Неродственная изоляция

Инстинкт неродственной (групповой) изоляции (парохиализма) - это «изнанка» родственной консолидации, её неотъемлемая составная часть, как вторая сторона монеты. Суть эволюции - в конкуренции геномов; а потому нелюбовь к носителям чуждых генов в той же степени способствует процветанию своего, в какой ему способствует любовь к родственным, рассмотренная нами только что. Сцепленность родственной консолидации и неродственной изоляции подтверждается той давно подмеченной закономерностью, что популяции, наиболее резко отграничивающие себя от соседних и наиболее резко конфрон- тирующие с ними, отличаются наиболее сильными родственными связями, родственной и клановой спаянностью внутри самих себя.

Неродственная изоляция крайне важное явление в нашем, да и не только нашем обществе. Исследования показывают [9], в истории человечества большинство войн так или иначе питались этим инстинктом. Разумеется, война, особенно в современном обществе, - это мощный источник обогащения для некоторых персон или групп, но при отсутствии должного эмоционального (читай - инстинктивного) фона никакие деньги не сработают. Ну не воюют Англия с Норвегией за Северное море - при всех его огромных богатствах! И наоборот, если этот фон очень силён, то война может вспыхнуть при полном отсутствии материально заинтересованных лиц (да и вообще материальной заинтересованности). В ка­честве яркого примера такой «нематериальной» войны можно привести геноцид в Руанде в 1994 году. Другое дело, что эти заинтересованные лица, скорее всего, не замедлят появиться чуть позже - и «не упустить свой шанс», эксплуатируя в личных целях инстинкты других людей. Но, омять же - сначала инстинкт, а затем - расторопные дельцы, спешащие погреть на нём руки.

В этом инстинкте можно выделить два модуля:

Модуль ксенофобии

Проявляется в неприязни и враждебности ко всем индивидам, не входящим в текущие объединения данного индивида - особенно, если имеют место какие-то намёки на генетиче­скую отличность. По мере снижения визуально определяемой степени родства, степень насто­роженности, неприязни, враждебности и презрительности возрастает, достигая максимума по отношению к особям и группам, визуально определяемые генетические различия с которыми лежат вблизи границы скрещиваемости. Это или наиболее близкие другие виды (для людей - обезьяны, особенно - человекообразные), или генетически наиболее далёкие представители своего вида (другие расы). Более далёкие виды как таковой ксенофобии не вызывают, так как вряд ли являются широкими конкурентами в данной экологической нише и не представляют опасности, связанной с реальной или мнимой возможностью гибридизации и рождения ги­бридного потомства с пониженной адаптивностью. Интересно, что ксенофобия (реализуемая, правда, другими средствами) отчётливо наблюдается уже у микроорганизмов [38].

Как и всякий инстинкт, ксенофобия может возбудиться и сугубо формальным при­знаком - приверженностью другому спортивному клубу, и даже другой причёской, т.е. лю­бым признаком, указывающим на принадлежность к другой общности. Крайне широко рас пространена ксенофобия на религиозной почве и наиболее сильна она у различных течений одной веры, различия между которыми относительно невелики. Например, очень высок на­кал антагонизма между различными течениями внутри ислама или внутри православия. В то же время, оба этих течения сравнительно терпимо относятся к, например, буддизму или синтоизму. В этом можно усмотреть параллели с ксенофобией по отношению к особям и группам, генетические различия между которыми лежат вблизи границы скрещиваемости: приверженцы совсем другой веры вызывают меньшую неприязнь; часто это даже не непри­язнь, а что-то вроде жалости к «братьям меньшим», и рационализируется обычно как снис ходительное сочувствие к заблудшим приверженцам «неправильной» веры. Они ведь не представляют серьёзной опаснос ти «гибридизации» и эрозии именно этого течения веры -

чем дальше отстоят вероучения, тем менее вероятен переход из одной в другую и какое-то догматическое влияние. Аналогично фанат одного футбольного клуба испытывает более напряжённые чувства к фанатам другого футбольного клуба, но менее - к фанату, напри­мер, клуба альпинистов или автогонщиков.

Более того, «чужие» всегда воспринимаются как источник зла, даже если фактически дело обстоит наоборот. Например, есть много примеров, когда миссионеры пытались об­учать детей грамоте в глухих уголках Земли, но эти дети потом подвергались обструкции и даже изгнанию своими общинами - они ведь уже стали «не своими».

Один из «мягких» вариантов такой ксенофобии, имевший место во время работы над картиной «Бурлаки на Волге», зафиксировал в своих дневниках художник И.Е Репин:

«Первый же мой рисунок с группы детей на берегу окончился скандалом. Дети были довольны, получив по пятачку за свое смирное сидение, но сбежавшиеся матери пришли в ужас; они поколотили детей и заставили их бросить деньги...»

