Периодизация русской литературы второй половины XX века 20 страница

Можно сказать, что на рубеже XX – XXI веков меняется само лицо литературы, она скрещивается с техникой, обретает новые качества и возможности. Конечно же, ситуаций постмодерна вдохнула новую жизнь в износившиеся художественные системы, активизировала их взаимодействие. При этом очень сильна тенденция к мультикультурализму. Это тенденция общемировая, сказывается она и в таком явлении, как межжанровость и полижанровость современной литературы. Получается, что литература выходит из привычных жанровых берегов. Мы видим, что современная литература зачастую не вмещается в свои привычные границы. Не случайно довольно часто авторы дают своим произведениям определение «книга»: «Книга номада», «Книга с множеством окон и дверей», «Дойче бух». Исследователю эта ситуация даёт очень широкое поле для изучения.

Современная русская проза

Наряду с подведением итогов и осмыслением современности, заметное место в прозе рубежа веков занимает футурологическое моделирование. Это ведёт к появлению многочисленных антиутопий, главным образом постмодернистских и реалистических. Они привлекают внимание к неблагоприятным и даже опасным тенденциям развития как самой России, так и мира. На них особое внимание предлагают сосредоточить писатели.

Из числа романов об угрозе третьей мировой войны выделяется роман Татьяны Толстой «Кысь». В этом произведении нарисована Земля спустя века после Взрыва, то есть термоядерной войны. Будущее изображено как прошлое, как вновь наступившая эпоха неолита. Небольшая часть населения всё-таки осталась в живых, но цивилизация пришла в упадок: выжившие люди совершенно регрессировали и в результате радиоактивного излучения стали мутантами-уродами с зооморфными признаками. Как и у Брэдбери, в этом обществе ведётся борьба с книгами, их изымают и сжигают, так как считают, что от книг всё зло. Но, показывает Толстая, отказавшийся от культуры или лишённый культуры человек становится настоящим зверем, сеет зло, разрушения и ведёт к тому, чтобы разразилась последняя война, после которой ничего не останется от живого. Автор активно использует иронию, пародирование, но всё-таки финал романа не совсем безнадёжен.

Как возможные причины планетарной катастрофы рассматриваются идеологическая расколотость мира, взаимная нетерпимость, претензии на гегемонию. Конечно, каждая сторона убеждена, что права она; но погибнуть обречены и та и другая. Литература осуждает национальный и групповой эгоизм, подготавливающий окончательный взрыв смерти. В современной прозе прогнозируется гибель социума, не различающего добро и зло, и в этом отношении интересен роман Кима «Посёлок кентавров». Автор будто бы задаётся вопросом, куда девались кентавры. Но на самом деле кентавры у него – метафора людей. Ким показывает, какие чисто зоологические причины (отсутствие духовных интересов, неготовность считаться с себе подобными) ведут род кентавров к гибели.

Касаются писатели и других опасных вещей, которые могут ждать человечество в будущем. Павел Крусанов в романе «Укус ангела» рассматривает возможные негативные последствия русской национальной идеи, первоначально развитой славянофилами, деградировавшей при СССР и возобновлённой сейчас. Автор показывает последствия, которые ждут Землю, если сторонники «русской идеи» приступят к действию. Они мечтают спасти мир ценой устранения всего, что им не нравится. Такие усилия неминуемо спровоцируют третью мировую войну.

Проза предупреждает и о полностью не исчезнувшей опасности тоталитаризма в России. Тоталитаризм существовал 70 лет, вошёл в плоть и кровь народа. Наиболее последовательно эту тему разрабатывает Сорокин в дилогии «День опричника» и «Сахарный Кремль». Сорокин комментирует свои книги так: «Я смоделировал ситуацию, к которой, на мой взгляд, движется современная Россия: самоизоляция, автаркия, погружение в своё прошлое, восприятие европейского мира как враждебного. Прошлое станет её будущим... В такой ситуации власть не может обойтись без помощи опричников». В книге опричники обретают второе рождение в XXI веке.

