Острова свои обогреваем

 

Захлебнулось поле и болото

Дождевой водою - дождались!

Прозябаньем, бедностью, дремотой

Все объято - впадины и высь!

 

Ночь придет - родимая окрестность,

Словно в омут, канет в темноту!

Темнота, забытость, неизвестность

У ворот как стража на посту.

 

По воде, качаясь, по болотам

Бор скрипучий движется, как флот!

Как же мы, отставшие от флота,

Коротаем осень меж болот?

 

Острова свои обогреваем

И живем без лишнего добра,

Да всегда с огнем и урожаем,

С колыбельным пеньем до утра...

 

Не кричи так жалобно, кукушка,

Над водой, над стужею дорог!

Мать России целой - деревушка,

Может быть, вот этот уголок...

 

1966

 

 

* * *

Не надо, не надо, не надо,

Не надо нам скорби давно!

Пусть будут река и прохлада,

Пусть будут еда и вино.

Пусть Вологда будет родная

Стоять нерушимо, как есть,

Пусть Тотьма, тревоги не зная,

Хранит свою ласку и честь.

Болгария пусть расцветает

И любит чудесную Русь,

Пусть школьник поэтов читает

И знает стихи наизусть.

 

 

ОБО МНЕ ГОВОРЯТ

 

Говорят, что жить я не могу,

Что не прячусь я от непогоды,

Говорят, что я не берегу

Драгоценной молодости годы!

Да, они правы, что я спешу!

Но спешу не ради личной славы,

Не простят хвалебный этот шум

Горных сел обычаи и нравы!

Ты свети в дали своей, свети,

Счастье! Ты зови меня, как сына!

Достигают счастья лишь в пути,

А не возле теплого камина.

Да, спешу я к людям деревень

И к живущим в городе рабочим.

Я спешу сказать им: «Добрый день!»,

Я спешу сказать им: «Доброй ночи!»

Я спешу и к сумеркам глухим,

И к рожденью солнечных рассветов.

Я спешу сложить свои стихи

И прочесть стихи других поэтов...

 

 

* * *

                  Василию Тимофеевичу

 

Я не плыл на этом пароходе,

На котором в Устюг

                           плыли Вы,

Затерялся где-то я в народе

В тот момент

               на улицах Москвы.

Что же было там,

                       на пароходе?

Процветала радость или грусть?

Я не видел этого, но, вроде,

Все, что было, знаю наизусть.

Да и что случилось там,

                                  в природе,

Так сказать, во мгле моей души,

Если с Вами я на пароходе

Не катался в сухонской глуши?

Просто рад я случаю такому

Между строк товарищей своих

Человеку, всем нам дорогому,

Как привет, оставить

                              этот стих...

 

 

НОЧЬ НА ПЕРЕВОЗЕ

 

Осень

     кончилась -

                      сильный ветер

Заметает ее следы!

И болотная пленка воды

Замерзает при звездном свете.

И грустит,

          как живой,

                          и долго

Помнит свой сенокосный рай

Высоко над рекой, под елкой,

Полусгнивший пустой сарай...

От безлюдья и мрака

                              хвойных

Побережий, полей, болот

Мне мерещится в темных волнах

Затонувший какой-то флот.

И один во всем околотке

Выйдет бакенщик-великан

И во мгле

          промелькнет

                              на лодке,

Как последний из могикан...

 

<1966>

 

 

ПОЛНОЧНОЕ ПЕНЬЕ

 

Когда за окном

                  потемнело,

Он тихо потребовал спички

И лампу зажег неумело,

Ругая жену по привычке.

И вновь колдовал

                        над стаканом,

Над водкой своей, с нетерпеньем.

И долго потом не смолкало

Его одинокое пенье.

За стенкой с ребенком возились,

И плач раздавался, и ругань,

Но мысли его уносились

Из этого скорбного круга...

