно сузились.

— Он не рассказывает мне ничего, ты ведь знаешь!

Молодой человек понимающе улыбнулся:

— Анжи, он наиграется с ней и вернется к тебе… Сколько раз уже такое было?

Анжелика наотмашь ударила его по лицу:

— Не называй меня так! Отпусти!

Георгий поморщился, но ее требования не выполнил, только крепче прижал к себе.

Девушка еще какое-то время дралась, а потом уткнулась ему в плечо и обмякла в объятиях.

— Ну что, что он в ней нашел? Я тоже могу слушать этого проклятого Баха! И кого там еще нужно? — Она подняла на него влажные глаза.

Молодой человек поднес руку к ее лицу и провел указательным пальцем по гладкой щеке. Маленькая капелька сорвалась вниз и застыла на ворсинке ковра.

Анжелика пораженно уставилась на нее.

— Что это?

— Любовь… — Георгий печально усмехнулся, а затем нежно погладил девушку по волосам и промолвил:

— Помни, ты идеал. Лайонел тщеславен, он вернется, ему ведь нужно только самое лучшее! А лучше тебя нет!

Девушка высвободилась из его объятий, мысленно пообещав не делать глупостей. Прошлась по гостиной, кивнула китайцу на дверь, бросив:

— Убирайся отсюда! За новость, которую ты мне принес, я не заплачу тебе ни копейки! Радуйся, что остался жив!

Тонкие губы китайца сделались еще тоньше, но он не возразил — смиренно пошел к выходу.

Георгий задержал его и, вынув из кармана внушительную пачку денег, вручил юноше.

Чжао Шунь благодарно поклонился, а уже у дверей посмотрел на Анжелику и негромко сказал:

— Когда девушка ушла, господин схватил с тумбочки модель паровоза и разломил ее пополам. Он долго смотрел на одну из подушек, а потом взял ее и сделал нот так. — Китаец закрыл глаза, поднес обе руки с импровизированной подушкой к лицу и громко втянул в себя воздух.

Анжелика дрожащей рукой указала на дверь.

— Пошел вон!

Чжао Шунь убежал, а девушка взглянула на Георгия.

— Гера, а если ему больше не нужен идеал?

Молодой человек неестественно засмеялся.

— Тогда это уже не Лайонел!

Анжелика медленно опустилась на диван и, глядя в никуда, пробормотала:

— Но если это не Лайонел, то…

— Мне не нравится ход твоих мыслей, — предостерег молодой человек.

Девушка отмахнулась.

— А ты не читай. — Взгляд ее стал осмысленным, и она спросила: — А что, собственно, ты хотел? Зачем пришел, у тебя ко мне какое-то дело?

Георгий растерялся, она заметила, и брови ее изумленно поползли вверх. Анжелика с полминуты рассматривала лучшего друга Лайонела, после холодно улыбнулась и произнесла:

— Спасибо, что навестил. Увидимся еще.

Молодой человек не двинулся с места:

— Знаешь, почему у людей есть выражение «Спички детям не игрушки»?

Анжелика снисходительно улыбнулась.

— Мы можем поговорить об этом в другой раз?

Он упрямо покачал головой и продолжил:

— Все просто. Огонь-то они развести смогут, но вот потушить потом пожар едва ли. И сами по своей глупости сгорят в нем. Но скорее, будет по-другому. Детей спасают, за них погибают близкие, те, кто их очень любит. А дети потом быстро взрослеют и начинают понимать…

— Очень интересно, — нетерпеливо закивала девушка и прибавила: — Рада была тебя увидеть!

Георгий скользнул неприязненным взглядом по Даймонду, который не сводил печально-влюбленных глаз со своей хозяйки, и молча вышел из комнаты.

Анжелика около пяти минут сидела не шевелясь, как будто ждала какого-то сигнала. Наконец лицо ее озарилось нежной улыбкой. Девушка взглянула на Даймонда и похлопала рядом с собой по дивану.

— Иди ко мне!

Юноша сделал к ней нерешительный шаг и, не веря в свое счастье, остановился.

— Ну же, милый, скорее!

Когда он сел рядом, она взяла обеими руками его ладонь. Их взгляды встретились, и Анжелика промолвила:

— Ты ее убьешь.