Критикуется в современной прозе национальная идеология безнравственного обеспечения, что с наибольшей выразительностью проявляет роман Сергея Носова «Хозяйка истории». Не могли современные авторы не коснуться в своих антиутопиях и важной для нашего времени проблемы глобализации. Действительно, современный мир глобализируется, страны как бы сближаются друг с другом, и за два-три часа можно оказаться в совсем другой стране. Однако зачастую те формы, сами формы, в которых проходит глобализация, вызывают отрицательное отношение русских писателей. К числу таких принадлежал Александр Зиновьев, автор антиутопии «Глобальный человейник». Здесь Зиновьев, отталкиваясь от некоторых тенденций, существующих уже сегодня, изображает глобальное общество будущего как социального сверхмонстра, созданного в интересах стран западного союза, ради их господства над остальным миром, которому навязаны политический строй, экономика, культура, сам образ жизни, обеспечивающие подчинение «западоидам». Завоёвывая мир для себя, Запад истребил все возможные конкурентоспособные точки роста, превратив планету в эволюционную пустыню. Подобная перспектива расценивается автором как исторический тупик. Более естественной представляется ему модель сотрудничества на Земле нескольких глобальных равноправных цивилизаций. Беря за основу модель современного американского общества, Зиновьев даёт понять, что в этом обществе восторжествовала технократическая долларизированная цивилизация стандартно-примитивных «человьёв» (окказионализм от «человек» и «муравей», люди в позиции муравьёв, несвободные и ничтожные).

О недопустимости механического (не учитывающего специфики национального менталитета) перенесения чужого опыта на российскую почву говорит Владимир Тучков в рассказе «Остров свободы и счастья». Он повествует о попытке создать в одном из районов Сибири подобие мини-Америки. Некий олигарх пожертвовал огромную сумму денег на создание такой модели. Города так же выстроены, и шерифы есть, и полиция действует – внешнее подобие наблюдается, а по сути дело не идёт, и всё заканчивается крахом из-за недоучёта российской реальности. Тучков подчёркивает: люди ценят то, чего они добиваются. А тут им всё подарили, и они отнеслись наплевательски – пьянствуют, крадут.

Осмысляется в прозе после распада СССР и перспектива возможного распада России, многонационального государства, включающего в себя разнонациональные и разноконфессиональные образования. Этой проблеме посвящает свой роман «Якутия» Егор Радов. Якутия – большая автономная республика, в которой живёт пять национальностей. На примере Якутии автор моделирует распад: каждая национальность требует отделения с максимумом природных благ, начинается война, приходит экономическая разруха. Радов задаётся вопросом, что же может подтолкнуть к распаду. А подтолкнуть к нему, по мысли автора, может несоблюдение прав национальных меньшинств, нарушение суверенитета автономии, конкурентная борьба за передел собственности, которая ещё не закончилась, хотя её пик уже пройдён. Как противовес дезинтеграции рассматривается учёт взаимных интересов и расширение русского сознания до российского (принимать в расчёт национально-религиозные особенности ментальности разных народов, населяющих Россию).

Естественно, что и в антиутопиях писатели касаются проблемы идеалов потребления, насаждаемых очень активно в российском обществе. Это не значит, что люди не должны потреблять, но должен быть перевес духовных ценностей над материальными. Авторы недовольны, что потребление становится единственным смыслом жизни и вытесняет на задворки духовную жизнь Прослеживаются негативные последствия некоторых научных открытий и идеологических веяний последнего времени. Одно из самых ярких произведений такого рода – книга Сорокина «Пир». Рассматриваются последствия воздействия на человека идеологии, масс-медиа, техники, генной инженерии (человечество подошло к такому времени). Всем содержанием своих произведений автор доказывает, что данные явления ведут к ликвидации личности, к тотальному обособлению. В рассказе «Настя», прослеживая воздействие идеологии на человека, Сорокин реализует метафору «бросать в огонь войны» и даёт понять, что правители, «отцы народов», на протяжении всей истории бросали в огонь войны своих детей во имя своих идеалов. Чтобы достучаться до читательской души, автор изображает непосредственно сожжение в печи шестнадцатилетней девушки Насти. Произведение направлено против идеологического каннибализма «отцов». Интересно то, что девушка ничуть не сопротивляется, она идёт в огонь счастливая, потому что ей вдолбили: её обязанность – погибнуть. Итак, если идеология не встречает никакого противодействия, последствия могут быть трагическими.

