Глава одиннадцатая две пташки

— Но ведь это ложь, — заметил брат Пинауэр, когда Доусон уже направлялся легким шагом к выходу из приемной отца Атроливана.

Доусон, окрыленный было исходом разговора, встал как вкопанный напротив монаха и хотел что-то ответить, но Атроливан опередил его.

— Это хитрость ради всеобщего блага, — поправил он.

— Неподобающая хитрость, — ответил брат Пинауэр. — Мы знаем об участи брата Динарда.

— Разве? — спросил Атроливан.

Пинауэр облизнул губы и мельком посмотрел на Маккиджа.

— По крайней мере, мы точно знаем, что басня Доусона ничем не подкреплена, святой отец.

— Вангард — большая и дикая страна, — сказал старый абелиец.

— Мы хотим повлиять на положение дел способом, который не выдерживает никакой критики. Распространять такой слух — настоящее…

— Благоразумие, — закончил за него отец Атроливан. — Представьте, мой юный друг, что будет, если не воспользоваться этой басней, как вы ее назвали. Многие ли похвалят вас за правдивость?

Некоторое время Пинауэр смотрел попеременно то на своего духовного руководителя, то на Доусона, затем лишь вздохнул в ответ.

Доусон Маккидж благодарно кивнул отцу Атроливану и вышел.

— Ступайте за ним, — приказал священник Пинауэру. — Оформите разрешение абелийской церкви на легенду.

На лице брата Пинауэра отразилось смятение, но он промолчал, вежливо поклонился и поспешно вышел вслед за Доусоном.

Из Везергарда, расположенного на северных склонах утесов, которые защищали его от холодных ветров, бушевавших над заливом, открывался великолепный вид на часовню Абеля. На фоне стального неба она выглядела торжественно и вместе с тем очень изящно.

Едва войдя в город, Брансен и поддерживавшие его по бокам Каллен и Кадайль некоторое время не могли оторвать взгляд от знаменитого монастыря. Сегодня, как и на протяжении большей части путешествия, особенно в населенных районах, Брансен шел в обличье Цапли.

— Говорят, это творение самого бога, — шепнула спутникам Каллен с трепетом в голосе.

Да и могло ли быть иначе? Хонсейские странствующие певцы не раз называли часовню Абеля самым прекрасным зданием на земле, превосходящим даже великолепный дворец владыки Делавала.

Брансен коснулся душевного камня, который носил в мешочке на поясе. Он научился делать это практически незаметно, и перемену в его состоянии, которая происходила следом, тоже никто вокруг не мог заподозрить.

— Мы отлично знаем, что абелийцы слишком часто прислушиваются к сплетням, — напомнил он. — Как можно сравнивать часовню Абеля с Облачным Путем Джеста Ту?

— Скоро узнаем, любовь моя, — тихонько сказала Кадайль, легким толчком напоминая ему, что вокруг люди.

Каждый раз, когда Кадайль гладила его по руке и говорила «любовь моя», это означало, что пора становиться Цаплей, и Брансен послушно отпустил самоцвет. Малейшее подозрение в симуляции, и он немедленно окажется на переднем краю проклятой войны. Любой из владык будет рад новому пушечному мясу, способному удовлетворить его королевские амбиции.

Спутницы помогли Брансену войти в трактир, старое, полуразвалившееся здание, до того обветшалое, что при малейшем дожде или снеге на полу появлялись лужи. Зато общий зал хорошо протапливался благодаря огромному камину. Над высокой грудой беспорядочно набросанных поленьев за чугунной решеткой поднимались три длинных языка пламени. То соединяясь между собой, то отскакивая в разные стороны, они напоминали танцоров, разыгрывающих трагедию любовного треугольника.

Посетители трактира, сидевшие то тут, то там за маленькими столами, выглядели гораздо прозаичнее. Пожилые мужчины и женщины разного возраста как по команде уставились на вошедшего Брансена. В их взглядах угадывалась смесь злости и подозрения. Лишь заметив его шаткую походку и слюну, текущую из уголка рта, многие понимающе кивнули. Кто-то с негодованием покачал головой. В Везергарде почти не осталось молодых мужчин. Пожалуй, каждый в этом зале потерял кого-то из ближайших родичей в бесконечной войне Этельберта с Делавалом.

— Ранен на юге, — объяснила Кадайль группе пожилых женщин, которые, поджав губы и ахая в один голос, наблюдали, как Брансен пытается сесть за стол.

— Бедная девочка!.. Лучше бы его убило на месте, — посочувствовала одна из женщин.