Даймонд приоткрыл рот.

— Чи-и-и… — она поднесла пальчик к его губам, — не спорь. Ты ведь сделаешь это для меня, правда?!

Он молчал.

— Или я это сделаю сама. — Девушка отстранилась.

Юноша испуганно вздрогнул и на одном дыхании

прошептал:

— Я готов для тебя убить… и если нужно, умереть сам.

Улыбка вернулась на прекрасное лицо.

— Хорошо! — Анжелика вскочила, раскинула руки в стороны и закружилась по комнате. — Мерзкой девчонки не станет, и все будет как прежде: Лайонел вернется ко мне, и в этой комнате снова будут жить розы от него, я не отдам его никому…

Она не видела, как Даймонд, глядя на нее, до крови закусил губу. И не услышала, когда он выбежал из гостиной.

Девушка кружилась, а перед мысленным взором стояло красивое лицо с ледяными голубыми глазами.

* * *

Лайонел открывал дверь за дверью и громко захлопывал их. Он спустился на первый этаж и столкнулся с Ксаной.

— Где? — рявкнул молодой человек.

Девушка взволнованно обхватила себя руками и уточнила:

— Вильям? Я видела, как он заходил к Йоро, мне показалось…

Лайонел не дослушал — ринулся к нужной комнате.

Брат сидел в кресле, закинув ноги на столик, и разговаривал с Йоро. Но оба умолкли, как только Лайонел перешагнул порог.

— Тебе уже лучше? — приближаясь к брату, поинтересовался молодой человек.

— Да, — не глядя на него, ответил Вильям.

Лайонел помолчал, разглядывая его бесстрастное лицо.

— Ничего не хочешь мне сказать?

Вильям пожал плечами:

— Да вроде бы нет.

Реакция оказалась не той, на которую Лайонел рассчитывал. Он себе представлял, что брат разгромит весь дом, прежде чем его удастся успокоить. И сейчас был даже разочарован таким самообладанием.

Йоро ехидно улыбнулся и заметил:

— Лайонел огорчен; похоже, Вил, он планировал еще и морду тебе набить. Не знает только, как начать…

Лайонел метнул на него строгий взгляд.

— Животным слова не давали, иди в конуру!

Мальчик обнажил белые зубы и дерзко высунул язык.

Молодой человек, наблюдая, как маленький оборотень дразнится, нахмурился.

— Лучше бы я завел пекинеса!

— Еще не поздно это сделать! — сверкнул глазами Йоро. — Валяй, купи собачку, а меня выкинь на улицу.

— Размечтался, — фыркнул Лайонел, перевел взгляд на брата и словно невзначай сообщил: — Завтра убьют твою подружку!

Вильям не заинтересовался.

— Может, я недостаточно ясно выразился? — не выдержал Лайонел и раздельно повторил: — Твою Катю завтра убьют.

Брат наконец удостоил его взглядом.

— Мою Катю? — издевательски засмеялся Вильям и обратился к оборотню: — Йоро, ты слыхал что-нибудь забавнее?

Мальчик противно захихикал:

— Лайонел, похоже, теперь это твоя Катя!

В комнате возникла тишина.

— Вильям, а как же искренняя любовь? — Лайонел недоверчиво сощурился.

Брат пожал плечами.

— А знаешь, ты оказался прав, я ошибался. Мой ангел пал! — Он поднял руки над головой и зааплодировал. — Брависсимо, ты всегда и во всем прав! Это я должен был сказать?

Под пристальным взглядом брата Лайонел опустил глаза. Все складывалось, как он хотел, только почему-то долгожданного облегчения это не принесло. Он избавил Вильяма от очередной ошибки, а сам теперь чувствовал страшную неловкость, глядя ему в глаза. Всю их жизнь и бессмертие он только и занимался тем, что доказывал теорему за теоремой. Как вечный учитель у доски, которого из целого класса учеников волновал только один-единственный. Тот, кто все уроки напролет смотрел в окно, кого не интересовали формулы и доказательства. Тем временем, пока хорошисты и отличники добивались внимания учителя, двоечник после очередной решенной за него задачи неизменно отвечал: «Ты опять прав. А что дальше?»