Последствия воздействия масс-медиа Сорокин видит в появлении субъекта-потребителя. Автор очень активно использует пародирование и гротеск, обличая современные масс-медиа. Он изображает происходящий на сцене Дворца съездов перформанс, основное содержание которого – популяризация разных вещей и товаров. Чтобы создать видимость, что новые бизнесмены – благодетели общества, в зал выносят съестное и напитки, звучит гимн. У Сорокина всё это предстаёт очень смешно, в комедийном, дурацком освещении, так как мыслящие люди знают, что олигархи – отнюдь не благодетели человечества. Но псевдореальность вкладывается в головы народа и подменяет собой истинную реальность.

Наше время – время активизации и внедрения в жизнь биотехнологий. Они активно заявляют о себе в последние десятилетия: искусственное сердце, силиконовая грудь... Сорокин задаётся вопросом: до какой степени можно заменять элементы в человеке, чтобы он оставался человеком и не превратился в киборга, не только в плане механическом, но и в плане моральном? Автор показывает, что современный мир поджидает вытеснение естественного искусственным. Человек более чем наполовину уничтожил сопредельную естественную среду и на рубеже веков перешёл сам к себе, чтобы и своё внутреннее пространство, а может быть, и всё физическое тело подменить искусственными частями. У Сорокина критическое отношение к этому, особенно когда имплантация не вызвана насущными потребностями, а мотивирована модой. Со временем, говорит автор, биотехнологии станут очень модными, а поскольку эти операции дороги, их вначале будут позволять себе только очень обеспеченные люди. Автор посвящает данной проблеме пьесу «Конкретные», в которой изображена «золотая молодёжь» будущего – самые-самые модные по тогдашним понятиям. Автор даёт понять, что это уже наполовину не люди. Запретов на сексуальность в этом обществе уже нет (Коля хвастается перед Машей и Машенькой приобретением особого гормонального аппарата). Самое частое слово в лексиконе героев – «поиметь». Смешиваются английские, китайские, русские сленговые слова; Сорокин даже прилагает в конце пьесы словарь и иногда даёт внизу сноски. Эти люди потребляют друг друга, живут без настоящих чувств, как автоматы.

Следующий этап потенциального развития человека связан с клонированием. Сорокин тоже очень критично подходит к данному вопросу. Это последняя степень вытеснения естественного искусственным. Полное клонирование всего человечества, с одной стороны, обеспечивает человечеству бессмертие: человек сможет себя воспроизводить миллионы и миллиарды лет. Благодаря клонированию также ликвидируется голод на Земле (воспроизведение овец, телят...). Таким образом, Сорокин однозначно не отрицает необходимость клонирования, но задаётся вопросом, нужно ли оно именно человеку и является ли клон человеком в полном смысле слова, человек ли перед нами или некая снятая с человека и примитивизированная по сравнению с реальным существом копия? Клонированные герои Сорокина – уроды, и их внешнее уродство подчёркивает и внутреннее. В сущности, они перестали бояться смерти и перестали к чему-либо стремиться. Они знают, что в любой момент сумеют клонировать себя и своих близких. Большие проблемы возникают в этом обществе с тем, кого считать внуком, когда внук старше деда. Автор показывает разные аспекты борьбы с клонированием, которую ведёт живорождённый герой произведения. Наконец герой казнён в назидание всем другим.

В сетевой литературе Сорокин почерпнул многие приёмы организации текста, а также перенёс в традиционную литературу некоторые приёмы литературы цифровой. Всем содержанием книги «Пир», название которой – восходящая к грекам метафора жизни (отступление о Брейгеле и пирах садистов у де Сада в «120 днях Содома»), Сорокин провоцирует отталкивание от разлагающей душу дискурсии.

Авторы антиутопий моделируют возможные последствия воздействия на людей массовой культуры и сами формы её развития в будущем. Большинство из них приходит к выводу, что главным видом массового искусства в обществе потребления станут порнофильмы, которые приносят наибольший доход. Ссылаются в этой связи на роман «Нет» (название само по себе говорящее) Линор Горалик и Сергея Кузнецова. Они показывают, к чему ведёт господство порнопродукции – к обесцениванию чувств, эксплуатации садизма, мазохизма и зоофилии. Методом «от противного» утверждается потребность в защитном поле культуры.