Кадайль едва кивнула в ответ на этот неуместный комментарий, который слышала уже не раз. Ее внимание привлек человек, сидевший в дальнем углу зала, закинув ноги в потрепанных сапогах прямо на стол и рассеянно водя пальцем по толстому краю кружки с медовухой, которую держал в руках. Было странно, что он, по виду и возрасту вполне годный к военной службе, находится здесь.

Мужчина не сводил глаз с Кадайль и Брансена, и молодая женщина заволновалась. Она села за стол рядом с мужем, спиной к незнакомцу, пытаясь объяснить его пристальное внимание к ним обычной реакцией на уродство Цапли, и взглянула на мать. Но Каллен смотрела мимо нее.

Прежде чем Кадайль успела обернуться, сильная рука опустилась ей на плечо.

— Разрешите угостить вас? — приветливо начал незнакомец, подойдя к свободному стулу и как бы спрашивая позволения сесть.

Кадайль вопросительно поглядела на мать, и та кивнула.

— Да, присоединяйтесь к нам.

— Судя по всему, вы пришли издалека, — сказал мужчина, тяжело опускаясь на стул и косясь на Брансена.

Затем он сделал знак подавальщице.

— Мужу нельзя пить, — тихо сказала Кадайль.

— Ноги начнут заплетаться? — пошутил мужчина. — Простите, добрая леди, — добавил он не слишком убедительно, заметив ее сердитый взгляд, затем привстал, поклонился Брансену и спросил с подозрением: — Ранен на войне?

— Да, на юге, — отвечала Кадайль.

— Сочувствую. В городах так много калек. Без руки, без ноги или мозги до того разрушены, что они едва могут говорить. Дурное это дело, война.

— Только вас, похоже, она не коснулась, — заметила Каллен с другого конца стола, чтобы перевести разговор на другую тему.

— Я из Вангарда, это на север от залива, — ответил мужчина, примирительно рассмеялся, затем встал и коснулся околыша шляпы, — Доусон Маккидж к вашим услугам, дамы и вы, сэр. Здесь в краткой — слишком краткой! — командировке. Скажу вам по секрету, нам тоже войны хватает.

— Вы дезертир? — спросила Кадайль.

— Нет, как можно! — засмеялся еще громче Доусон. — Я приплыл в часовню Абеля под флагом дамы Гвидры, за припасами, понимаете? Взять хотя бы абелийские самоцветы — очень полезная штука! Нам предстоит покорить земли, которые по размерам могут сравниться с целым Хонсе.

— Тогда братия поможет вам.

— Естественно! — ответил вангардец. — В наших краях тоже есть абелийцы. Все до одного — замечательные люди. Хотя я не сомневаюсь, что они бы к нам не приехали, если бы их не сослали.

Кадайль вежливо улыбнулась его словам.

— Я вижу это так. Если кто-то в церкви отклоняется от курса, то его тут же отправляют на север, — продолжал хитрый Доусон. — Только не поймите меня неправильно. Мы очень рады им!

— Конечно, — ответила Кадайль, переглянувшись с матерью.

— А что вас привело в часовню Абеля? — спросил Маккидж. — Хотите помочь мужу магией самоцветов?

Молодая женщина кивнула.

— Возможно, вам повезет, и монахи найдут для вас время. А потом, если они справятся, ваш муж, скорее всего, снова окажется в повозке, везущей очередную партию новобранцев на юг.

— Ему не страшны никакие сражения, — ответила Кадайль и крепко пожала Брансену руку.

— Не сомневаюсь, — кивнул Доусон. — Так, значит, вы издалека?

— Из Прайда… — начала Каллен.

— С его южных окраин, — быстро поправила ее Кадайль. — Шли почти от самого Энтла.

— Какой же долгий и трудный путь вы проделали, да еще и с инвалидом на руках! — воскликнул удивленный Доусон.

Подошла подавальщица и принесла две кружки светлого эля.

— Ну что, вам еще не надоел наш Доусон? — спросила она в точности так, как научил ее накануне сам Маккидж. — Настоящий северный мужлан, — добавила женщина, дружески похлопав его по плечу и давая понять, что шутит.

Доусон намеренно договорился об этой маленькой инсценировке, зная, что она поможет усыпить бдительность его новых знакомых.

— Не бойтесь, он абсолютно безвреден, — шепнула подавальщица на ухо Кадайль. — Простой повеса. Наверняка ему ваша мама понравилась. Или это сестра? Такая хорошенькая! Да, вы от него так скоро не отделаетесь!

Кадайль невольно прыснула и, почувствовав себя свободнее, пригубила пива.

— Ты выдаешь меня с потрохами, Тони Денстен! — укоризненно заметил Доусон вслед хихикавшей женщине, которая уже поспешила восвояси.

