Вкладыш с иллюстрациями 8 страница

       “Извини, Дэй-ви” - растягивает он слова. “Мне пришлось заложить ее, чтобы мне стало хорошо”.

       “Хорошо” было эвфемизмом. Это было тем словом, которое мы использовали для описания преодоления ломки от наркотиков. Если у тебя был героин, тебе было хорошо; если ты знал, где найти героин, и у тебя были деньги на его приобретение, тебе могло стать хорошо. У нас был парень – дилер, или “источник”, по кличке “Доктор кайфолог”. Долгое время я даже не понимал это прозвище, да и не особо стремился понять, пока он не начал осуществлять звонки на дом, называйте как хотите. Позже я узнал, что его умение состоит в способности делать людям хорошо, снимать их с крючка, на котором ты висишь, когда у тебя ломка или испытываешь последствия прекращения приема наркотиков. Если ты героинист, то скорее всего занимаешься этим каждый день. Ты проводишь каждый момент бодрствования в поиске, нюхании, курении и введении наркотиков. Все что угодно, чтобы избавиться от синдрома ломки.

       В моей жизни случались времена, когда я был относительно трезв, однако при этом был похож на старую западную шутку:

       “Что получится, если отрезвить пьяного конокрада?”.

       Обычного конокрада.

       Я был отчаявшимся гитаристом, у которого была полная неудач история взросления, и чтобы справиться со своей болью, гневом и одиночеством, я лечил себя сам. Но я не находил особых решений, пока не начал принимать героин. Для меня героин стал своего рода волшебной палочкой. Он изменил то, как я смотрел на этот мир. Я убил всю боль, даже больше, чем с помощью алкоголя. Пьянство утопило мой гнев. Когда я употреблял героин, я смягчался. Будучи подростком, я никогда не ожидал, что стану наркоманом. В особенности героинистом. Я был Свидетелем Иеговы, и до сих пор вижу издание Сторожевой Башни с ее болезненно основательным антинаркотическим посланием и изображением наркомана на обложке, грязным, зловонным, резко постаревшим парнем, вытягивающим инъекцию из ржавой крышки от бутылки.  

       Но героинщики получают кайф не так, если только они не заперты в турецкой тюрьме или что-то вроде этого. Героин был гораздо более доступным и массовым наркотиком, чем я был склонен верить. А также гораздо более коварным. Ты принимаешь немного героина, и твои мысли начинают путаться. Твой мозг говорит: “Хммм, похоже сегодня нам не требуется выделять никакого дофамина. Все уже в норме!” Так что мозг дает указание гипофизу взять отпуск. Пока ты продолжаешь кормить свое тело (и таким образом сам мозг) большим количеством опиатов, игра продолжается. Но вот в чем проблема: если естественный механизм тела, ответственный за производство дофамина (и эндорфинов) выключается в течение дня, а затем запускается вновь, ты будешь чувствовать себя немного паршиво. Если он останавливается на три дня, ты начинаешь чувствовать ломку.

        Я был готов заплатить любую цену, чтобы принять на себя все риски, которые туда входили. Честно говоря, казалось, что все это лишь часть дела. Я был рок-н-ролл бунтарем в блестящей группе. У меня была красивая девушка и распространяющаяся музыкальная репутация, подкрепленная тем фактом, что большинство людей, которые пошли по пути хэви-метал, знали о моей роли в Металлика.

       Одним из этих людей был Крис Поленд, гитарист, который до того играл в лос-анджелесской джаз—фьюжн группе с Гаром Сэмьюэлсоном. Она оба по сути были школьными приятелями в Буффало (отсюда и название их группы: Нью-Йоркцы), затем они приехали в Калифорнию в поисках славы и богатства и Бог знает чего еще. Крис, как и Гар, был другом Джея Джоунса.

       “Чуууууувак, тебе нужно заценить этого парня” - сказал Джей. “Он играл с Гаром, и он чертовски крут”.

