2015-02-18
232FOURTH EDITION
Robert Paul Wolff
University of Massachusetts
PRENTICE HALL,
Englewood Cliffs, New Jersey 07632
Перевод с английского О.Л. Безручкина и В.И. Спиридоновой
Вольф Р.П.
В 72 О философии: Учебник/Пер. с англ. под ред. В.АЛек-
торского, Т.А. Алексеевой. – М: Аспект Пресс, 1996. – 415 с. – (Программа «Высшее образование»). – ISBN 5 – 7567 – 0118 – 4
В данной книге излагаются основные разделы философии – этика, социальная и политическая философия, философия искусства и религии, эпистемология и метафизика. Изложение идет от простых тем к сложным, даются ясные определения, приводятся вопросы и темы для обсуждения. В книге помещено много фрагментов из работ крупных философов от Платона до Маркузе.
Учебник предназначен для студентов и преподавателей высших учебных заведений.
© Prentice-Hall, Inc., 1989 © Издание на русском языке, «Аспект Пресс», 1996.
ПРЕДИСЛОВИЕ К ЧЕТВЕРТОМУ ИЗДАНИЮ
Вот уже в четвертый раз я сажусь писать предисловие к настоящему Руководству для преподавателей, названному «О философии», и немножечко чувствую себя одним из тех болтливых людей, которые рассылают циркулярные письма всем своим друзьям к каждому Рождеству. Некоторые из вас – старые знакомые, знающие книгу с первого се появления. Я благодарю вас за верность, ваше постоянство, доверие к книге и за множество советов, как сделать ее лучше. Другие – новички, впервые познакомившиеся с этим текстом. Я говорю вам «добро пожаловать», и я обращаюсь к вам с особой просьбой рассказать мне, что в этом тексте работает, а что – нет. В конце концов, единственная настоящая проверка книги – это ее успех в аудитории. Отзывы тех, кто пользуется этой книгой, очень важны для меня, поскольку я хочу сделать ее лучшим, более полезным инструментом обучения.
Книга «О философии» продолжает расширяться и изменяться, хотя ее основная структура и большинство первоначальных текстов сохраняются. Наиболее заметные изменения в содержании касаются введения новой главы о метафизике и философии разума, которая появилась как отклик на большую потребность в этом разделе тех, кто пользовался третьим изданием, – и ряда новых современных приложений в конце глав. Кроме того, я ввел некоторые наглядные пособия и внес изменения в изложение материала, призванные сделать философию более доступной для изучающих се. Я надеюсь, что это принесет пользу, и ожидаю, что вы скажете по этому поводу.
Наконец, издатели и я сделали за это время гигантский шаг вперед в расширении дополнительных материалов для использования их в сочетании с текстом. Это пособие вдвое увеличилось в объеме, а тестовые вопросы, которые в предыдущих изданиях были вплетены в тексты пособия, теперь даны отдельно как значительно расширенный тестовый раздел. Само же пособие, как
вы увидите, оформлено как специальное руководство для преподавателей. Наконец, для студентов, которые чувствуют потребность в дополнительной помощи в своей работе с книгой «О философии», было подготовлено руководство по обучению.
В общем и целом, мы надеемся, что эти пересмотры, дополнения, корректировки, расширения и переработки помогут вам в обучении ваших учеников, облегчат их путь в философию и сделают эту книгу более интересной для всех, кто ею пользуется.
Еще одно слово, прежде чем я окончу это редакционное рождественское письмо. Я изучаю философию вот уже 33 года. В конечном счете, я преподавал в течение ряда лет либо читал отдельные курсы в 15 колледжах и университетах. Я уже давно потерял счет своим студентам, прослушавшим мои курсы. Мир во многом изменился с того осеннего дня 1955 г., когда я, обремен-ный знаниями, впервые со всей страстью новичка проводил занятия в учебной группе по философии, стараясь выглядеть старше и опасаясь наговорить глупостей. Теперь, тридцать лет спустя, преподавание стало для меня привычкой, моей второй натурой, работой, которую, я знаю, могу распланировать. Но для моих студентов каждый семестр философия остается неожиданной встречей с идеями, которые бросают вызов их предрассудкам, убеждениям и предположениям. Я становлюсь моложе и чище, слушая их непосредственные и аутентичные ответы Платону, Юму, Канту, Марксу. Если этот текст поможет прикоснуться к чему-нибудь из вечной новизны философии, это, возможно, позволит нам как учителям стать ближе нашим студентам.
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Каждый преподаватель философии знает, что Введение в философию – наиболее сложный раздел во всем курсе обучения. Материалы последующих разделов могут быть более сложными и специальными, содержать больше технических деталей, но студенты приходят в аудиторию с некоторыми понятиями о том, что представляет собой философия, и готовы воспринимать философские вопросы как вполне осмысленный, разумный предмет обсуждения. Напротив, когда речь идет о Введении, преподаватель сталкивается с группой студентов, возможно, не имеющих представления о том, что такое философия. Хуже того, они могут быть скептически настроены, или смущены, или даже несколько враждебны при первой встрече с философскими проблемами. Поэтому любой преподаватель, читающий курс введения в философию, должен в первую очередь объяснить студентам, что такое философские проблемы и почему серьезные и образованные мужчины и женщины озабочены этими проблемами на протяжении многих сотен лет.