И долго без всякого дела,

Как будто бы слушая пенье,

Жена терпеливо сидела

Его молчаливою тенью.

И только когда за оградой

Лишь сторож фонариком светит,

Она говорила: - Не надо!

Не надо! Ведь слышат соседи! -

Он грозно

          вставал,

                      как громила.

- Я пью, - говорил, - ну и что же? -

Жена от него отходила,

Воскликнув: - О Господи Боже!.. -

Меж тем как она раздевалась,

И он перед сном раздевался,

Слезами она заливалась,

А он соловьем

                   заливался...

 

<1966>

 

 

ИДЕТ ПРОЦЕССИЯ

 

Идет процессия за гробом.

Долга дорога в полверсты.

На ветхом кладбище - сугробы

И в них увязшие кресты.

 

И длится, длится поневоле

Тяжелых мыслей череда,

И снова слышно, как над полем

Негромко стонут провода.

 

Трещат крещенские морозы.

Идет народ... Все глубже снег...

Все величавее березы...

Все ближе к месту человек.

 

Он в ласках мира, в бурях века

Достойно дожил до седин.

И вот... Хоронят человека...

- Снимите шапку, гражданин!

 

 

СОСЕН ШУМ

 

В который раз меня приветил

Уютный древний Липин Бор,

Где только ветер, снежный ветер

Заводит с хвоей вечный спор.

 

Какое русское селенье!

Я долго слушал сосен шум,

И вот явилось просветленье

Моих простых вечерних дум.

 

Сижу в гостинице районной,

Курю, читаю, печь топлю.

Наверно, будет ночь бессонной,

Я так порой не спать люблю!

 

Да как же спать, когда из мрака

Мне будто слышен глас веков,

И свет соседнего барака

Еще горит во мгле снегов.

 

Пусть завтра будет путь морозен,

Пусть буду, может быть, угрюм,

Я не просплю сказанье сосен,

Старинных сосен долгий шум...

 

1967

 

 

КУПАВЫ

 

Как далеко дороги пролегли!

Как широко раскинулись угодья!

Как высоко над зыбким половодьем

Без остановки мчатся журавли!

 

В лучах весны - зови иль не зови! -

Они кричат все радостней, все ближе...

Вот снова игры юности, любви

Я вижу здесь... Но прежних не увижу.

 

И обступают бурную реку

Все те ж цветы... но девушки другие,

И говорить не надо им, какие

Мы знали дни на этом берегу.

 

Бегут себе, играя и дразня,

Я им кричу: - Куда же вы? Куда вы?

Взгляните ж вы, какие здесь купавы! -

Но разве кто послушает меня...

 

<1967>

 

 

СТАРИК

 

Идет старик в простой одежде.

Один идет издалека.

Не греет солнышко, как прежде.

Шумит осенняя река.

 

Кружились птицы и кричали

Во мраке тучи грозовой,

И было все полно печали

Над этой старой головой.

 

Глядел он ласково и долго,

На всех, кто встретится ему,

Глядел на птиц, глядел на елку...

Наверно, трудно одному.

 

Когда, поеживаясь зябко,

Поест немного и поспит,

Ему какая-нибудь бабка

Поднять котомку пособит.

 

Глядит глазами голубыми,

Несет котомку на горбу,

Словами тихими, скупыми

Благодарит свою судьбу.

 

Не помнит он, что было прежде,

И не боится черных туч,

Идет себе в простой одежде

С душою светлою, как луч!

 

<1967>

 

 

ШУМИТ КАТУНЬ

 

...Как я подолгу слушал этот шум,

Когда во мгле горел закатный пламень!

Лицом к реке садился я на камень

И все глядел, задумчив и угрюм,

 

Как мимо башен, идолов, гробниц

Катунь неслась широкою лавиной,

И кто-то древней клинописью птиц

Записывал напев ее былинный...

 

Катунь, Катунь - свирепая река!