       В этом Джей был прав. В отличие от Гара, который был чрезмерно непринужденным и почти анемичным внешне, Крис был крепок и амбициозен. Он представился мне после одного вечернего выступления Мегадэт, и на самом деле попросил место в группе. При встрече с Крисом я вообще-то был даже несколько удивлен, что он оказался таким надежным, учитывая его отношения с Джеем и Гаром. Я скорее ожидал увидеть еще одного болезненного джазового наркомана. Но что касается поведения и внешнего вида, Крис был крепким, отчасти из-за того, что у Криса была девушка по имени Лана, чьи родители владели парком мобильных стендов буррито (мы их называли “личиночными вагонами”), поставлявшимися на строительные площадки по всему городу. Поэтому у Криса редко были проблемы с поиском следующего приема пищи (или для того “чтобы стало хорошо”), не считая тех случаев, когда он попадал в переплет с девушкой или она попадала в переплет со своим отцом, все это рано или поздно случалось. Жизнь наркомана редко напоминает прямую линию.

       Я слушал Криса около десяти минут, прежде чем решился. Парень был впечатляюще искусным гитаристом, лучше, чем я был в то время, и как и Гар, он получил джазовое образовании, добавившее тонкостей его игре. Не менее важным был факт, что он и Гар уже развили определенные связи, играя вместе в одной группе и будучи друзьями на протяжении многих лет. Для меня это было важно, особенно после безобразия моего разрыва с Металликой. Я жаждал этой близости. Я всегда говорил, что когда играешь в группе с кем-то вместе, просто некуда становиться ближе...если вы не занимаетесь сексом друг с другом. Сейчас, правда, большинство парней в группах занимаются сексом друг с другом косвенным образом – пускают девушек по кругу, занимаются тег-тимингом, меняются девушками, потому что, знаете, когда вы в группе, нет ничего “твоего” - все “наше”. Но я отвлекся от темы.

 

 

Один из первых задников Мегадэт.

Фотография сделана Гаральдом О.

       Дело в том, что Крис почти идеально подходил нам. Поэтому мы предложили ему работу в группе. После этого мы все вышли на улицу под кайфом, чтобы отпраздновать это событие.

Глава 7: Миссия: разрушить все законы божьи

и законы человеческие

“И кстати, если увидишь гитариста из своей группы, скажи ему, что я передаю ему спасибо за то, что укусил мою киску”.

 

Хороший и плохой образец для подражания. Фотография сделана Гаральдом О.

       Джей Джоунс взял на себя заботу о нас, если можно так сказать. Он появлялся в Марс Студио практически ежедневно около полудня, именно тогда, когда Эллефсон и я отходили ото сна. Чтобы проветрить мозги, Джей вез нас в местечко под названием “У Норма”, довольно нелепую местную закусочную, где за 5.99$ вы получали кусок сухого мяса, картошку (пюре, запеченую или фри), листочек увядшего кочанного салата и миску Джелло[17] на десерт. Ах да, и бездонный стакан чая со льдом или лимонада. Еда была ужасной, но мы не жаловались. Ее было полно и мы не платили за нее. Просто удивительно, как мало тебе требуется для поддержания жизнедеятельности, когда ты молод и преследуешь цели одновременно благородные (музыкальный успех) и постыдные (ежедневное потребление героина и кокаина).

       Мы узнали, как питаться буквально за копейки в день. Джей был не против платить, хотя у него самого не было много денег, однако Мегадэт были его билетом в лучшую жизнь. Думаю, что он искренне любил нашу компанию - в то время мы были вращающейся тусовкой, а Джей нашим куратором. После ланча мы ехали в ближайший паб, где Джей завершал дневную сделку, раздавая воздушные шарики с героином, и нам всем становилось хорошо, как раз вовремя, чтобы начать репетировать. У каждого из нас был собственный предпочитаемый метод получения кайфа. Я начинал нюхать героин, а затем (как и с кокаином) перешел к его курению, что обеспечивало более быструю, более сильную степень наркотического опьянения. Гар и Крис Поленд были гораздо более опытными; они оба были потребителями инъекционных наркотиков ко времени нашего знакомства. Однако, наркомания есть наркомания, и я не хочу сводить к минимуму или искажать свою способность к самоуничтожению, но с самого начала я понимал, что колоться героином это абсолютно не мое, и само это занятие на мой взгляд было откровенно пугающим. Я вводил героин себе в вену лишь пару раз. Мне не понравилось это ощущение, не понравились шприцы, не понравилось все, что с этим связано (сюда часто относился и обмен шприцами). Все это казалось мне опасным и вредным для здоровья, и к тому же грязным.

