Рождественские стихи
* * *
Апухтин Алексей Николаевич (1840–1893 гг.)
«Восторженный канон Дамаскина…»
Восторженный канон Дамаскина
У всенощной сегодня пели,
И умилением душа была полна,
И чудные слова мне душу разогрели.
«Владыка в древности чудесно спас народ:
Он волны осушил морские»…
О, верю, верю, Он и в наши дни придет
И чудеса свершит другие.
О, Боже, не народ – последний из людей
Зовет Тебя, тоскою смертной полный…
В моей душе бушуют также волны
Воспоминаний и страстей.
О, осуши же их Своей могучей дланью!
Как солнцем освети греховных мыслей тьму!
О, снизойди к ничтожному созданью,
О, помоги неверью моему!
На Новый, 1881 год
Вся зала ожидания полна,
Партер притих, сейчас начнется пьеса.
Передо мной, безмолвна и грозна,
Волнуется грядущего завеса.
Как я, бывало, взор туда вперял,
Как смутный каждый звук ловил оттуда!
Каких-то новых слов я вечно ждал,
Какого-то неслыханного чуда.
О Новый год! Теперь мне всё равно,
Несешь ли ты мне смерть и разрушенье
|
|
Иль прежних лет мне видеть суждено
Бесцветное, тупое повторенье…
Немного грез – осколки светлых дней, –
Как вихрем, он безжалостно развеет,
Еще немного отпадет друзей,
Еще немного сердце зачерствеет.
Бальмонт Константин Дмитриевич (1867–1942 гг.)
«Одна есть в мире красота…»
Одна есть в мире красота.
Не красота богов Эллады,
И не влюбленная мечта,
Не гор тяжелые громады,
И не моря, не водопады,
Не взоров женских чистота.
Одна есть в мире красота –
Любви, печали, отреченья
И добровольного мученья
За нас распятого Христа.
Й псалом
Ночь ночи открывает знанье,
Дню ото дня передается речь,
Чтоб славу Господа непопранной сберечь,
Восславить Господа должны Его созданья.
Все от Него – и жизнь, и смерть,
У ног Его легли, простерлись бездны,
О помыслах Его вещает громко твердь,
Во славу дел Его сияет светоч звездный.
Выходит солнце-исполин,
Как будто бы жених из брачного чертога,
Смеется светлый лик лугов, садов, долин,
От края в край небес идет дорога.
Свят, свят Господь, Зиждитель мой!
Перед лицом Твоим рассеялась забота.
И сладостней, чем мед, и слаще капель сота
Единый жизни миг, дарованный Тобой.
Благовест
Я ждал его с понятным нетерпеньем,
Восторг святой в душе своей храня,
И сквозь гармонию молитвенного пенья
Он громом неба всколыхнул меня.
Издревле благовест над Русскою землею
Пророка голосом о небе нам вещал;
Так солнца луч весеннею порою
К расцвету путь природе освещал.
К тебе, о Боже, к Твоему престолу,
Где правда, Истина светлее наших слов,
Я путь держу по Твоему глаголу,
Что слышу я сквозь звон колоколов.
|
|
Балтрушайтис Юргис Казимирович (1873–1944 гг.)
Вифлеемская звезда
Дитя судьбы, свой долг исполни,
Приемля боль, как высший дар…
И будет мысль – как пламя молний,
И будет слово – как пожар!
Вне розни счастья и печали,
Вне спора тени и луча,
Ты станешь весь – как гибкость стали,
И станешь весь – как взмах меча…
Для яви праха умирая,
Ты в даль веков продлишь свой час,
И возродится чудо рая,
От века дремлющее в нас, –
И звездным светом – изначально –
Омыв все тленное во мгле,
Раздастся колокол венчальный,
Еще неведомый земле!
Бенедиктов Владимир Григорьевич (1807–1873 гг.)
Привет старому, 1858 году
А! Новый! – Ну, милости просим.
Пожалуйте. – Только уж – нет –
Не вам, извините, приносим,
А старому году привет.
Характер ваш нам неизвестен,
Вы молоды слишком пока, –
А старый и добр был, и честен,
И можно почтить старика.
К чему же хитрить, лицемерить,
Заране сплетая вам лесть?
Нам трудно грядущему верить,
Мы верим тому, что уж есть.
А есть уже доброго много,
От доброго семени плод
Не худ будет с помощью Бога.
Не худ был и старенький год.
По солнцу он шел, как учитель,
С блестящей кометой на лбу,
И многих был зол обличитель, –
С невежеством вел он борьбу.
И мир был во многом утешен
И в прозе, и в звуке стиха,
А если в ином был он грешен,
Так где же и кто ж без греха?
Да! В медные головы, в груди
Стучит девятнадцатый век.
Внизу начинаются люди,
И есть наверху Человек.
Его от души поздравляем…
Не нужно его называть.
Один Он – и только, мы знаем,
Один Он – душа, благодать.
Один… за Него все молитвы.
Им внешняя брань перешла
В святые, крестовые битвы
С домашнею гидрою зла.
На 1861 год
«О Господи! Как время-то идет!» –
Твердило встарь прабабушкино племя,
И соглашался с этим весь народ.
Да полно, так ли? Движется ли время?
У нас в речах подчас неверен слог,
Толкуем мы о прошлом, преходящем
И будущем, а в целом – мир и Бог
Всегда живут в одном лишь настоящем.