Будущее, таким образом, видится писателям как преисполненное опасностей, если позволить негативным тенденциям настоящего полностью реализовать свой потенциал. В меру своих сил литература, в частности современная русская проза, осуществляет политику сдерживания этих тенденций.

Современная русская поэзия

Немало общего обнаруживаем мы между современной русской прозой и поэзией.

В поэзии рубежа веков выделяются три основных мотива:

подведение итогов XX столетия и всего тысячелетия;

оценка современности;

утверждение жизнеспособных ценностей.

С подведением итогов мы встречаемся в стихотворении Бродского «1994» (1994), в книге стихотворений Кенжеева «Снящаяся под утро» и в книгах стихотворений Виктора Сосноры «Флейта и прозаизмы», «Двери закрываются» (эти книги очень тесно связаны между собой по содержанию). Доминируют у названных авторов разочарование, скепсис, тоска, так как глобальные исторические проекты, выдвигавшиеся в минувшие века, не осуществлены, а в СССР коммунистический проект увенчался крахом. Веру в светлое будущее сменяет ощущение конца истории. «Легионеры с пустыми руками возвращаются из похода... и актёры, которым больше не аплодируют, забывают свои великие реплики». По мысли Бродского, это время будет восприниматься людьми будущего как мраморная надгробная плита на несбывшемся, но питавшемся иллюзиями. Констатируется, что за столетие мир не приблизился к идеалу а XX век в своих преступлениях перед человечностью превзошёл все предыдущие столетия – не потому, что люди стали хуже, а просто появилось оружие массового уничтожения. «Как в тупик, человек упёрся в самого себя» (он оказался слишком несовершенным). Кенжеев вздыхает:

Век двадцать первый. Человечья особь

Скользит в него, как каменная осыпь.

...

Но был ли мальчик? Не было, пожалуй.

Век всякий тесен, словно обруч ржавый

У бога одинокого на лбу.

Кенжеев призывает к мужеству в проживании жизни и даёт понять,что каждый век испытал немало трагедий. Звучит в поэзии и дерзкий вызов будущему без будущего, миры «дюлей»-потребителей, глобальному человейнику, подготовленному XX столетием и, как предполагает Соснора, с наибольшей полнотой сумеющего проявить все свои качества человьёв именно в XXI столетии. Эти мысли проходят через ранее упомянутые книги Сосноры. Как ковчег, спасающий от всемирного потопа вражды, насилия, пошлости, пустоты, рассматривает Соснора культуру. На этом ковчеге, по мысли автора, можно спастись от антижизни. Соснора надеется на то, что в далёком будущем, когда волны насилия и пошлости пойдут на спад, наконец обнажится вершина Арарата и на нём высадятся люди будущего, которые употребят в пищу и «сухофрукты» его стихотворений.

Достаточно тревожны и многие поэтические произведения, посвящённые прошлому, а современности. Выделяются из их числа такие произведения, как поэмы Корнилова «Рулетка» (1999) и Байтова «Три года» (1995), а также книга стихов Стратановского «Тьма дневная» (2000).

Владимир Корнилов – бывший писатель-диссидент и представитель андеграунда. Как никто другой, он ждал перемен, но то, как стали развиваться события в России в постсоветский период, приводит его не только к разочарованию, а и к полному отчаянию. Совсем не то, чего честные, думающие люди ждали, он наблюдает в обществе.

Отчего, господа сограждане,

Снова страшно и тяжело?

А ведь то, что хотелось каждому,

Совершилось, произошло.

Но тот шанс, что дала история,

Прозевали и в этот раз...

...

Приближается апокалипсис,

Ставки сделаны, господа.

Поэту кажется, что сама родина проигрывается в этой бесчестной игре. Одна из причин, почему так всё произошло, автор считает отсутствие общенационального раскаяния, ведь даже нравственного «нюрнбергского суда» над тоталитаризмом не произошло и в постсоветскую эпоху.

Николай Байтов ведёт речь о постоянно откладываемой на завтра жизни, нереализующихся желаниях, съедаемых мелочной суетой. Лирический герой зовёт своего друга всё бросить и поехать в Царское село (аллюзия на Мандельштама). Но хотелось бы – а нельзя. Деньги надо делать, бизнес не отпускает. В следующем году друзья встречаются на дне рождения, и снова звучит тот же призыв.