       То, что мы могли создавать музыку, а иногда отличную музыку, проводя жизнь в таком ритме, до сих пор остается каким-то чудом. Но у нас получалось. Мы были молоды, амбициозны, талантливы и нерушимы. Или так мы твердили сами себе. До присоединения Криса к группе мы записали трехпесенное демо (‘Loved To Death’, ‘The Skull Beneath The Skin’ и ‘The Mechanix’), которое довольно быстро начало прокладывать себе путь по подпольной сети продажи и распространения аудиокассет, почти как “No Life 'Til Leather” сделал свое дело для Металлика. Мы выступали по верхней и нижней части побережья Тихого океана, в основном в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, устраивая на сцене свирепые выступления, которые иногда были великолепными, иногда небрежными, но никогда не были скучными. К этому времени первая пластинка Металлика стала хитом, и сама группа начала набирать обороты. Я пытался не обращать на это внимания, но это было нелегко (так стало даже труднее). В интервью Ларс Ульрих время от времени очернял мой вклад в Металлика, поочередно представляя меня временным гитаристом, то не более чем примечанием к группе. Не раз он действительно критиковал мою игру на гитаре. Ну, это было больше, чем я мог вынести. Если хочешь сказать, что я был алкоголиком, пусть так. Я был алкашом. Если хочешь сказать, что я был проблематичным, ладно. Я был проблематичным парнем. Мне следовало поработать над своим поведением. Но не лги о моих музыкальных способностях; не утверждай, что я не был основным действующим лицом во всем том, что группа достигла на ранней стадии своего существования. Без моих песен и моих соло, без моей энергии – я не думаю, что Металлика когда-нибудь бы стала той группой, которой она была. Возможно, это смелое заявление, но в том-то и дело. И я находился в праведном гневе от того, что Ларс не мог по меньшей мере оказать мне любезность, проявив хоть немного уважения.

 

 

Флайер на ранний концерт Мегадэт

       Я ответил в самой язвительной и наивной манере, на которую был способен. В течение нескольких лет, когда Мегадэт вырезала собственную нишу, сражаясь с Металлика за трэш-метал превосходство, журналисты и диск-жокеи часто просили у меня интервью. Неизменно я спокойно отклонял любые обсуждения Ларса, иногда говоря на датском.

       “Godmorgen [18] ” – говорил я с улыбкой.

       Укоренившаяся еще в детстве манера держаться вызывающе лишь усугубилась по мере того, как Мегадэт стали набирать репутацию. Наши концертные выступления, в сочетании с демозаписью, естественно вызвали интерес со стороны звукозаписывающих компаний. Моей целью было заключение контракта с мейджор-лейблом с места в карьер, но довольно скоро стал очевидным факт, что у нас не было связей, чтобы осуществить этот план. Скорее наоборот, мы не могли сделать это на наших условиях.

       Во время поездки в Нью-Йорк мы провели небольшие переговоры с крупным записывающим лейблом. Директором компании A&R в то время был харизматический гей, который похоже даже не скрывал свою нетрадиционную ориентацию. Могу сказать с определенной долей уверенности, что он может и знал свое дело, но при этом был очень странной и агрессивной личностью. Я убедился в этом однажды вечером в “Лаймлайт”, популярном в Нью-Йорке клубе. Руководитель записывающей компании взял нас с собой туда как на дополнительное мероприятие для потенциальных клиентов, и это безусловно дало желаемый эффект. Одним из первых людей, которых я увидел, когда зашел туда, был гитарист Cars, довольно известной в то время группы. ‘Let The Good Times Roll’ была среди первых песен, которые я разучивал, играя в группе еще во время обучения в средней школе, поэтому не мог удержаться от улыбки, подходя к нему, думая, чувак, я сделал это, я зависаю с парнем из Cars!

       Как это часто бывало в клубах в Нью-Йорке в 1980-х, все закончилось в уборной комнате вдыханием дорожек кокаина. И тут внутрь зашел руководитель записывающей компании. Я пересекался с ним ранее, поэтому знал его огромный тусовочный потенциал, но именно этот случай застал меня врасплох. Он подошел к нам, вынул из своего кармана несколько таблеток (я полагаю, что это были экстези), сунул их нам в рот, а затем попытался скрепить сделку долгим поцелуем.