Поет она таинственные мифы

О том, как шли воинственные скифы, -

Они топтали эти берега!

 

И Чингисхана сумрачная тень

Над целым миром солнце затмевала,

И черный дым летел за перевалы

К стоянкам светлых русских деревень...

 

Все поглотил столетий темный зев!

И все в просторе сказочно-огнистом

Бежит Катунь с рыданием и свистом -

Она не может успокоить гнев!

 

В горах погаснет солнечный июнь,

Заснут во мгле печальные аилы,

Молчат цветы, безмолвствуют могилы,

И только слышно, как шумит Катунь...

 

1967

 

 

В ГОРНОЙ ДОЛИНЕ

 

Над горной долиной -

                             мерцанье.

Над горной долиной - светло.

Как всяких забот отрицанье,

В долине почило село.

 

Тюльпаны, тюльпаны, тюльпаны...

Не здесь ли разбойник морской

Мечтал залечить свои раны,

Измученный парусом рваным,

Разбоем своим и тоской?

 

Я видел суровые страны,

Я видел крушенье и смерть,

Слагал я стихи и романы, -

Не знал я, где эти тюльпаны,

Давно бы решил посмотреть!

 

И только когда вспоминаю

Тот край, где родился и рос,

Желаю я этому краю,

Чтоб было побольше берез...

 

<1967>

 

 

ВЗГЛЯНУЛ НА КУСТИК

 

Взглянул на кустик - истину постиг,

Он и цветет, и плодоносит пышно,

Его питает солнышко, и слышно,

Как в тишине поит его родник.

 

А рядом - глянь! - худые деревца.

Грустна под ними скудная лужайка,

И не звенит под ними балалайка,

И не стучат влюбленные сердца.

 

Тянулись к солнцу - вот и обожглись!

Вот и взялась нечаянная мука.

Ну что ж, бывает... Всякому наука,

Кто дерзко рвется в солнечную высь.

 

Зато с куста нарву для милых уст

Малины крупной, молодой и сладкой,

И, обнимая девушку украдкой,

Ей расскажу про добрый этот куст...

 

<1967>

 

 

ДЕТСТВО

 

Мать умерла.

Отец ушел на фронт.

Соседка злая

Не дает проходу.

Я смутно помню

Утро похорон

И за окошком

Скудную природу.

 

Откуда только -

Как из-под земли! -

Взялись в жилье

И сумерки, и сырость...

Но вот однажды

Все переменилось,

За мной пришли,

Куда-то повезли.

 

Я смутно помню

Позднюю реку,

Огни на ней,

И скрип, и плеск парома,

И крик: «Скорей!»,

Потом раскаты грома

И дождь... Потом

Детдом на берегу.

 

Вот говорят,

Что скуден был паек,

Что были ночи

С холодом, с тоскою, -

Я лучше помню

Ивы над рекою

И запоздалый

В поле огонек.

 

До слез теперь

Любимые места!

И там, в глуши,

Под крышею детдома

Для нас звучало

Как-то незнакомо,

Нас оскорбляло

Слово «сирота».

 

Хотя старушки

Местных деревень

И впрямь на нас

Так жалобно глядели,

Как на сирот несчастных,

В самом деле,

Но время шло,

И приближался день,

 

Когда раздался

Праведный салют,

Когда прошла

Военная морока,

И нам подъем

Объявлен был до срока,

И все кричали:

- Гитлеру капут!

 

Еще прошло

Немного быстрых лет,

И стало грустно вновь:

Мы уезжали!

Тогда нас всей

Деревней провожали,

Туман покрыл

Разлуки нашей след...

 

1967

 

 

В СТАРОМ ПАРКЕ

 

Песчаный путь

В еловый темный лес.

В зеленый пруд

Упавшие деревья.

И бирюза,

И огненные перья

Ночной грозою

Вымытых небес!

 

Желтея грустно,

Старый особняк

Стоит в глуши

Запущенного парка -

Как дико здесь!