Звучит мечта и сразу глохнет,

Седая темень бьётся в окна,

И туча (…?),

И вихри снежные летят.

Пушкин перекодированно цитируется, чтобы показать узость духовного спектра современников, внутреннее духовное небо которых закрыто мглой.

Самое мрачное произведение современной русской поэзии – книга Стратановского. Входящие в неё произведения воссоздают современную действительность в метафизически-бытовом ключе, что необычно, а также и с использованием цитатного письма. Поэтика у Стратановского часто постмодернистская, но посредством её утверждаются идеи модернизма. Оценка наблюдаемого в 1990-е годы в России по преимуществу отрицательная. Происходящее в стране характеризуется как псевдоморфоза (слово Шпенглера), то есть изменение только формы жизни, а не её сущности. Автор даёт понять, что настоящего преображения общества не произошло. Более того, продолжается начавшийся ещё в брежневскую эпоху моральный распад, выдаваемый за перемены.

Новая, говорят, жизнь началась?

Новая – или агония прошлого?

Чёрный анчар тошный?

Отсылка к стихотворению Пушкина «Анчар», в котором анчар – символ деспотический власти. Эта идея развивается и Стратановским, который даёт понять, что суть самой власти в корне не изменилась, общественная атмосфера не очистилась, ядовитые испарения отравляют воздух псевдоценностями, губительными для человеческих душ. Это стало особенно ясно после 2000 года, когда произошёл откат к имперски-консервативному.

В стихотворении, где появляется герой Павка Чичиков («Вчера Павка был партаппаратчиком, но теперь он стал хозяином фирмы по продаже голых российских душ в бананово-лимонный Сингапур») сопоставление с классикой проясняет сущность современного бизнесмена.

Многие тексты книги «Тьма дневная» – миниатюры, словесные вспышки фотоаппарата, дающие мгновенные снимки современности. Чаще всего то, что вызывает его негативную оценку, Стратановский даёт в ироническом освещении. Так, он отсылает к «Пророку» Лермонтова, говоря о грабительских действиях правительства:

И кто-то ваучер вложил

В его протянутую руку.

Как будто камень издевательски вложила власть в протянутую руку населения. Многие миниатюры изображают в разных формах обнищание людей. (Перекличка с Даниилом Андреевым.) Лирический герой одного из текстов предлагает установить по всему городу голограммы продуктового рая.

Пышным цветом, даёт понять Стратановский, расцвела мистика и чертовщина, дающая видимость познания ранее скрываемой истины. Чаще всего на доверчивости людей, утративших почву под ногами, наживаются пройдохи. Мистика и оккультизм хорошо оплачиваются, но, с точки зрения Стратановского, отбрасывают общество далеко назад. Он даёт понять, что государственная пропаганда религии осуществляется главным образом для того, чтобы отвлечь людей от насущных экономических проблем. И если большинство клюёт на предложенную удочку, это признак инфантилизма общества. Стратановский показывает, что официальное православие опошлилось, стало модой, и с его точки зрения глубоко верующего человека это ненормально. Зарисовка ультрамодного спектакля под пером Стратановского вырастает в обвинение в бесовщине на почве христианства. «Вот премьера балета... Пляска голой Марии с добавкой мистических поз».

Стратановский выступает против прощения национальных грехов просто за то, что они свои, а не чужие. Он вступает даже в спор с Блоком, когда повествует о стукаче, причиняющем много неприятностей людям. (А потом этот стукач навещает церковь и горячо молится.) Такой Россия Стратановскому не близка и не дорога. Пишет Стратановский и о тех, кто убивает за деньги: «Фирма Раскольников и сыновья-внуки». Нет ничего святого для тех, кто делает деньги, как бы хочет сказать поэт.

Общая оценка состояния российского общества и вынесена в заглавие книги: «Тьма дневная в регионах отчизны». Несмотря на всё, Стратановский призывает следовать господним заповедям, работать и надеяться. Ясно, что речь идёт о работе над собой, нравственном самосовершенствовании. По словам Стратановского, «дьявол разгулялся на просторах России». В связи с этим перекодируется Маяковский («Работа адова будет сделана и делается уже» – прилагательное употреблено в переносном значении, а у Стратановского в прямом). За отвратительными проявлениями жизни Стратановский видит рожу дьявола и его слуг. Дьявол видится поэту в виде метафизического волка, пожирающего человеческие души. Но, признаётся поэт, «бог оберёг его логово» – то есть только вера в бога даёт Стратановскому силы жить.