Когда он снова повернулся к Кадайль, та смотрела на него с милой улыбкой.

— Долго вы здесь пробудете? — спросил он ее.

Дочь и мать обменялись неуверенными взглядами.

— Если вам нужна помощь монахов, то, конечно, придется подождать, — сказал Доусон. — Сейчас в часовне вовсю идут приготовления к встрече новых братьев, которые должны приехать со дня на день. Вряд ли вам удастся отловить отца Атроливана или брата Пинауэра раньше чем через неделю.

— Вы с ними знакомы? — в один голос спросили Каллен и Кадайль.

— Разумеется, — подтвердил Доусон. — Я же говорил, что часовня Абеля в большой дружбе с дамой Гвидрой. Абелийцы — люди дальновидные. Они понимают, что такое Вангард.

— К тому же там живут их собратья, как вы сказали, — добавила Кадайль.

— Да, за двадцать с лишним лет многие к нам перебрались.

Кадайль быстро взглянула на Брансена. Не будь Доусону уже известна истинная причина их приезда в часовню Абеля, он ничего не заподозрил бы в этом вполне естественном движении.

— Значит, вы здесь в надежде на магию самоцветов, — резюмировал вангардец. — Разумный поступок. В любое другое время к вам отнеслись бы со всем сочувствием.

— Что вы имеете в виду? — нахмурилась Кадайль.

— Видите ли, монахи перегружены, — объяснил Доусон. — Им постоянно приходится исцелять все новых и новых раненых, поступающих с фронта. Хотя, думаю, раз у вас есть прошение, вас примут. Вы ведь сражались под знаменами Делавала? — обратился он к Брансену. — Военачальник должен был снабдить вас соответствующим письмом в часовню Абеля. Чем выше его звание, тем больше у вас шансов. С прошением, подписанным самим владыкой Делавалом, вы мигом очутились бы в больничной палате часовни.

— Прошение? — переспросила Кадайль, качая головой.

— Обязательно! Письмо от владыки или его военачальников с просьбой отнестись к раненому с особым вниманием. Без него вам никогда не добраться до руководителей часовни Абеля, а они — самые могущественные маги, которые вовсе не… — Вдруг Доусон замолк и сочувственно посмотрел на Кадайль, затем на Брансена. — Так у вас его нет?

Испуганная дочь обменялась взглядом с матерью, которая выглядела не менее удивленной и расстроенной.

— Ничего, — поспешил успокоить их Доусон. — Может, у вас есть друг или родственник среди монахов? Нужно что-то такое, что выделило бы его. Ваш муж отличился в бою?

Кадайль недоверчиво уставилась на него.

— Что я говорю! — вскричал Доусон. — Милая леди, простите меня. Конечно же, он был храбр. Я имел в виду… В общем, нужны доказательства. Если не прошение, то хотя бы почетная грамота.

Кадайль снова покачала головой.

— Тогда, может быть, у вас есть родственник-абелиец? — спросил Доусон. — Прошу вас, подумайте хорошенько. Друг, знакомый хотя бы? Кто-нибудь, кто может составить вам протекцию?

— Мы здесь не только ради исцеления, — подала голос Каллен.

Кадайль и Доусон, удивленные в равной степени, повернулись к ней.

— Есть один человек. Он мог бы замолвить за нас словечко.

— Монах?

— Из Прайдской часовни, — кивнула Каллен. — Говорят, много лет назад он перебрался в часовню Абеля. Вот и мы пришли сюда в надежде, что он поможет бедному мужу моей дочери.

— Дочери? — воскликнул изумленный Доусон. — Я был уверен, что вы сестры!

Несмотря на очевидную лесть, Каллен просияла.

— Что ж, — продолжал Маккидж. — Если этот монах здесь, то вы проделали свой путь не зря. Как его зовут? Я знаю всех в часовне.

— Брат Динард. Бран Динард, — ответила Кадайль и снова быстро переглянулась с матерью.

Доусон нахмурился и откинулся на спинку стула с такой миной, будто это имя было ему знакомо.

— Вы знаете его?

— Нет, — ответил вангардец. — Но я знаю кое-что о нем.

— Он сейчас в часовне Абеля? — спросила Каллен.

Поворачиваясь в ее сторону, Доусон мельком взглянул на Брансена и отметил, что тот явно заинтересовался, даже немного подался вперед.

— Нет. Уже десять с лишним лет, как этот человек уехал, — отозвался воин.

Краем глаза он заметил, что интерес на лице молодого человека сменился разочарованием.

Кадайль тоже выглядела расстроенной.

— Он живет в Вангарде, — добавил Доусон.

Женщины затаили дыхание, а Брансен так резко качнулся в его сторону, что чуть не упал со стула.