Традиционный подход к введению в философские проблемы состоит в том, чтобы окунуть студентов прямо в одно из классических философских произведений: в диалоги Платона, например, или Декартовы «Размышления». Но в последние годы все больше и больше преподавателей философии в колледжах и университетах по всей Америке столкнулись с серьезной проблемой. Наши студенты, изучая философскую классику, испытывают большие трудности в понимании того, что такое философия в целом. Язык зачастую слишком сложен, шаги аргументации чересчур стремительны.
Поэтому многие преподаватели философии обращаются вместо этого к философским текстам, написанным современными авторами, которые по своему стилю и ориентации ближе к нынешним студентам. Но до сих пор остается глубоко укоренившее-
ся убеждение, что студентам следует непосредственно обращаться к великим трудам западной философской традиции. Одна из возможностей состоит в том, чтобы соединить легкость понимания и «читабельность» с одновременным обращением (хотя бы иногда) к первоисточникам.
Книга «О философии» – это моя попытка решить данную проблему. Это оригинальное введение в философию, охватывающее основные разделы философии, а также по крайней мере некоторые подчиненные области. Я постарался сделать текст интересным, легким для чтения и живым без какого-либо снисхождения к студенту или упрощения обсуждаемых философских вопросов. В текст вплетено множество небольших отрывков из философской классики, призванных или проиллюстрировать обсуждаемый в тексте вопрос, или способствовать этому обсуждению, продвигая его, или изложить взгляды великих философов для пользы студентов. Отрывки разнообразны по величине: от нескольких строк до нескольких страниц. Подразумевается, что они будут прочитаны в качестве части той главы, в которой они помещены, а главная часть текста составлена таким образом, чтобы эти отрывки составляли с ней одно целое.
В поисках организующего принципа текста я вспомнил, что студенты часто заучивали теории какого-нибудь знаменитого философа, имея очень слабое представление о том, кем он был, когда жил или что могло побудить его поставить те вопросы, ответы на которые он искал на протяжении всей своей жизни. Поэтому я решил построить каждую главу вокруг одного из великих философов и ввести студента в суть философских проблем, составляющих тот или иной раздел нашей области знания, с помощью биографического и интеллектуального рассмотрения того, чем этот человек занимался. Нет необходимости говорить о том, что я не ставил перед собой задачи упростить философию, сводя ее к личным причудам философов. Напротив, я хочу, чтобы студенты почувствовали философов как людей во многом так же, как они иногда воспринимают поэтов, писателей или художников.
Это пособие для преподавателей задумано в качестве вспомогательного материала, набора советов по работе с книгой «О философии». Оно разделено на восемь частей, соответствующих восьми основным главам текста. Каждый раздел я начинаю с небольшого рассказа о том, что представляет собой философ, стоящий в центре внимания данной главы: почему я выбрал именно его, как можно приступить к его изучению в аудитории и т.д. Затем даются предложения для студентов и преподавателей относительно основных целей в изучении данной главы. После этого я пред-
лагаю некоторые технические приемы, облегчающие изучение главы в аудитории, те приемы, которыми пользуюсь я или предложенные моими друзьями и коллегами. Наконец, каждый раздел имеет тестовое приложение, в котором вы найдете правильно или неправильно поставленные вопросы, чтобы проверить знание студентами материалов главы, ряд вопросов на выбор для проверки понимания студентами философских материалов данной главы, а также несколько тем, предлагаемых для студенческих докладов.
Текст – это всего лишь слова на бумаге. Он воплотится в жизнь, только если вы и ваши студенты сможете использовать его для того, чтобы узнать хоть что-нибудь о философии. Я надеюсь, что вы сообщите мне о том, насколько он оказался полезен для вас и как, по вашему мнению, его можно было бы улучшить.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта книга явилась результатом трех десятилетий моей преподавательской деятельности. С моей первой группой, изучающей философию, я встретился осенью 1955 г., когда я был аспирантом, по возрасту немногим старше, чем мои студенты. Поскольку я был молод, мне было легче тогда поставить себя на их место и попытаться увидеть философию их глазами, как что-то абсолютно незнакомое. Прошли годы, я стал старше, но мои студенты остались такими же молодыми. Поэтому разрыв между нами увеличивается, и я с каждым годом должен работать все больше для того, чтобы вновь видеть вещи их глазами. Долгое знакомство с проблемами и методами философии привело меня к их восприятию как не требующих обоснования. Вновь и вновь я должен напоминать себе, что философия является специфическим способом видения мира, способом естественным, но отнюдь не очевидным. И если бы я забыл это, мои студенты очень быстро напомнили бы мне об этом!
В этом введении к философским проблемам, теориям и персоналиям я всегда старался держать в центре внимания точку зрения студентов, их взгляд на вещи. Я понимаю, что мой читатель – человек умный, любознательный, но скептический. Он хочет услышать о новых идеях, но не принимать их, полагаясь лишь на авторитет автора или преподавателя. Моя работа состоит в том, чтобы представить философию как деятельность, которой хотели бы заниматься разумные, интеллектуальные люди. Для меня недостаточно лишь ясно и внятно объяснить, что говорили великие философы. Я должен также помочь моему читателю
понять, почему они говорили это, почему они были вынуждены думать о своей морали, научных, религиозных или логических проблемах.