Действительно, религиозные мотивы занимают очень и очень заметное место в современной русской поэзии. Помимо книги Стратановского, следует называть книги Кублановского «Третья правда», Чухонцева «Фифиа», Русакова – большой цикл «Разговоры с богом». Эти художники отстаивают ценности подлинного, не фальсифицированного и не огосударствленного христианства. Они не на словах, а на деле призывают стать христианами, добиться христианизации душ. Таким образом названные писатели в эпоху девальвации прежних ценностей возрождают ценности христианские. Среди таких авторов нельзя не выделить Юрия Кузнецова. Ценности православия опоэтизированы в его произведениях: вера в бога, обожение человека и святость как идеал. Наибольшую известность из написанного им в данный период приобрёл цикл поэм «Путь Христа». Наиболее удачна входящая в цикл поэма «Юность Христа» (1999). В центре находится образ Христа – подростка, которому в начале поэмы 12-13 лет. Задача очень трудная, об этом периоде не известно практически ничего. Автор решил показать духовное становление и возмужание будущего учителя христиан, выразителя идей ненасилия, всечеловеческого братства. Заметное место в поэме занимают апелляции к сознанию читателя. Автор словно взывает к молодому поколению России выдвинуть из своих рядов спасителя родины, продолжающего дело Христа на земле, который бы смог помочь реальному преображению общества. Православие трактуется у Кузнецова как истинное христианство.

Христианские настроения сильны и в поэтическом дневнике Ахмадулиной «Нечаяние» (1999). Это явление стихопрозы, хотя это тоже в большой степени метафоризированная проза поэта. «Молитвослов объясняет значение слова нечаяние как бесчувствие». Однако имеется в виду мнимое, кажущееся бесчувствие, степень высшей сосредоточенности, «чуткое забытьё». Ахмадулина показывает, что начинает и заканчивает работу, зажигая свечу. Свеча, которая горит перед ней, как бы напоминает ей и о свечах в церкви и горящих душах. Само творчество для неё – молитва во благо человека. Ахмадулина стремится представить жизнь и в её реалистически конкретных проявлениях, и, с другой стороны, видит жизнь как рай, она стремится её опоэтизировать, в большой степени для этого архаизирует свой стиль, часто использует старославянские обороты, возвращает в письменный язык Ъ и Ь, поёт хвалу Далю и всем создателям словарного богатства русского языка, которое, как и всё культурное наследие, перейдёт потомкам. Свеча в поэтическом дневнике Ахмадулиной – символ поэтического творчества. Метафора горения воплощает то, что поэт создаёт для людей.

Поэты стремятся утвердить и новые жизненные ценности, связанные с медленным затяжным переходом к эпохе постмодерна. Автором, который решает эту задачу в своих произведениях, стал Тимур Кибиров. Самая заметная его книга данного периода – «Парафразис» (1996). Само слово «парафразис» означает, с греческого, пересказ, переложение текста другими словами. Но у Кибирова традиционная литературная форма, неоднократно использованная предшественниками, трансформируется в постмодернистский палимпсест, то есть текст, который пишется поверх других текстов – в данном случае начиная с Библии и «Слова о полку Игореве», включая всех значительных русских поэтов и завершая рекламными слоганами последних лет XX века. К диалогу с культурой прибегает автор, оценивая новые, не устоявшиеся явления современности.