— Да-да, на север по заливу Короны. Служит даме Гвидре и ее народу.

— Так он жив? — едва слышно спросила Кадайль.

— Насколько мне известно, да, — ответил Доусон. — Вы хотите поехать в Вангард?

Обе его собеседницы были настолько ошарашены, что ничего не ответили.

— Конечно, пешком вам туда не добраться, — заметил Маккидж. — Дорога займет месяц, да еще и через дикие территории. Нет, единственный путь в Вангард — по морю.

— А откуда? Из Палмаристауна? — спросила Кадайль.

— И сколько надо заплатить? — осведомилась Каллен.

— Да, оттуда иногда ходят суда, но насчет цены ничего не знаю, — тепло улыбнулся Доусон. — Пассажирские точно до Вангарда не довезут, а вот торговые могут. Например, моя «Мечтательница». Я возьму вас на борт, если останется свободная каюта.

— Какова плата? — снова уточнила Кадайль.

— За вас троих? Платой будет приятная компания и рассказы о юге. Судя по всему, у вас в запасе много интересных историй.

— Если для нас найдется место, — напомнила Каллен.

— Найдется, хоть монахи и попросили меня перевезти изрядное число военнопленных, — ответил Доусон. — Нет, они совсем не опасны, — добавил он, заметив тревожное выражение на милом лице Кадайль. — Несчастные сражались на стороне одного из правителей, потом были ранены или попали в плен. По условиям благородной капитуляции их направили на работы в часовню Абеля, так как они не вправе возвращаться на фронт. Жестокость войны принесла монахам слишком много работников. Все же, надеюсь, моя «Мечтательница» сможет вместить еще троих пассажиров.

Путники переглянулись, и Каллен решила выразить общее мнение:

— Вы очень добры. Мы с радостью примем ваше великодушное предложение. Когда вы отплываете?

— Завтра, — отозвался Доусон. — Я приберегу для вас три места. Уверен, Вангард вам понравится. У нас много лесов, а для военных эмигрантов с юга дама Гвидра построила целые города. Вам всем будут рады, особенно двум таким прекрасным леди.

Маккидж встал из-за стола, направился к подавальщице и вручил ей серебряную монету.

— Мне пора идти, — объяснил он.

— Попутного ветра и спокойного моря!

Вангардец поклонился в ответ и вышел. Некоторое время Каллен и Кадайль сидели неподвижно, пытаясь осмыслить произошедшее.

— Возможно ли? — тихо обратился к ним Брансен, коснувшись гематита. — Отец жив?

Даже волшебный камень был не в состоянии унять дрожь в его теле.

— Надеюсь, вы подтвердили им мои слова? — спросил Доусон Маккидж брата Пинауэра, увидев, как Кадайль, Каллен и человек по прозвищу Разбойник направляются через двор часовни Абеля к туннелям, ведущим на пристань, где их ждала «Мечтательница».

— Да, как и приказал отец Атроливан, — подтвердил монах.

— Не одобряете? — усмехнулся Доусон, глядя на него в упор.

— Я всегда гордился тем, что говорю правду.

Вангардец устремил взор на залив.

— В нынешних обстоятельствах так будет лучше для всех. Если бы Разбойник не сел на корабль, отцу Атроливану пришлось бы его арестовать и повесить. Так что вы, дорогой брат, спасаете человеку жизнь. Разве это не стоит маленькой лжи?

— Если он преступник, я не вправе мешать правосудию.

— Преступник, правосудие, — повторил Доусон. — Странные слова для теперешнего времени, когда люди убивают своих соотечественников из-за алчности правителей. Вы не согласны?

Брат Пинауэр вздохнул и тоже стал смотреть на море.

— Для отца Атроливана и для вас всех это наилучшее решение, — продолжал Маккидж. — Кто знает, сколько людей могло бы погибнуть в противном случае. О доблести Разбойника ходят легенды. Если они хотя бы наполовину правдивы, то в распоряжении дамы Гвидры появится отличный воин.

— Представляете, что будет, когда Разбойник, приехав в Вангард, узнает, что его обманули? — спросил Пинауэр, выразительно взглянув на Доусона. — Нет никакой гарантии, что он станет служить даме Гвидре.

— Станет, — улыбнулся воин. — Ведь он едет не один. В чужой, непонятной стороне они, все трое, почувствуют себя одинокими и уязвимыми. Это будет ему чем-то вроде наказания за преступления, в которых его обвиняют, а мы выступим в роли тюремщиков. Вот как я это вижу.

— Пусть будет так. — И Пинауэр снова уставился на темные воды залива.

Доусон последовал его примеру.

— Еще как станет, — пробормотал он.