В процессе написания этой книги мне помогало множество людей, и я с благодарностью использую возможность, чтобы выразить им свою признательность. Во-первых, я должен поблагодарить несколько тысяч студентов, слушавших меня, споривших со мной, учившихся у меня и учивших меня на протяжении двадцати лет. Некоторые из них сами стали преподавателями философии, другие – искусными мастерами, юристами, служащими, докторами, политиками, полисменами и уж не знаю кем еще. Но все они помогли мне совершенствоваться как преподавателю. Я надеюсь, вы услышите эхо их голосов в этой книге.
Некоторые из моих коллег по Массачусетскому университету отвечали на мои вопросы и поправляли мои неверные представления по тем или иным отраслям философии, затронутым в этой книге. Первый из них профессор Роберт Дж. Аккерман, весьма одаренный и широко образованный человек, которого я счастлив считать своим другом. Профессор Мэри Сирридж помогла мне разобраться в некоторых сложностях философии искусства – области, в которой она является квалифицированным специалистом, а я новичком.
Самым главным помощником была д-р Карен Уоррен, посвятившая несколько месяцев проверке материала и подготовке книги к печати. Сказать, что д-р Уоррен была моим «ассистентом-исследователем», значит погрешить против истины и принизить значение ее помощи. Д-р Уоррен, по общему мнению моих коллег, достигла наибольших успехов в преподавании среди всех аспирантов философского факультета Массачу-сетского университета. Ее работа для меня включала удивительно точный анализ ключевых проблем в каждой области философии, равно как и отличное владение источниками и биографическими деталями. Ее собственное преподавательское искусство позволило изложить материал для меня таким образом, что я в свою очередь смог представить его в связном и понятном виде. Без ее помощи я буквально не смог бы написать эту книгу.
Это уже четвертое издание книги, и с годами текст пережил ряд изменений и переделок. В этом издании я вновь воспользовался рядом комментариев, замечаний, критических откликов и предложений от преподавателей, пользовавшихся прежними из-
даниями. Например, настоящее издание включает ряд методических указаний, которые сочли нужным внести преподаватели, пользовавшиеся книгой ранее, так же как и несколько новых текстов в конце глав.
Однако центральная идея книги осталась неизменной: Философия – это деятельность, руководящий принцип которой – разум и цель которой – критическое самопонимание. Если эта книга сможет заинтересовать вас, помочь вам или побудить заняться самоанализом, то я буду действительно счастлив.
Роберт П. Вольф Пелхэм, Массачусетс
ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ?
СОКРАТ
(469?-399 до н. э.)
был осужден афинянами за «отсутствие благочестия» и «развращение афинских юношей», но, очевидно, действительное его преступление состояло в оппозиции или даже в отсутствии явной поддержки лидеров вновь восстановленного демократического режима.
Сократ был связан с аристократическими семьями, которые свергли первую демократию, а его ученик, Платон, был членом одной из могущественных семей, управлявших Афинами некоторое время перед реставрацией. Поскольку после объявленной амнистии преследование Сократа за политические преступления в законном порядке правителями было невозможно, то ими было сфабриковано религиозное обвинение, для чего был привлечен религиозный фанатик Милетус, который обвинил семидесятилетнего философа.
Сократ мог бы покинуть Афины перед судом, обвинение которого могло закончиться смертным приговором. Даже после его осуждения он мог сам предложить добровольное изгнание как альтернативу смерти, и афинский суд, состоящий из 501 гражданина, почти несомненно принял бы такой компромисс. Но Сократ был убежден, что он не причинил Афинам никакого вреда своими философскими вопросами. В действительности же, утверждал он, благодаря своей деятельности он был благодетелем своего родного города, и потому в качестве альтернативы смерти, которой требовало обвинение, он предложил, чтобы Афины назначили ему пенсию как уважаемому гражданину.
Афинские правители, загнанные в ловушку неподкупной честностью Сократа, были вынуждены вынести смертный приговор, хотя, возможно, были бы рады, если бы подсудимый бежал до приведения приговора в исполнение. Спустя месяц после осуждения, проведя длинную ночь в философских беседах со своими друзьями, Сократ выпил яд, приготовленный для него тюремщиками из болиголова, и умер.
I
НАД ЧЕМ РАБОТАЮТ ФИЛОСОФЫ? ИССЛЕДОВАНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЫ
Когда я был студентом, один из моих профессоров рассказал нам о разговоре, который он слышал в баре вагона пассажирского поезда, следовавшего из Бостона в Нью-Йорк. Вокруг стойки собралась группа людей, и каждый по очереди представился, сказав несколько слов о своей работе. Один оказался юристом, другой коммивояжером, третий инженером. Когда очередь дошла до моего профессора, он сказал: «Я – философ». Такой ответ, рассказал он нам, всегда обрывает разговор. Никто не знает точно, что сказать человеку, представившемуся философом. Другие слишком вежливы для того, чтобы спросить: «Чем занимается философ?» Но такие сообщения всегда озадачивают компанию. В итоге он стал говорить, что он – учитель. Это всегда воспринималось нормально, и пока его не спрашивали, чему он учит, они беседовали на общие темы вроде погоды.