И нету настоящему конца,
И нет начала. Люди вздор городят
О времени, – оно для мудреца
Всегда стоит, они ж идут, проходят
Или плывут по жизненной реке
И к берегам относят то движенье,
Которое на утлом челноке
Свершают сами. Всюду – заблужденье.
О род людской! Морщины лбов
Считает он, мытарства и невзгоды,
Число толчков, число своих гробов
И говорит: «Смотрите! Это – годы.
Вот счет годов – по надписям гробниц,
По памятникам, храмам, обелискам».
Не полно ль годы цифрами считать
И не пора ль меж новостей, открытий
Открытому сознанью место дать,
Что мир созрел для дел и для событий?
О, вознесись к Творцу, хвалебный глас,
От всей России в упованье смелом,
Что новый год, быть может, и для нас
Означится великим, чудным делом!
О, если б только – в сторону мечи!
И если бы средь жизненного пира
Кровь не лилась! Господь нас научи
Творить дела путем любви и мира!
Воистину то был бы новый год,
И новый век, и юбилей наш новый
И весь людской возликовал бы род,
Объят всемирной Церковью Христовой.
Елка
Елка, дикую красу
Схоронив глубоко,
Глухо выросла в лесу,
От людей далеко.
Ствол под жесткою корой,
Зелень – все иголки,
И смола слезой, слезой
Каплет с бедной елки.
Не растет под ней цветок,
Ягодка не спеет;
Только осенью грибок,
Мхом прикрыт – краснеет.
Вот сочельник рождества:
Елку подрубили
И в одежду торжества
Ярко нарядили.
Вот на елке – свечек ряд,
Леденец крученый,
В гроздьях сочный виноград,
Пряник золоченый.
Вмиг плодами поросли
Сумрачные ветки;
Елку в комнату внесли:
Веселитесь, детки!
Вот игрушки вам. – А тут,
Отойдя в сторонку,
Жду я, что-то мне дадут –
Старому ребенку?
Нет играть я не горазд:
Годы улетели.
Пусть же кто-нибудь подаст
Мне хоть ветку ели.
|
|
Буду я ее беречь, –
Страждущий проказник, –
До моих последних свеч,
На последний праздник.
К возрожденью я иду;
Уж настал сочельник:
Скоро на моем ходу
Нужен будет ельник.
Блок Александр Александрович (1880–1921 гг.)
Сочельник в лесу
Ризу накрест обвязав,
Свечку к палке привязав,
Реет ангел невелик,
Реет лесом, светлолик.
В снежно-белой тишине
От сосны порхнет к сосне,
Тронет свечкою сучок –
Треснет, вспыхнет огонек,
Округлится, задрожит,
Как по нитке, побежит
Там и сям, и тут, и здесь…
Зимний лес сияет весь!
Так легко, как снежный пух,
Рождества крылатый дух
Озаряет небеса,
Сводит праздник на леса,
Чтоб от неба и земли
Светы встретиться могли,
Чтоб меж небом и землей
Загорелся луч иной,
Чтоб от света малых свеч
Длинный луч, как острый меч,
Сердце светом пронизал,
Путь неложный указал.
«Был вечер поздний и багровый»
Был вечер поздний и багровый,
Звезда-предвестница взошла.
Над бездной плакал голос новый –
Младенца Дева родила.
На голос тонкий и протяжный,
Как долгий визг веретена,
Пошли в смятеньи старец важный,
И царь, и отрок, и жена.
И было знаменье и чудо:
В невозмутимой тишине
Среди толпы возник Иуда
В холодной маске, на коне.
Владыки, полные заботы,
Послали весть во все концы,
И на губах Искариота
Улыбку видели гонцы.
Рождество
Звонким колокол ударом
Будит зимний воздух.
Мы работаем недаром –
Будет светел отдых.
Серебрится легкий иней
Около подъезда,
Серебристые на синей
Ясной тверди звезды.
Как прозрачен, белоснежен
Блеск узорных окон!
Как пушист и мягко нежен
Золотой твой локон!
Как тонка ты в красной шубке,
С бантиком в косице!
Засмеешься – вздрогнут губки,
Задрожат ресницы.
Веселишь ты всех прохожих –
Молодых и старых,
Некрасивых и пригожих,
Толстых и поджарых.
Подивятся, улыбнутся,
Поплетутся дале,
Будто вовсе, как смеются
Дети, не видали.
И пойдешь ты дальше с мамой
Покупать игрушки
И рассматривать за рамой
Звезды и хлопушки…
Сестры будут куклам рады,
Братья просят пушек,
А тебе совсем не надо
|
|
Никаких игрушек.
Ты сама нарядишь елку
В звезды золотые
И привяжешь к ветке колкой
Яблоки большие.
Ты на елку бусы кинешь,
Золотые нити.
Ветки крепкие раздвинешь,
Крикнешь: «Посмотрите!»
Крикнешь ты, поднимешь ветку
Тонкими руками…
А уж там смеется дедка
С белыми усами!
Декабря 1900 года
И ты, мой юный, мой печальный,
Уходишь прочь!
Привет тебе, привет прощальный
Шлю в эту ночь.
А я всё тот же гость усталый
Земли чужой.
Бреду, как путник запоздалый,
За красотой.
Она и блещет и смеется,
А мне – одно:
Боюсь, что в кубке расплеснется
Мое вино.
А между тем – кругом молчанье,
Мой кубок пуст.
И смерти раннее призванье
Не сходит с уст.
И ты, мой юный, вечной тайной
Отходишь прочь.
Я за тобою, гость случайный,
Как прежде – в ночь.