       Джуниор, парень родом из Среднего Запада, находящийся далеко от дома, стоял неподалеку с пустым выражением на лице. Между тем руководитель записывающей компании смеялся как сумасшедший. Мне удалось произнести лишь слабое: “Какого хрена?!”

       Я не знал, таким образом этот парень пытался пошутить или это у него была такая манера оказывать своим гостям хороший прием. Возможно, подумал я, это первое событие в ряду планируемого им длительного обмена любезностями. Но я не собирался ему этого позволить. Если заключение сделки с мейджор-лейблом подразумевало введение моего члена в задницу какого-то парня…ну, в таком случае Мегадэт пойдут независимым путем. Сначала мы встретились с представителями Энигма Рекордс, небольшого лейбла с достаточно серьезным списком музыкантов в своем портфолио. Когда это дело не выгорело, мы обратились к Комбат Рекордс, независимому лейблу за пределами Лонг-Бич, который являлся филиалом империи Сони. Представлял Комбат на этой встрече Клифф Калтрери, вице-президент компании.

       С Клиффом было приятно иметь дело. Родившийся и выросший в Нью-Йорке, он был полным парнем, говорил с гнусавым выговором наподобие Адама Сэндлера, и как казалось был больше заинтересован в том, чтобы стать нашим приятелем, чем в том, чтобы выполнять роль руководителя записывающей компании. Насколько я помню, на этой встрече Джуниор и я вели себя несколько дерзко. На нас обращали внимание крупные лейблы и лейблы поменьше, и мы все больше стучались в двери. Казалось неправдоподобным, что мы выходим из всего этого мероприятия без контракта. И в самом деле, не прошло и пяти минут, как мы вышли из офисов компании Комбат Рекордс, когда Клифф Калтрери выбежал на улицу, крича: “Подождите! Подождите!” К тому времени, как он догнал нас, его лицо покраснело и покрылось потом, дыхание сбилось. На мгновение я подумал, что у него может случиться сердечный приступ.

         “Я…позвонил в…Нью-Йорк” – сказал Клифф с трудом переводя дух. Я подумал, что он говорит о главной компании, но он не уточнил. Возможно потому, что слишком устал. Или был слишком взволнован. А может и то и другое. “Они хотят…подписать…с вами контракт”.

       Вот так мы и подписали контракт с Комбат Рекордс, и вскоре ищейки из шоу-бизнеса стали вынюхивать вокруг, пытаясь обмануть нас, и обучая меня, для чего мне считать свои пальцы, когда я жму чью-то руку и для чего мне нужно стоять, прислонившись спиной к стене. Это обучение потребовало времени. В те дни я был не особенно заинтересован в практической стороне дела. Я хотел создавать музыку, получать кайф и трахаться. Необязательно в том же порядке. Мегадэт способствовали достижению этих, надо сказать, жизнелюбивых целей, и не особенно заботились об ущербе, причиненном друзьям, семье или собственной репутации.

       Съехав из студии, я остался в сущности бездомным, хотя Эллефсон разрешил мне некоторое время пожить у него. Я курил кокаин и героин. Мы была наркоманами, плохими парнями, алкоголиками. Мы курили траву, устраивали драки и трахали телок. И были совершенно безжалостными. Как однажды заметил Крис Поленд: “Думаю, что нашей миссией было разрушить все законы божьи и законы человеческие, и мы весьма преуспели в этом направлении”.

       На самом деле существует еще одно выражение о нашей миссии, которое более точно, если не более отчетливо, выражало наши творческие стремления. Хотя оно видоизменялось с некоторой регулярностью, общий дух был неизменным: сделать Мегадэт “самой быстрой, максимально тяжелой, чрезвычайно яростной хэви-метал группой в истории”.

       Или некая подобная ерунда. В то время это звучало отлично, и если словоблудие оставляло желать лучшего, то по крайней мере общий дух был превосходен. Мы станем тяжелее, чем хэви—метал, быстрее, чем самые быстрые спид или трэш-метал группы. Мы изменим этот жанр музыки. На наших условиях.