Над чем работают философы? Как ни странно, но этот вопрос философы слышат столько же, сколько существует дисциплина, называющаяся философией. Действительно, вопрос «Над чем работают философы?», возможно, и есть самый общий философский вопрос! Но все это звучит как пустая болтовня, раздражающая людей. Вес вы знаете, чем занимается врач; вы знаете, чем занимается физик, историк, композитор или специалист по канализационным системам. Многие из вас, возможно, имеют даже некоторое представление о том, чем занимается микробиолог. Но философы- – это нечто другое. Философы задают вопросы – странные вопросы типа «Может ли вся моя жизнь быть лишь сном?» – и опасные вопросы вроде «Какое право имеет правительство – любое правительство – указывать мне, что я должен делать?»
Лучший способ узнать, над чем работают философы, – это обратиться к одному из них, и вполне естественным будет выбрать из общего списка наиболее известного философа всех времен – Сократа. Сократ родился в 469 г. до н. э. в семье каменщика и повитухи в греческом городе-государстве Афинах. Насколько нам известно, всю свою жизнь он провел в Афинах или недалеко от них, служа одно время в армии и принимая участие в делах правительства. Он был довольно некрасивым человеком, в то время как в обществе высоко ценилась мужская красота; хотя он не был слишком бедным, он, вероятно, обходился меньшими суммами, чем его друзья и ученики. Сами Афины были городом с населением около 130 тысяч человек, оживленным и процветающим по меркам того времени, но не таким маленьким, чтобы все друг друга знали. В юности Сократ изучал научные теории некоторых оригинальных мыслителей, творивших в предыдущие века, но вскоре пришел к убеждению, что наиболее важный и загадочный предмет – это сам человек. Он стал ходить на площади и места встреч афинян для того, чтобы, выведывая хитростью, разжигая любопытство, вовлечь своих сограждан в беседу о том, как людям следует жить. (В Афинах тех дней считалось само собой разумеющимся, что женщины не могут участвовать в таких беседах, равно как и во всех остальных общественных мероприятиях.) Сократ был остроумным, искусным и дотошным собеседником. Он умел ловко задавать трудные или приводящие в замешательство вопросы, которые заставляли других обдумывать вопрос еще и еще, вопреки их собственному желанию. Поскольку некоторые из тех, кого он спрашивал, были важными политиками и знаменитыми учителями, было смешно наблюдать, как он запутывает их – пока вы сами не становились одним из тех, кто глупо выглядит. Постепенно вокруг Сократа объединились несколько богатых молодых людей в качестве его учеников или своего рода постоянных слушателей. Иногда он разговаривал с ними, также озадачивая их и заставляя размышлять об их собственной жизни; иногда они наблюдали, как он брался за какую-нибудь местную важную персону или какого-нибудь гостя.
Если бы в своей жизни Сократ занимался только тем, что задавал вопросы, мы никогда не услышали бы о нем 2400 лет спустя и, разумеется, не думали бы о нем как о первом и величайшем из всех философов. Но три вещи превратили Сократа из просто любопытствующего и назойливого человека в патриарха философии и одну из величайших фигур западной цивилизации.
Первая – это случай. Среди тех, кто сопровождал Сократа, был блестяще одаренный, состоятельный молодой человек по
имени Платон. Платону было лишь двадцать восемь лет, когда его учитель умер, но он постоянно находился под глубоким впечатлением от своих бесед с престарелым Сократом, и много лет спустя он начал писать свои Диалоги, небольшие пьесы, в которых стиль и личность Сократа были удачно схвачены, преобразованы и стали настоящим предметом искусства. Ббльшая часть того, что мы знаем о Сократе, дошла до нас из этих Диалогов, включая наиболее важный для нас сократовский метод вопрошания. Ученые до сих пор спорят, насколько Диалоги Платона являются художественным вымыслом и насколько – точным историческим описанием. Но нет никакого сомнения, что их характерный стиль принадлежит самому Сократу.
Второй момент не был случайным в полном смысле слова, хотя он может показаться таковым на первый взгляд. Правители Афин решили, что Сократ был нечто большее, чем просто источник раздражения: он становился угрозой их политической безопасности. Поэтому они сфабриковали против него обвинение и начали его преследовать. В сущности, Сократу могла быть предоставлена возможность бежать из тюрьмы и уйти в изгнание. Но вместо этого он решил защищать свою жизнь и себя без извинений и оправданий. Он не сделал ничего неправильного, говорил он о себе, и теперь, когда ему уже семьдесят, Афины должны подумать о том, чтобы дать ему пенсию, а не выносить смертный приговор. В итоге он заставил власть поспешить с решением суда, и смертный приговор был вынесен. Но даже тогда он мог избежать тюрьмы с помощью своих друзей. Однако он остался и принял данный ему тюремщиком яд. Так он стал первым мучеником философии. Легко осудить афинских правителей и сказать, что они не доставили бы себе столько беспокойства, прояви они в этом деле больше умения. Но упорное сомнение Сократа в установленных доктринах и общепринятых мнениях, действительно, было угрозой не только правительству, но всему стилю жизни тех семей, которые управляли Афинами. Кстати, случайностью было не то, что Сократа лишили жизни в возрасте семидесяти лет, а скорее то, что ему было позволено продолжать свои занятия так долго, прежде чем их не прекратили находившиеся у власти.