Нужна покрепче палка,

Чтоб уложить

Крапиву кое-как...

 

Покрывшись пеплом,

Гаснет бирюза.

И там, во тьме

Унылого строенья,

Забытого навек

Без сожаленья,

Горят кошачьи

Желтые глаза.

 

Не отыскать

Заросшие следы,

Ничей приход

Не оживит картины,

Лишь манят, вспыхнув,

Ягоды малины

Да редких вишен

Крупные плоды.

 

Здесь барин жил.

И, может быть, сейчас,

Как старый лев,

Дряхлея на чужбине,

Об этой сладкой

Вспомнил он малине,

И долго слезы

Катятся из глаз...

 

Подует ветер!

Сосен темный ряд

Вдруг зашумит,

Застонет, занеможет,

И этот шум

Волнует и тревожит,

И не понять,

О чем они шумят.

 

<1967>

 

ЗЕЛЕНЫЕ ЦВЕТЫ

 

Светлеет грусть, когда цветут цветы,

Когда брожу я многоцветным лугом

Один или с хорошим давним другом,

Который сам не терпит суеты.

 

За нами шум и пыльные хвосты -

Все улеглось! Одно осталось ясно -

Что мир устроен грозно и прекрасно,

Что легче там, где поле и цветы.

 

Остановившись в медленном пути,

Смотрю, как день, играя, расцветает.

Но даже здесь... чего-то не хватает...

Недостает того, что не найти.

 

Как не найти погаснувшей звезды,

Как никогда, бродя цветущей степью,

Меж белых листьев и на белых стеблях

Мне не найти зеленые цветы...

 

<1967>

 

 

НОЧЬ НА РОДИНЕ

 

Высокий дуб. Глубокая вода.

Спокойные кругом ложатся тени.

И тихо так, как будто никогда

Природа здесь не знала потрясений!

 

И тихо так, как будто никогда

Здесь крыши сел не слыхивали грома!

Не встрепенется ветер у пруда,

И на дворе не зашуршит солома,

 

И редок сонный коростеля крик...

Вернулся я - былое не вернется!

Ну что же? Пусть хоть это остается,

Продлится пусть хотя бы этот миг.

 

Когда души не трогает беда,

И так спокойно двигаются тени,

И тихо так, как будто никогда

Уже не будет в жизни потрясений,

 

И всей душой, которую не жаль

Всю потопить в таинственном и милом,

Овладевает светлая печаль,

Как лунный свет овладевает миром...

 

<1967>

 

 

* * *

Прекрасно небо голубое!

Прекрасен поезд голубой!

- Какое место вам? - Любое.

Любое место, край любой.

 

Еще волнует все, что было.

В душе былое не прошло.

Но слишком дождь шумел уныло,

Как будто все произошло.

 

И без мечты, без потрясений

Среди одних и тех же стен

Я жил в предчувствии осеннем

Уже не лучших перемен.

 

- Прости, - сказал родному краю, -

За мой отъезд, за паровоз.

Я несерьезно. Я играю.

Поговорим еще всерьез.

 

Мы разлучаемся с тобою,

Чтоб снова встретиться с тобой.

Прекрасно небо голубое!

Прекрасен поезд голубой!

 

<1967>

 

 

* * *

Доволен я буквально всем!

На животе лежу и ем

Бруснику, спелую бруснику!

Пугаю ящериц на пне,

Потом валяюсь на спине,

Внимая жалобному крику

Болотной птицы...

                       Надо мной

Между березой и сосной

В своей печали бесконечной

Плывут, как мысли, облака,

Внизу волнуется река,

Как чувство радости беспечной...

Я так люблю осенний лес,

Над ним - сияние небес,

Что я хотел бы превратиться

Или в багряный тихий лист,

Иль в дождевой веселый свист,

Но, превратившись, возродиться

И возвратиться в отчий дом,

Чтобы однажды в доме том

Перед дорогою большою

Сказать: - Я был в лесу листом!