       Несмотря на безудержную распущенность, которая была неотъемлемой частью нашей жизни, в то время мы тусовались с определенными девушками. Это были отношения по расчету и ничего более. Диана осталась моей настоящей любовью, но поскольку Диана жила со своими родителями и мне требовалось место, где жить, на некоторое время я въехал к девушке по имени Шэрон.

       Во всяком случае, как-то вечером мы ездили по округе в фургоне Эллефсона, прокладывая себе путь при помощи “чайна уайт” (синтетический героин), когда Крис Поленд и я начали немного в него втыкаться. Крис был изменчивой личностью, возможно не лучший приятель для кого-то вроде меня, и к тому времени между нами произошел горячий спор. Отчасти это случилось из-за взрывоопасного характера наших отношений, но также и того факта, что героин имеет тенденцию делать тебя… скажем так… раздражительным. Не всегда, когда ты под кайфом, само собой - героинисты обычно довольно спокойные люди, когда их хорошенько вставило. Но когда нет, это совсем другая история. Ты становишься чрезвычайно раздражительным, Поленд обычно называл это “героиновым бешенством”, и в этом состоянии завести тебя не составит много времени.

       Я не помню, как точно началась драка. Я лишь помню, что Поленд неустанно спорил о чем-то с Шэрон и подругой Эллефсона, Робин, градус нарастал, оскорбления и угрозы становились все ужаснее, пока наконец дело не закончилось обменом ударами - обе девушки набросились на Криса, а Крис в ответ ударил их рукой. Крик продолжился, пока Эллефсон не ударил по тормозам и не остановил происходящее. Не зная, кого следовать винить, но поняв, что любой парень, который вступает с женщиной (или двумя) в кулачную драку заслуживает того, чтобы ему надрали зад, я выдернул Поленда из фургона и начал стремительно наносить удары ему в голову, пытаясь при помощи всей своей силы вырубить его. Но он не собирался сдаваться. Парень был настолько обдолбан, что отказался вырубаться, поэтому естественно это был лишь технический нокаут. Лишь вмешательство Скотта Мензиса, одного из близких друзей Криса (и будущего дорожного менеджера Мегадэт), уберегло меня той ночью от возможного убийства Криса. Скотт вскочил мне на спину и потянул меня назад; пока он и Эллефсон пытались меня успокоить, Шэрон забралась на место водителя в фургоне и нажала на газ. Фургон съехал с тротуара и влетел в «Биг Бой у Боба», расположенный на противоположной стороне улицы. К счастью, той ночью Скотт работал в режиме героя. Как только Шэрон нажала на газ, он нырнул головой в фургон, отвоевал у нее контроль над транспортным средством и перевел рычаг на коробке передач в положение “парковки”. 

       Фургон издал ужасный стон и медленно остановился. Я по-прежнему считаю, что если бы прыжок Мензиса, бросающий вызов смерти, произошел на секунду или две позже, Шэрон убила бы половину посетителей в «Биг Бой у Боба». Она была способна на подобное безумие, и если не тот факт, что мне требовалась теплая постель и еда, я уверен, я бы не прожил у нее так долго, как это было. Но именно это происшествие послужило концом. Чтобы разгрести весь беспорядок потребовалась добрая часть часа. Мы отыскали Криса, который забрел куда-то, а затем поехали к Шэрон. К тому времени, как мы приехали туда, она перешла в заднюю часть фургона, поэтому мы поместили ее на лужайке перед ее домом. Затем мы бросили пару пустых бутылок из-под водки ей под ноги, чтобы усилить отвращение любых соседей, которые могли пройти мимо.

       Когда чуть позже той же ночью я вернулся, не чувствуя ни малейшей капли вины и просто нуждаясь в месте, чтобы поспать, Крис находился на софе в гостиной у Шэрон. Мне было плевать, я вообще об этом не думал. В те дни мы приземлялись там, где приземлялись. На следующее утро я проснулся от ужасного похмелья и тут же потянулся за куаалюдсом, чтобы притупить боль. Кинув взгляд на Поленда, я решил разделить таблетку пополам.

       “Эй, чувак” – сказал я, морщась от его покрытого синяками и распухшего лица. “Думаю, тебе это понадобится”.

       Он взял таблетку, поблагодарил меня, и поехали мы на репетицию без обид. Однако, Шэрон это совершенно другая история.