Третья и наиболее важная причина бессмертия Сократа вообще случайной не является, а есть смысл его жизни и призвания. Хотя он был остроумным, хотя он мог быть непочтительным, хотя он, несомненно, надоел многим, Сократ был абсолютно серьезен в своей постановке вопросов. Его смерть только подтвердила то, что уже доказала жизнь – что для него неустанное изучение каждого человеческого действия и убеждения в чем-либо были
важнее, чем выживание само по себе. Как сказал Сократ на суде, «Неосмысленная жизнь не стоит того, чтобы ее прожить», и, выпив яд, показал тем самым, что предпочтет честно умереть в соответствии с этим принципом, чем бесчестно искать убежища в чужих краях.
Каждый из нас принимал в своей жизни бессчетное количество решений, которые воздействовали на нашу жизнь и в некоторой степени на окружающих. Некоторые из решений не имели особого значения, такие, например, как идти или не идти в кино, где пообедать или что надеть. Какие-то решения были действительно важными – с кем вступить в брак, какую выбрать карьеру; а для некоторых из нас, участвовавших в войне или переживших личную трагедию, наши решения буквально определяли жизнь и смерть. Сократ в свое время считал (и я думаю, что он думал бы точно так же, если бы жил сейчас), что эти решения необходимо подвергать сомнению, исследовать и критиковать, если мы хотим прожить действительно хорошую и счастливую жизнь. Многие из нас принимали даже наиважнейшие решения, не спрашивая себя, на каких принципах мы основываем наш выбор, заслуживают ли эти принципы уважения и стоят ли они того, чтобы им следовать. Когда приходит война, молодые мужчины идут сражаться и умирают, не слишком задумываясь о том, имеют ли они моральное право убивать другого человека. Студент тратит десять лет своей жизни, чтобы приобрести профессию врача, только потому, что его папа и мама всегда хотели этого. Мужчина и женщина вступают в брак, заводят детей, покупают дом и поселяются в нем, и лишь двадцать лет спустя один из них спрашивает: «Да что я здесь делаю?»
U ФИЛОСОФИЯ – буквально любовь к мудрости. Философия – это \\ систематическое критическое исследование способа наших суждений, оценок и действий, имеющее целью сделать нас более мудры-
II ми, лучше познать самих себя и таким образом стать лучше.
Сократ создал теорию о том, как каждому из нас следует осмысливать свою жизнь, подвергая ее критическому анализу или ставя ей вопросы. Он никогда нигде не записывал свою теорию, (он никогда ничего не писал в действительности), но из изложенного Платоном мы можем воссоздать мысли Сократа. В основе этой теории, на которой базируется его особый способ обучения и философствования, обессмертивший его имя, лежат четыре принципа:
1. Неосмысленная жизнь не стоит того, чтобы жить. Иными словами, недостойно, бесчестно жить изо дня в день, никогда не спрашивая себя: Что я здесь делаю? Почему я живу так, как живу? Чтобы быть истинным и совершенным человеком, думал Сократ, каждый человек, мужчина или женщина, должен подвергать свою жизнь и убеждения проверке с помощью критического самоанализа. Более того, с его помощью можно достичь подлинного счастья.
2. Реально существуют эффективные принципы мышления и деятельности, которым мы должны следовать, если хотим прожить хорошую жизнь, т.е. если мы стремимся достичь как подлинного счастья, так и подлинного блага. Эти принципы объективны, они истинны для всех мужчин и женщин, независимо от места и времени их жизни. Некоторые люди несправедливы, потакают своим слабостям, руководствуются ничтожными целями, отдаляются от близких людей, путаются и обманываются по поводу того, что действительно важно. Эти люди не знают, что некоторые вещи не стоят упоминания, не имеют значения. Они боятся теней, не способны жить или умереть красиво. Такие люди нуждаются в том, чтобы найти истину и жить в соответствии с ней.
3. Истина находится в каждом из нас, не в звездах, не в традиции, не в религиозных книгах и не в мнении большинства. В каждом из нас существуют, хотя и скрытые, истинные принципы правильного мышления и деятельности. Следователь но, в конечном счете никто не может никого научить истинному знанию о жизни. Если этой истины нет внутри вас, вы никогда не найдете ее; если она есть, то она будет открыта только с помощью настойчивого самоанализа.
4. Хотя никто не может никого научить фундаментальным принципам правильного поведения и ясного мышления, некоторые люди – назовем их учителями, философами, надоедами – могут ставить вопросы, которые побуждают людей начать самопознание. Эти учителя могут также направлять процесс, по крайней мере на ранней стадии, поскольку они уже прошли этот путь и знают, где находятся ловушки.