Сказать: - Я был в лесу дождем!

Поверьте мне: я чист душою...

 

<1967>

 

 

ОТПЛЫТИЕ

 

Размытый путь. Кривые тополя.

Я слушал шум - была пора отлета.

И вот я встал и вышел за ворота,

Где простирались желтые поля.

 

И вдаль пошел... Вдали тоскливо пел

Гудок чужой земли, гудок разлуки!

Но, глядя вдаль и вслушиваясь в звуки,

Я ни о чем еще не сожалел...

 

Была суровой пристань в поздний час.

Искрясь, во тьме горели папиросы,

И трап стонал, и хмурые матросы

Устало поторапливали нас.

 

И вдруг такой повеяло с полей

Тоской любви, тоской свиданий кратких!

Я уплывал... все дальше... без оглядки

На мглистый берег юности своей.

 

<1967>

 

 

СИНЕНЬКИЙ ПЛАТОЧЕК

 

Я вспоминаю, сердцем посветлев,

Какой я был взволнованный и юный!

И пусть стихов серебряные струны

Продолжат свой тоскующий напев

 

О том, какие это были дни!

О том, какие это были ночи!

Издалека, как синенький платочек,

Всю жизнь со мной прощаются они...

 

От прежних чувств остался, охладев,

Спокойный свет, как будто отблеск лунный,

Еще поют серебряные струны,

Но редок стал порывистый напев.

 

И все ж хочу я, странный человек,

Сберечь, как есть, любви своей усталость,

Взглянуть еще на все, что там осталось,

И распрощаться... может быть, навек.

 

<1967>

 

 

ЭХО ПРОШЛОГО

 

Много было в комнате гостей,

Пирогов, вина и новостей.

Много ели, пили и шутили,

Много раз «Катюшу» заводили...

А потом один из захмелевших,

Голову на хромку уронив,

Из тоски мотивов устаревших

Вспомнил вдруг

                   кладбищенский мотив:

 

«Вот умру, похоронят

На чужбине меня.

И родные не узнают,

Где могила моя...»

 

- Эх, ребята, зарыдать хотится!

Хошь мы пьем, ребята,

Хошь не пьем,

Все одно помрем, как говорится,

Все, как есть, когда-нибудь помрем.

Парень жалким сделался

                                     и кротким,

Погрустнели мутные глаза.

По щеке, как будто капля водки,

Покатилась крупная слеза.

 

«У других на могилах

Всё цветы, всё цветы.

На моей сырой могиле

Всё кусты, всё кусты...»

 

Друг к нему:

- Чего ты киснешь, Проня? -

Жалобней: - Чего тебе-то выть?

Ты умрешь - тебя хоть похоронят.

А меня? Кому похоронить? -

И дуэтом

          здоровилы эти,

Будто впрямь несчастливы они,

Залились слезами, словно дети,

На глазах собравшейся родни!

 

А ведь в песне,

                     так некстати спетой,

Все в такую даль отдалено,

Что от этих слез,

От песни этой,

Стало всем не грустно,

                               а смешно!

В дружный хохот

                      вкладывали душу.

- Ох, умора! Ох и мужики! -

Еще звонче пели про Катюшу

И плясали, скинув пиджаки!

 

 

ПРИРОДА

 

Звенит, смеется, как младенец.

И смотрит солнышку вослед -

И меж домов, берез, поленниц

Горит, струясь, небесный свет!

Как над заплаканным младенцем,

Играя с нею, после гроз

Узорным чистым полотенцем

Свисает радуга с берез.

И сладко, сладко ночью звездной

Ей снится легкий скрип телег...

И вдруг разгневается грозно,

Совсем как взрослый человек!

Как человек богоподобный,

Внушает в гибельной борьбе

Пускай не ужас допотопный,

Но поклонение себе...

 

<1967>