Роль своеобразного зачина играют у Кибирова открывающие «Парафразис» стихотворения «Игорю Померанцеву (Летнее размышление о судьбах изящной словесности)». Померанцев – представитель русского зарубежья, вынужден был эмигрировать, жил долго в Англии, сейчас в Чехии. Другу-поэту Кибиров как бы рассказывает о тех переменах, которые совершаются на родине после декабря 1991. Подзаголовок отсылает к фельетону Достоевского «Зимние заметки о летних впечатлениях» (о пребывании во Франции). Достоевский в своём фельетоне высмеивает людей, готовых поменять одни предрассудки и мерзости на другие. Кибиров, соответственно, высмеивает людей, которые готовы поменять советские предрассудки и мерзости на постсоветские. Достоевский презрительно высказывается о «лакейских пьесах» французских авторов, которые стремились приделать «радужный хвост» новым хозяевам жизни. То же самое делает и Кибиров. Он замечает, что культ денег вышел на первый план, причём бизнес, к сожалению, часто имеет криминальный характер. Как ни печально, появилась почти сразу и массовая культура, которая обслуживает новых русских и внедряет идеалы общества потребления. Кибиров пародирует эту культуру. В частности, он отсылает к «Письмам к римскому другу» («Но ворюги мне милей, чем кровопийцы»): «Лощёный финансист, конечно, во сто раз милее, чем коммунист... ««Густобровая мразь» – намёк на Брежнева, а Боровой – один из самых известных олигархов 1990-х годов. Вор оказывается у Кибирова предпочтительнее только в сравнении с маньяком-убийцей, так как опустошает карманы, но не лишает жертву жизни.

Криминализация жизни, довольно отчётливо о себе заявившая, характеризуется Кибировым как новая чума, «идущая в хрущёвские дома». Он акцентирует примитивизацию запросов и облатнение нравов в обществе, идущих прежде всего от так называемых новых русских. «Театр уж полон, ложи блещут» => «Кабак уж полон, чернь резвится и блатует». Сравнение с Пушкиным указывает на падение уровня культурных запросов. Подтверждает наблюдение Кибирова и перечень ведущих жанров постсоветской массовой литературы, который занимает значительное место в начале «Парафразиса». В основном это «отлакированная дешёвка». Предпочитают ходовые низкопробные детективы, приключенческо-псевдоисторические романы, фантастику вкупе с мистикой и эротикой. Кибиров использует приём сгущения и пародирования, побуждает смеяться над пошлостью массовой культуры. Поэт отказывается видеть в литературе только рыночный товар. Он предстаёт сторонником некоммерциализированной литературы, свободной также от «откупа рейтинга продаж» и вообще от «приручения деньгами». Однако его пугает свобода безнравственного обеспечения, которая нередко оборачивается цинизмом. Он – за то, чтобы современная русская литература не ограничивалась только критикой негативного. Он хочет, чтобы она наряду с тем утверждала некие позитивные ценности и сам даёт пример в «Парафразисе», внедряя в постмодернизм несвойственную ему учительскую ноту, вводя в него лирическое «я», что получило в критике название новой искренности.

Новая искренность предполагает воскрешение фигуры автора посредством скрещивания поэтики постмодернизма с поэтикой реализма, а также насыщение произведения лиризмом, так что это уже не классический, а трансформированный постмодернизм, не совсем типический. В постоянном интертекстуальном диалоге с предшественниками кибировский alter ego размышляет о жизни и смерти, о судьбах России, о нравственных ценностях русской литературы, выявляет свои пристрастия и антипатии.

Сразу же вслед за зачином идёт цикл «Памяти Державина». Державин, как известно, опоэтизировал идеал мирной идиллической жизни в деревне, где человек, окружённый близкими ему людьми, наслаждается природой, чтением и трудом. В родственном положении оказался и сам Кибиров, который показан проводящим лето вместе с семьёй после рождения дочери под Москвой, в одной из деревень. Кибиров реабилитирует в «Парафразисе» сферу частной жизни, очень долго умалявшуюся в советском обществе, где она всегда считалась несущественной и на первый план всегда выдвигалась жизнь общественная. Кибиров воспевает ценность семьи, давая понять, что без полноценной семьи нет полноценного общества. Семья, по Кибирову, – основа и опора человека в жизни. Личное у Кибирова – вовсе не мелкое, сфера частной жизни беспредельна и включает философские раздумья поэта, его готовность и способность наблюдать красоту природу. Предаваться радостям духа и плоти. Кибиров поэтизирует сам феномен жизни как главной для человека ценности и ставит вопрос так: каким только богам люди не поклоняются, только не главному для человека богу – жизни. Вслед за Пастернаком как автором книги «Сестра моя жизнь», поэт призывает к празднованию бытия. Включение в текст романсных и песенных структур усиливает ощущение гармоничности.