Из этих четырех принципов следует, что философия состоит из процесса вопросов и ответов, диалога между двумя людьми, один из которых ищет рационального понимания, а другой, достигший некоторого уровня самопонимания, хочет помочь новичку. Диалог начинается с обсуждения любого убеждения, которое обучаемый хотел бы испытать. Если последний бездумно
повторяет традиционные моральные суждения своего общества, то философ попытается заставить его усомниться в этих высказываниях; если он стоит на той точке зрения, что все относительно, что нет ничего истинного или достоверного (убеждение, которое разделяют многие студенты в то время, когда они уезжают из дома или вырываются из-под опеки своих родителей), то философ выберет другое направление вопросов. Конечная цель всегда одна и та же: мудрость, рациональное умопостижение принципов мышления и деятельности, и в результате более счастливая, более разнообразная, более стоящая жизнь. Но отправных точек существует столько же, сколько студентов, пускающихся в такое путешествие.
Сократ обнаружил, что каждый поиск мудрости имеет множество преграждающих п>ть препятствий. Современные психоаналитики называют препятствие «сопротивлением», но более простой способ охарактеризовать их состоит в том, что никто не хочет признать, что он нуждается в обучении мудрости. Разумеется, политики и общественные деятели, с которыми беседовал Сократ, не думали о себе, что они нуждаются в какой-то дополнительной мудрости. Они были твердо убеждены, что знают, как управлять государством и строить свою собственную жизнь. Сократ должен был найти такой прием, чтобы преодолеть и разрушить их защиту с целью дать им понять – со всей наглядностью – что они не столь уж мудры. Что сделал Сократ, так это изобрел вербальную форму борьбы дзюдо. Основной принцип борьбы дзюдо состоит в том, чтобы дать вашему противнику напасть, его выпад работает на вас. А вы, вместо того чтобы бросаться в лобовую атаку, предоставляете ему двигаться естественным образом, или захватываете его и затем, используя его движения, закручиваете его таким образом, что в результате он сам себя укладывает на татами. Сократ достиг аналогичных результатов в своих спорах с помощью литературного приема, называемого «ирония». Хотя эта книга посвящена философии, а не литературе, все-таки было бы полезно привести несколько примеров, чтобы объяснить, как действует ирония, с тем чтобы увидеть, чего пытался достичь Сократ.
Ирония – разновидность речи или общения, которая предполагает две группы слушателей. Когда оратор произносит что-либо ироничное, то кажется, что он обращается к одной группе людей. Эта группа называется первой, или внешней, аудиторией. Но в действительности, он обращает свои замечания ко второй аудитории, называемой действительной аудиторией. Его высказывание двусмысленно, и весь фокус иронии состоит в том, что в то время, когда первая аудитория понимает только поверхностный, или
очевидный, смысл, вторая аудитория понимает оба смысла. Вторая аудитория знает, что первая аудитория имеет неправильное понимание, и потому ирония становится приватной шуткой между оратором и второй аудиторией – шуткой за счет первой аудитории, которая ничего не подозревает.
Например, незнакомец подъезжает к магазинчику в небольшом городке, чтобы спросить дорогу. «Эй, ты! – обращается он к сидящему на крыльце фермеру. – Можешь ты указать мне кратчайшую дорогу к столице штата? Да поживей! У меня очень важная встреча с губернатором». – «Да, – отвечает ему фермер, незаметно подмигивая своим друзьям на крыльце. – Я могу показать кратчайшую дорогу». Затем он показывает незнакомцу совершенно неверное направление, на котором тот потеряет несколько часов пути.
Фермер говорит иронично. Незнакомец является внешней аудиторией, тогда как люди на крыльце – действительной аудиторией. Явный смысл, как его понимает незнакомец, состоит в том, что деревенщина, сильно восхищенная важностью незнакомца, может объяснить ему кратчайшую дорогу и делает это. Настоящий же, скрытый, иронический смысл состоит, разумеется, в том, что фермер может показать этому напыщенному ослу кратчайшую дорогу, но не имеет ни малейшего желания делать это, поскольку тот был столь груб. Ответ был приватной шуткой между фермером и его друзьями насчет незнакомца.
Когда Сократ вступал в разговор с самодовольным, самоуверенным, но на самом деле достаточно невежественным человеком, он не пытался провести лобовую атаку, оспаривая напрямую неверные представления оппонента. Это просто завело бы в тупик, где каждый участник защищал бы свои собственные суждения, а не углублялся бы в критический самоанализ. Вместо этого Сократ говорил с обманчиво скромным видом: «Разумеется, я не знаю ничего, тогда как вы кажетесь очень мудрым; поэтому не будете ли вы столь любезны просветить меня». Его оппонент, думая, что Сократ имеет в виду буквально то, что говорит, переполняется сознанием собственной значительности и с важным видом вещает о доброте, или справедливости, или истине, или красоте, или благочестии. Затем Сократ начинает разубеждать его, притворяясь запутавшимся, вежливо прося прояснить сказанное и выискивая в позиции своего оппонента наиболее уязвимые места. Спустя некоторое время бедняга оказывается окончательно опровергнутым. Сбитый с толку своей неспособностью дать последовательные, аргументированные ответы на очевидно простые вопросы Сократа, он, наконец, приходит к довольно неприятному
заключению, что не знает того, что, как он прежде думал, он знал. Теперь и только теперь Сократ может помочь ему отправиться на поиски мудрости, ибо, как не раз повторял Сократ, первый шаг истинной мудрости состоит в признании своего невежества.
