1. Образная система «Задонщины», ее художественный пафос и особенности стиля.
2. Проблема формирования эмоционально-экспрессивного стиля («плетение словес») в древнерусской литературе. Творчество Епифания Премудрого.
1. "Задонщина" в списке XVII в. была открыта в 1852 г. В. М. Ундольским и сразу была воспринята как литературное подражание "Слову о полку Игореве": отдельные ее выражения, образы, целые фразы повторяли и переделывали соответствующие образы, пассажи и выражения «Слова».
В основе сюжета лежат события 8 сентября 1380 г., когда объединенное русское войско под предводительством московского князя Дмитрия Ивановича разбило на поле Куликовом моноголо-татарские полчища Мамая.
Автором «Задонщины», как удалось установить, был Софоний, брянский боярин, ставший позднее священником в Рязани.
Для создания этого произведения Софоний использовал следующие источники: летописную повесть, устные народные предания о Куликовской битве и «Слово о полку Игореве», особенно сильно повлиявшее на художественный строй «Задонщины».
|
|
Произведение написано в старинном стиле, в форме былины или сказания. Сам текст не содержит рифмы, но, тем не менее, построен в лирическом стиле. «Задонщина» не содержит много информации о Куликовской битве, но проникнута радостным чувством освобождения, любви к Родине, пафосом победы.
В произведении присутствует нечто похожее на плач Ярославны, но в редуцированном виде, разделенный на несколько коротких плачей жен воевод. Заметно, что писал христианский писатель, так как говорится о Боге, о том, что Он помиловал землю Русскую, даровав победу. Сама битва почти совсем не описывается, но дается количество погибших русских воинов – 250 тыс. Заканчивается произведение возвращением князей, молитвенным обращением к убитым воинам и славословием Божьим.
Автор "Задонщины" имел в виду не бессознательное использование художественных сокровищ величайшего произведения древней русской литературы - "Слова о полку Игореве", не простое подражание его стилю, а вполне сознательное сопоставление событий прошлого и настоящего, событий, изображенных в "Слове о полку Игореве", с событиями современной ему действительности. И те и другие символически противопоставлены в "Задонщине".
В "Задонщине зловещие знамения сопутствуют походу татарского войска: грядущая гибель татар заставляет птиц летать под облаками, часто граять воронов, говорить свою речь галок, клекотать орлов, грозно выть волков и брехать лисиц.
То, что в "Слове" обрушилось на Русскую землю, в "Задонщине" обратилось на ее врагов.
|
|
2. Новый литературный стиль XIV—XV вв. получил в научной литературе не совсем точное название «плетение словес». Первоначальный смысл этого выражения — «плетение словесных венков», т. е. создание похвал, но потом это выражение приобрело смысл создания словесной орнаментики.
«Плетение словес» основано на внимательнейшем отношении к слову: к его звуковой стороне (аллитерации, ассонансы и т. п.), к этимологии слова, к тонкостям его семантики, на любви к неологизмам, составным словам, калькам с греческого. Поиски слова, нагромождения эпитетов, синонимов (нанизывание синонимов - амплификация – Max это слово повторил несколько раз, наверное, он его любит. порадуем дядю) исходили из представления о тождестве слова и сущности божественного писания и божественной благодати. Напряженные поиски эмоциональной выразительности, стремление к экспрессии основывались на убеждении, что житие святого должно отразить частицу его сущности, быть написанным «подобными» словами и вызывать такое же благоговение, какое вызывал и он сам. Отсюда — бесконечные сомнения авторов в своих литературных способностях и полные нескрываемой тревоги искания выразительности, экспрессии, адекватной словесной передачи сущности изображаемого.
Авторы стремятся избежать законченных определений и характеристик. Они подыскивают слова и образы, не удовлетворяясь найденными. Они без конца подчеркивают те или иные понятия и явления, привлекают к ним внимание, создают впечатление невыразимой словами глубины и таинственности явления, примата духовного начала над материальным. Зыбкость материального и телесного при повторяемости и «извечности» всех духовных явлений — таков мировоззренческий принцип, становящийся одновременно и принципом стилистическим.
Слово воздействует на читателя не столько своей логической стороной, сколько общим напряжением таинственной многозначительности, завораживающими созвучиями и ритмическими повторениями. Жития этого времени пересыпаны восклицаниями, экзальтированными монологами святых, абстрагирующими нагромождениями синонимов, эпитетов, сравнений, цитат из библейских книг и т. д. Авторы житий постоянно говорят о своем бессилии выразить словом всю святость святого, пишут о своем невежестве, неумении, неучености. Тем же поискам слова отвечают и неологизмы, стремление к которым особенно усилилось в XIV и XV вв. Эти неологизмы необходимы писателям, с одной стороны, потому, что такие лексические образования не обладают бытовыми ассоциациями, подчеркивают значительность, «духовность» и «невыразимость» явления, а с другой стороны, будучи по большей части составлены по типу греческих, придают речи «ученый» характер («зломудрец» и «злоначинатель», «нищекръмие», «многоплачие», «бесомолцы», «горопленный», «волкохищный», «благосеннолиственный»). Неологизмы XIV—XV вв. вовсе не свидетельствуют о стремлении писателей этого времени к новизне выражения, они и воспринимаются не как нечто новое в языке, а как выражения ученые, усложненные и «возвышенные».
В житийной литературе конца XIV — начала XV в. все движется, все меняется, объято эмоциями, до предела обострено, полно экспрессии. Авторы как бы впервые заглянули во внутренний мир своих героев, и внутренний свет их эмоций как бы ослепил их, они не различают полутонов, не способны улавливать соотношение переживаний. До крайней степени экспрессии доводятся не только психологические состояния, но и поступки, действия, события, окружающиеся эмоциональной атмосферой. Стефан Пермский, рассказывает о нем Епифаний Премудрый, сокрушает идолов, не имея «страхования». Он сокрушает их «без боязни и без ужасти», день и ночь, в лесах и в полях, без народа и перед народом. Он бьет идолов обухом в лоб, сокрушает их по ногам, сечет секирою, рассекает на члены, раздробляет на поленья, крошит на «иверения» (щепки), искореняет их до конца, сжигает огнем, испепеляет пламенем ...
|
|
Первостепенное значение приобретает даже не сам поступок, подвиг, а то отношение к подвигу, которое выражает автор, эмоциональная характеристика подвига, всегда повышенная, как бы преувеличенная и вместе с тем абстрактная. Преувеличиваются самые факты, зло и добро абсолютизированы, никогда не выступают в каких-либо частичных проявлениях. Только две краски на палитре автора — черная и белая. Отсюда пристрастие авторов к различным преувеличениям, к экспрессивным эпитетам, к психологической характеристике фактов. Весть о смерти Стефана «страшная», «пространная», «пламенная», «горькая» и т. д.
Соответствие в живописи – горячее и динамичное творчество Феофана Грека.
Короче говоря:
- автор пишет о себе самоуничижительно (т.к. не может выразить словом всю святость святого)
- добро и зло абсолютизированы, нет полутонов => преувеличения, экспрессия
- автор не употребляет одно понятие, один образ, стремится создать цепь синонимов, парные образы (повторяются не случайные слова, а «ключевые» для данного текста)
- неологизмы (для абстрагирования, повышенной духовности, невыразимости явления)