Кстати, этот эпизод является неплохим примером рассудочной активизации инстин­ктивных механизмов. Мы упоминали их при описании инстинктов самосохранения, когда понимание не воспринимаемой органами чувств опасности (радиации, например) вызывает инстинктивный страх. Так и здесь. Дети не воспринимали Репина как чужого: на крокодила он явно не был похож. Чужим его воспринимали родители, хорошо осведомлённые о при­надлежности художника к чужому социальному слою. Что вызвало вполне иррациональную реакцию: заставить выбросить «добро», пришедшее от чужого, а потому, не могущее быть «добром». Подобной неадекватностью отличается и современный терроризм. В прошлом, когда терроризм был ещё в диковинку, террористические организации достаточно чётко обо­значали и себя, и цели, преследуемые конкретными терактами, при всей иррациональности (инстинктивности) глубинных мотивов террористической деятельности отсутствие раци ональных объяснений казалось странным даже самим террористам. Пусть часто это была «подгонка под ответ», или как бы выразился Фрейд, - «рационализация», но всё-таки она была. В последние же десятилетия здравый смысл стал выходить из моды: теракты стали и анонимны, и, по сути, бесцельны: просто причиняется вред «чужим», и всё. Ни за что - про­сто за то, что они ЧУЖИЕ, а значит - автоматически враги и заслуживают причинения вреда. Что вполне убедительно показано в серьёзных исследованиях (см. вегавку).

Модуль группоцентризма (группового патриотизма)

Модуль группоцентризма является расширенным вариантом родственной консоли дации и выражается в поддержке и идеализации «своих»: т.е. членов своей группы. Как мы отмечали выше, релизеры распознавания родственников не могут точно оценивать степень генетического родства и часто срабатывают очень широко - вплоть до всего племени, на­ции, и в пределе - всего человечества. В последнем, наиболее гуманистическом случае, всё человечество воспринимается как широкая группа «своих», противопоставленная или сле­пым силам природы, или (если таковые найдутся) - космическим пришельцам. Это противопоставление не обязательно агрессивно, тем не менее - «свои» обязательно как то отгра ничиваются от «не своих», и отношение к ним будет отличаться.

Таким образом, сама по себе фактическая генетическая общность для текущего по­ведения в рамках РК прямого значения не имеет, а имеет значение система внешних при­знаков, срабатывание на которые происходит весьма формально. Поэтому инстинкты род­ственной консолидации срабатывают в любой более-менее устойчивой группе - тем более, что в эволюционном прошлом группа сколь-нибудь длительно сосуществующих особей всегда имела ту или иную генетическую общность. В наше время такими фактически нерод­ственными РК-консолидированными группами, например, являются трудовые коллективы или религиозные общины (и т.д.), в которых «корпоративная лояльность» полагается само­ценной сущностью, безотносительной к полезности пребывания в данной группе конкрет­ного её члена. Всякий, добровольно покидающий данную группу, может быть сочтён пре­дателем, даже если видел от этой группы одни неприятности и лишения (что, например, для низкоранговых членов ВК-консолидированных групп совсем не редкость). Интересно, что Лев Толстой считал патриотизм чувством «грубым, вредным, стыдным и дурным, а главное - безнравственным». Он полагал, и, как мы сейчас видим - вполне прозорливо, что патрио­тизм с неизбежностью порождает войны и служит главной опорой государственному угне­тению (к чему мы вернёмся далее).

Поскольку родственная консолидация вообще, и группоцентризм в частности, есть развитие родительских инстинктов, то в их проявлениях прослеживается много сходств. Известно, что родителям в общем и среднем присуще некритически идеализировать своих детей (а детям - родителей), абсолютизировать их достоинства (нередко - мнимые) и зату­шевывать недостатки, а в их неприятностях усматривать «происки извне». То же самое мо жет относиться к выраженной группе, подпадающей под действие расширенного инстинкта родственной консолидации - даже при фактическом отсутствии как такового родства. Тут можно задаться резонным вопросом: как естественный отбор может поддерживать почти родственную консолидацию при фактическом отсутствии близкого генетического родства? Какая математика тут действует? Дело в том, что группирование любых особей (даже разного вида - в этих случаях мы говорим о симбиозе) часто придаст им разнообразные преиму­щества, и поэтому может поддерживаться естественным отбором даже несмотря на отсут­ствие родства. Хотя, опять же - родство такому группированию чрезвычайно способствует, и с него обычно начинается, поэтому мы причисляем группоцентризм именно к инстин­ктам, связанным с родством.

Модуль группоцентризма - модуль лояльности группе. Он запрещает - на эмоциональ­ном, разумеется, уровне - критически сравнивать членов своей группы с другой. Субъективно это просто не приходит в голову: «свои» считаются лучшими априори; чужие - наоборот.

Подобно тому, как родитель может пожертвовать жизнью в пользу своего ребёнка, а один брат - в пользу нескольких других, так и член в общем-то не очень родственной группы может пожертвовать собой для доказательства своей лояльности этой группе. Яр­кий пример - террористы-смертники; но явление это гораздо шире. Вспомним, например, старый фильм «Адъютант его превосходительства»: Высокообразованный и культурный Мики, вовсе не зомбированный и не обкуренный, будучи уличённым в совершенно нечаян­ном проступке, вознамерился доказать свою честность (лояльность той социальной группе, которой он служил и к которой принадлежал) путём самоубийства. И этот эпизод не вы­глядит досужей фантазией режиссёра или сценариста: мы все понимаем, что благородный и по-настоящему преданный своей общности человек вполне МОГ так поступить. И при всей радикальности такого поступка, мы бы не усмотрели в нём дикости и отупения.