Когда Сократ говорит, что он сам невежествен, он говорит иронически. Фактически он использовал то, что студенты литературного факультета называют «двойной иронией». Во-первых, он использует приватную шутку со своими учениками за счет человека, с которым он вступил в диалог. Его собеседник думает, что Сократ действительно относится к нему с почтением, в самом деле хочет воспользоваться беседой с умным человеком и узнать великую истину. Но, разумеется, Сократ, говоря, что он «невежествен в тех великих истинах», имеет в виду, что они просто ошибочны, запутаны и не стоят познания. Все мы встречали людей, которые считают себя специалистами в какой-нибудь области, хотя на самом деле ничего в этом не понимают. «Расскажи еще что-нибудь», – говорим мы, и он действительно рассказывает, не подозревая, что мы подшучиваем над ним.
ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ МЕТОД – метод прощупывающих вопросов, разработанный Сократом для того, чтобы побуждать, подталкивать и провоцировать неразмышляющих людей к осознанию отсутствия у них рационального понимания собственных принципов мышления и деятельности, чтобы направить их на путь философской мудрости. Диалектический метод служил Сократу мощным оружием, помогающим поставить на место напыщенных субъектов.
На более глубоком уровне, который не всегда понимали и собственные ученики Сократа, Сократ искренне считал себя незнающим в том смысле, что он не обладает истиной для того, чтобы научить чему-то большему, чем обладает его самодовольный оппонент. Ученики считали, что Сократ знает, каковы в действительности истина, красота, справедливость, доброта, мудрость, и ждали, что как только он опровергнет своего оппонента, так начнет учить их. Но Сократ считал, что каждый человек должен самостоятельно искать истину, так что ученики его не могли больше сократить свой путь к познанию истины, учась ей у Сократа, чем следя за ошибками и заблуждениями оппонентов Сократа. В этой более глубокой двойной иронии мы, читатели диалогов Платона, являемся настоящей аудиторией, тогда как и оппоненты Сократа, и его ученики являются аудиторией внешней и кажущейся.
Процесс вопросов и ответов, с помощью которого мы постепенно, шаг за шагом, достигаем все более и более глубокого понимания принципов истины и блага, называется диалектическим методом. Это весьма действенная техника аргументации, и Сократ пользовался ею, поскольку она давала ему преимущество над теми, с кем он спорил. Но этот метод служит также независимой теоретической цели – философской цели, можно было бы сказать. Этот момент много сложнее, но он заслуживает внимания, поскольку дает нам верное понимание того, что действительно делает Платон (или Сократ).
Согласно Сократу, вещи не всегда таковы, какими они кажутся. Мы все знаем, что при поверхностном рассмотрении или на первый взгляд они предстают иными, чем есть в действительности. Палка, наполовину погруженная в воду, Кажется изогнутой, тогда как на самом деле она прямая. Солнце кажется больше, когда оно стоит низко над горизонтом, чем когда оно высоко в небе, хотя оно не меняет своих размеров. Фокусник представляет дело так, будто он вытаскивает монету из вашего уха, в действительности же она находилась у него в руке, и так далее.
Сократ и взял на вооружение это старое, знакомое различие между тем, чем вещи кажутся и чем они являются в действительности. Он расширил это различие на те области, где мы не привыкли его проводить. Он привлек внимание к тому, что ‘иногда опыт кажется приносящим нам вред, но на самом деле он полезен (типичный пример – зубной врач). Зачастую мнения наших друзей, нашей семьи, нашего общества кажутся верными, но в действительности они ошибочны. И так далее.
Сократ считал, что в каждый период нашей жизни мы должны как можно внимательнее присматриваться к вводящим в заблуждение обманчивым явлениям и выискивать истинную, скрытую сущность. Действительно, мудрость Сократа заключалась главным образом в способности отличать кажимость от реальности, будь то в политике, этике или повседневной жизни.
Итак, поверхностный смысл иронического высказывания аналогичен обманчивой видимости, за которой скрывается реальность. Так же как, по мысли Сократа, мир чувственных восприятий представляет собой лишь видимость истинной реальности, которую можно постичь разумом, так и поверхностный смысл иронического высказывания является видимым смыслом, скрывающим более глубокий, реальный смысл, предназначенный для реальной аудитории. Таким образом, структура языка отражает структуру реальности.
Эта мысль – о существовании параллели между языком и
миром – вновь и вновь возникает в философии. Это очень важная идея, и на протяжении двух тысяч лет философы обдумывают ее с разных сторон, делая из нее интересные выводы. Сократ – первый философ, развивший эту мысль и использовавший ее в собственной философии.
Мы достаточно поговорили о Сократе и его приемах ведения дискуссии. Пора посмотреть эти приемы в действии. Следующий отрывок взят из наиболее известного диалога Платона «Государство». Сократ и его друзья выясняют природу справедливости, под которой они понимают фундаментальные принципы правильного и неправильного. Было высказано несколько мнений, которые Сократ опроверг без большого труда, а затем молодой, очень чувствительный и весьма смышленый участник встречи Фрасимах вмешался в спор. Он нетерпеливо слушал остальных, едва сдерживая себя.
