Эпизод пятый «Комната Веры»

...лицо Тилля Линдеманна. Он серьезно вглядывается прямо в глаза зрителя. Чувствуется, точно пытается понять, хорош ли ты, достоин ли жить дальше. Лицо застывшее, ни малейшего движения. Лицо оказывается на плакате. Рядом еще плакаты, на них немецкий музыкант на разных концертах. Вот плакат, на котором он держит микрофон у паха… Дальше стена, оклеенная обоями с грязно-розовыми цветочками…

Вера сидит за письменным столом, полная, сутулая. Что-то пишет… Заходит отец. Он по-прежнему в спортивном костюме, держит красную кружку… Камера будто нарочно показывает мокрое пятно у гульфика…

- Не помешаю? - тихо спрашивает Павел Викторович, но Вера всё равно вздрагивает. Она внимательно смотрит на отца.

- Нет, папа…

- Уроки делаешь?

- Я уже сделала… Решила стих исправить, который вчера писала…

- Стихи? Ты мне давно не показывала, - он ставит кружку на стол; оператор показывает его тонкие пальцы руки, ими он поправляет член сквозь трико. Эта же рука треплет волосы девочки, берет за спинку стул. И с другого ракурса мы видим, как отец пододвинул стул и присел…

- Я последнее время недовольная своими стихами… Такое чувство, что я бездарная…

...стоп камера! - кричит Алексей Учитель и встаёт с режиссерского кресла, подходит к актрисе. - Полина, послушай, - говорит он, - каждый настоящий поэт, а Вера Павловна настоящий, считает стихи очень важным продуктом бытия. Не высказать их он не имеет право. Если он их утаит, он пойдет против воли вселенной, против воли Бога. Попытайся сейчас прочувствовать это, насколько юной Вере важно быть талантливой, чтобы выражать волю вселенной. Эта фраза «Такое чувство, что я бездарная...» наносит ей невыносимую боль. Она ей бьет себя, наказывает за то, что неспособна преобразить бытие. Понимаешь?… Окей! Камера мотор!

- Я последнее время недовольная своими стихами… Такое чувство, что я бездарная…

- Тебе просто нужно кому-нибудь показать их. Почему бы тебе не показать маме, когда она вернётся с семинара? Мама же учитель литературы, - говоря, Павел Викторович положил ладонь на бедро Веры. У Веры они округлые, полные. Сама Вера с просторных домашних трусах и несуразной серой футболке, без лифчика.

- Я стесняюсь показывать стихи маме…

- Почему?

- Ну, там много… много…

- Они чувственные, да? Можно сказать... эротические, да? (Вера вздрагивает и спешит отвернуться)

- Немного, - отвечает Вера.

- Это нормально, - говорит отец. Он берет чашку и делает глоток. Ставит чашку на стол, мнет гульфик, потом чешет этой рукой за правым ухом у себя. - Тебе четырнадцать, пора думать о любви, о мальчиках, о… о сексе…

- О сексе? - внимательно смотрит Вера на отца…

...Полина, - говорит режиссер, - нужно сыграть небольшой шок. Понимаешь, они в первый раз с отцом говорят о сексе. Это настолько для нее необычно, что её пугает. И в то же время и возбуждает… Костя, - обратился он к оператору Константину Постникову, - возьмёшь крупный план груди Полины, особенно соски…

- Тебе четырнадцать, пора думать о любви, о мальчиках, о… о сексе…

- О сексе? - внимательно смотрит Вера на отца…

- Ну, чего ты сжалась в комочек? Тебе неприятно говорит о сексе?

- Не знаю, - Вера пожимает плечами и смотрит в сторону.

- Это потому что, мы никогда не говорили об этом. Мы неправильные родители. Совок… Я недавно читал, что об этом нужно говорить. В наше совковское время это было табу… (По сценарию Аксёнова отец Веры, пока она не смотрит, «слегка подрачивал». Хабенский долго спорил об этой сцене, будучи сам хорошо зная психологию, утверждал, что будет более реалистичным показать сублимацию в диалогах, в эмоциях, в дыхании…). А говорить-то надо… Может попробуем?

- Что? - непонимающе смотрит Вера, а в зале где-то засмеялся зритель.

- Поговорить… Или нет?

- Я не знаю просто, что о нём говорить…

- Ну…. Ну… Да, вот кстати. Ты никогда не интересовалась, как у нас с мамой насчет этого… (этот момент отсняли много дублей прежде, чем добиться, когда Полина сыграет смущение так, чтобы «даже неверующий поверил»). А мне бы хотелось рассказать… пожаловаться…

- Пожаловаться? - камера крупно взяла удивленные глаза девочки.

- Знаешь, Вер… а мне мама уже… полгода не давала…

- Что не давала? - Вера не понимала, и по зрительскому залу прокатилась волна смеха.

- Ну, это… - видно, как напряженно думает Павел Викторович, как объяснить, что значит «не давала». - Ну, знаешь… мама… хотя бы раньше брала в рот, теперь совсем никак…

- Что брала в рот? (Полина очень хорошо сыграла непонимание, зал снова засмеялся)

- У меня… - начал отвечать он и запнулся.

- Я не понимаю тебя, пап.

- Ну, это… Ну, понимаешь… я всё же мужчина, и мне… каждый день нужна разрядка. Я еще то есть молодой же мужчина, и… и у меня часто эрекция (Вера снова вздрогнула, камера сфокусировалась на гульфике мужчины…). Да, Вер, у меня встаёт…

- Пап, не надо об этом, - Вера густо краснеет и отворачивается.

- Раньше мне мама помогала, - не смотря на просьбу дочери, продолжил Павел Викторович. - Иногда ртом… Сейчас… уже полгода…

- Пап, зачем ты мне это говоришь?

...Костя, возьми Полину всю в план, как она сжалась, хочет сбежать, но не может, - сказал оператору режиссер.

- Ты же мне друг, Вер, и мне не с кем поговорить об этом… Я думал, ты меня пожалеешь. Мне очень плохо…

Вера смотрит на отца. В глазах сострадание.

- Знаешь, что самое нелепое?

- Что, пап?

- Я сейчас иногда занимаюсь онанизмом.

Вера снова вздрагивает, но продолжает смотреть на отца. Оператор вновь обращает внимание зрителя к гульфику: ткань трико начинает пульсировать, пенис толкает её…

- Я даже боюсь, - продолжал говорить физрук, - что мама или ты заметят, как я это делаю… Ты, наверное, меня сразу возненавидишь..

- Что ты, пап? Я тебя очень люблю…

- И ты… меня будешь любить, даже если увидишь, что…

- Конечно, - перебила Вера и поднялась, чтобы обнять.

Девочка обняла отца…