       Когда в тот вечер я вернулся в квартиру, мои вещи были свалены в коридоре за дверью. Практически, все, что у меня было – записи, стерео, одежда, даже небольшая жестяная банка из-под печенья, содержащая четверть фунта травки, была выброшена из квартиры. Единственное, чего не хватало, как ни странно, это моего домашнего скорпиона (подарок одного из моих клиентов). За исключением того, что мне больше негде было жить, меня особо не беспокоил разрыв отношений с Шэрон, и я, само собой, не виню ее за то, что она выгнала мня; я тоже не очень хорошо с ней обращался. Но я был зол, что она оставила это все в коридоре, откуда это можно было украсть, и хотел вернуть обратно своего скорпиона.

       Некоторое время я стучал в ее дверь; никто не ответил, тогда я убедил ее соседа впустить меня, а затем вновь попробовал получить доступ к квартире Шэрон извне, перемещаясь от балкона к балкону на уровне третьего этажа. В конце концов я добрался до ее квартиры, и то, что я увидел, напугало меня до смерти. В комнате находилась полураздетая Шэрон с двухсотпятидесятифутовой седоволосой женщиной, которую я никогда раньше не видел, похожей на мужчину.

       “Чего тебе надо?” – заворчала женщина.

       “Ээээ…я хочу вернуть своего скорпиона”.

       Затем Шэрон подошла к окну и начала кричать на меня.

       “Да? Ну, мне охуенно жаль. Ты не получишь обратно своего скорпиона”. Она сделала небольшую паузу и улыбнулась. “И кстати, когда увидишь гитариста из своей группы, скажи ему спасибо за то, что укусил мою киску”.

       Я ничего на это не ответил. Все, что я мог сделать, это стоять там с отвисшей челюстью, думая, эй...Поленд. Ты трахнул мою подружку. Наш пострел везде поспел.

       Первая пластинка Мегадэт называлась “Killing Is My Business…and Business Is Good!” От самой концепции до готового продукта она была настоящим приключением, в течение которого я узнал о музыкальном бизнесе больше, чем мог себе представить. И большинство из всего этого было не особенно обнадеживающим. О, подготовительный период был хорош - создание риффов на репетициях, самостоятельное написание песен, я научился верить в свои способности не только играть на гитаре, но и петь. Последнее было большим препятствием. Вплоть до того, как мы ступили на порог студии, я по-прежнему рассматривал возможность найма штатного вокалиста. До создания демозаписи у нас был парень, который нам нравился. Его звали Билли Бондс, но однажды вечером он явился на репетицию в макияже и подводке для глаз, так и закончилось его пребывание в группе. Мне было плевать, может ли этот парень петь как Роберт Плант - я бы ни за что не позволил поклоннику какой-то глэм-группы стать лицом Мегадэт.

 

 

Второе выступление в карьере группы, клуб Ruthie's Inn в городе Беркли, 1984 год.

Фотография сделана Брайаном Лью

 

       “Хер с ним” – сказал Эллефсон. “А почему бы тебе просто не попробовать спеть?”

       Потребовалось время, чтобы научиться правильной технике пения. Я не знал ни как правильно дышать, ни как вести себя, чтобы не сорвать голосовые связки. Постепенно я развил свой уникальный вокальный стиль. Само собой, не все являются его поклонниками. Но в его оригинальности нет никаких сомнений. Когда ты слышишь песню Мегадэт, ты сразу узнаешь ее. Мой стиль пения ничуть не менее узнаваем, чем вокал Джеймса Хэтфилда или Эксла Роуза. Отбрасывая безопасность относительной анонимности гитариста, которая была объективно сложной. Говорите, что хотите о солистах: они высокомерны, эгоистичны, незрелы, раздражительны, гиперчувствительны. Кроме того у них огромные яйца. Без этого атрибута вы не можете подняться на сцену и начать петь. Просто невозможно.

       Когда я получил контракт на подпись от Комбат Рекордс и нашел юридический язык практически неразборчивым (с этого момента я стал гораздо более здравомыслящим в подобного рода вещах), мне потребовался адвокат. Джей Джоунс предложил адвоката, с которым он в прошлом занимался какими-то делами, и мы подумали, ладно, если Джей говорит, что он хорош, вероятно, он действительно хорош. Как оказалось, это решение не сыграло в мою пользу. Помню, как смотрел на контракт, удивляясь, почему он казался настолько неравным - все в нем было в пользу звукозаписывающей компании. Я заметил стимулы для адвоката, но был не особо разборчив, чтобы поставить эти пункты под сомнение. Я всего лишь хотел создавать музыку и хорошо проводить время. Это все, чего мы все тогда хотели.

       К тому времени мы были конкретными наркоманами. Не раз мы с Дэвидом Эллефсон посещали адвоката, и я крепко засыпал в ту же минуту, как он начинал говорить юридическим языком. Джуниор бодрствовал и пытался слушать, что ему говорят, но не знал, какого хера вообще делает адвокат, и я уверен, что он первым это признает. К тому времени, как чернила высохли на нашем контракте, мы завершили одну из самых жалких сделок в истории рок-н-ролла. Даже по скромным стандартам независимых лейблов, нас просто наебали.

       Весь наш бюджет составлял восемь тысяч долларов, цифра настолько оскорбительно низкая, что практически смехотворна. И все же, мы не были обескуражены ею. Альбом предстояло записать в студии под названием Ранчо Индиго в Малибу. Первоначально студия была построена Moody Blues для себя в 1970-х (отсюда и название Индиго), поэтому она была пропитана духом профессионализма и успеха, что для нас было важно. Каждый музыкант получает заряд, входя в студию или концертную площадку и стоя на том же месте, где великие музыканты выступали в прошлом. Тебе нравится думать, что история этого места просачивается в твой мозг, становится некой музой. Даже если это звучит несколько мистически, тем не менее, это правда, и несмотря на извращенно минимальный бюджет, я был взволнован тем, что попал в студию и оставил свой след в этом мире.

       К сожалению, все пошло не так практически с того самого дня, как мы приехали туда. Гар и Крис появились с Джеем Джоунсом, вооруженным почти сотней фунтов замороженного мяса для гамбургеров и огромным запасом кокаина и героина. В принципе мы потратили почти четыре штуки баксов на наркотики и столько же на запись, что является одной из многих причин, почему “Killing Is My Business” получился не в том виде, в котором я его задумывал. Проще говоря, у нас кончились деньги.

       Довольно невероятно, через неделю у нас кончился и запас наркоты. Без наркоты мы были недееспособными. Без наркоты не могло быть никаких записей. Тогда я позвонил другу и попросил помощи в том, чтобы найти немного кокаина. Закончилось тем, что мы ездили от Малибу до Манхэттен-Бич, чтобы получить кокс, и это было просто ужасное, разбавленное дерьмо, которое совсем не облегчило процесс записи.

 

 

Для создания репутации среди поклонников потребовалось время, однако

 фанаты были с нами с первого же выступления. Фотография сделана Брайаном Лью

 

       Расстроенные, злые, испытывающие героиновую ломку, мы решили уволить Джея Джоунса в середине проекта (хотя он появлялся и ускользал из нашей жизни в будущем). Какое-то время я был обеспокоен тем, что мы не сможем даже завершить запись. Эллефсон и я в то время жили у человека по имени Карат Фэй, выступившим звукоинженером на “Killing Is My Business”. Карат был достаточно компетентным инженером, но он был одним из многих в длинной череде чудаков, связанных с Джеем Джоунсом (который принял его на эту работу). Главным в резюме Карата был тот факт, что ранее он работал с KISS. Почему один старый чувак, крутивший ручки для KISS, казался отличным для Мегадэт, я не знаю. Но он был с нами. Карат был достаточно хорош, чтобы разрешить мне въехать к нему после того, как меня выбросила Шэрон. Это был щедрый шаг с его стороны, учитывая, что у меня был не слишком-то широкий выбор. Но после нескольких дней, видя как Карат ходит по дому голым (на мой взгляд он делал это слишком часто), я начал задаваться вопросом, куда бы мне еще податься.

           

 

 

Солирование было не моей идеей. Фотография сделана Брайаном Лью

       Взвинченные, мы пришли в звукозаписывающую компанию и получили дополнительные 4 тысячи долларов, так что на создание альбома в общей сложности ушло 12,000 $. Гроши, на самом деле. Но мы завершили его, сдали свою работу, а затем начали обсуждать его обложку. Она также оказалась разочарованием.