Что за чепуху вы несете, Сократ, уже с которых пор? Чего вы строите из себя простачков, играя друг с другом в поддавки? Если ты в самом деле хочешь узнать, что такое справедливость, так не задавай вопросов и не кичись опровержениями – ты знаешь, что легче спрашивать, чем отвечать, – нет, ты сам отвечай и скажи, что* ты считаешь справедливым. Да не вздумай мне говорить, что это – должное, или что это – полезное, или целесообразное, или прибыльное, или пригодное, – что бы ты ни говорил, ты мне говори ясно и точно, потому что я и слушать не стану, если ты будешь болтать такой вздор.
Это удачная атака со стороны Фрасимаха, поскольку если он сможет заставить Сократа дать определение, то, возможно, он сможет бороться против него его же оружием. Но его собственная неконтролируемая импульсивность подвела его. Когда Сократ отразил атаку несколькими притворно-скромными словами, Фрасимах не смог противиться искушению поучить учителя. И это, как мы увидим, стало его поражением. Фрасимах не был для Сократа слабым противником, и в каком-то смысле их дебаты оказались безрезультатными. Однако этот отрывок показывает, как Сократ, используя самоуверенность Фрасимаха, сбивает его с толку, подобно мастеру дзюдо, который позволяет своему противнику опрометчиво напасть на него, а затем броском через бедро опрокидывает его на спину. Обратите внимание на ироническую скромность, с которой Сократ отражает грубые нападки Фрасимаха, каждый раз вежливо показывая ему, что он еще недостаточно ясно и глубоко продумал. Показывая контраст между внутренним спокойствием Сократа и горячностью Фрасимаха, Платон
имел в виду преподать нам урок, ибо он, как и Сократ, был уверен, что истинно мудрый обладает спокойствием, недоступным для невежественного человека.
– Так слушай же, – начал Фрасимах. – Справедливость, утверждаю я, это то, что пригодно сильнейшему. Ну что же ты не похвалишь? Или нет у тебя желания?
—Сперва я должен понять, что ты говоришь. Пока еще я не знаю. Ты утверждаешь, что пригодное сильнейшему – это и есть справедливое. Если Полидамапт у нас всех сильнее в борьбе и в кулачном бою и для здоровья его тела пригодна говядина, то будет полезно и вместе с тем справедливо назначить такое же питание и нам, хотя мы и слабее его?
—Отвратительно это с твоей стороны, Сократ, – придавать моей речи такой гадкий смысл.
– Ничуть, благороднейший Фрасимах, но поясни свои слова.
– Разве ты не знаешь, что в одних государствах строй тираничес
кий, в других – демократический, в третьих – аристократический?
— Как же не знать?
— И что в каждом государстве силу имеет тот, кто у власти?
— Конечно.
— Устанавливает же законы всякая власть в свою пользу: демократия – демократические законы, тирания – тиранические, так же и в остальных случаях. Установив законы, объявляют их справедливыми для подвластных – это и есть как раз то, что полезно4властям, а преступающего их карают как нарушителя законов и справедливости. Так вот я и говорю, почтеннейший Сократ: во всех государствах справедливостью считается одно и то же, а именно то, что пригодно существующей власти. А ведь она – сила, вот и выходит, если кто правильно рассуждает, что справедливость – везде одно и то же: то, что пригодно для сильнейшего.
— Теперь я понял, чтб ты говоришь. Попытаюсь также понять, верно это или нет. В своем ответе ты назвал пригодное справедливым, хотя мне-то ты запретил отвечать так. У тебя только прибавлено: «для сильнейшего».
– Ничтожная, вероятно, прибавка!
– Еще неясно, может быть, она и значительна. Но ясно, что надо
рассмотреть, прав ли ты. Я тоже согласен, что справедливость есть
нечто пригодное. Но ты добавляешь «для сильнейшего», а я этого не
знаю, так что это нужно еще подвергнуть рассмотрению.
– Рассматривай же.
– Я так и сделаю. Скажи-ка мне, не считаешь ли ты справедли
вым повиноваться властям?
– Считаю.
– А власти в том или ином государстве непогрешимы или спо
собны и ошибаться?
– Разумеется, способны и ошибаться.
– Следовательно, принимаясь за установление законов, они одни
законы установят правильно, а другие неправильно? Так я по край
ней мере думаю. Правильные установления властям на пользу, а
неправильные – во вред. Или как по-твоему?
– Да, так.
– Чтб бы они ни установили, подвластные должны это выпол
нять, и это-то и будет справедливым?
– Как же иначе?
– Значит, справедливым будет, согласно твоему утверждению,
выполнять не только пригодное сильнейшему, но и противополож
ное, то есть непригодное.
– Что это такое ты говоришь?
– То же самое, что и ты, как мне кажется. Давай, рассмотрим
получше: разве мы не признали, что власти, обязывая подвластных
выполнять свои предписания, иной раз ошибаются в выборе наилуч
шего для самих же властей, а между тем со стороны подвластных
будет справедливым выполнять любые предписания властей? Разве
мы это не признали?
– Да, я думаю, что признали.
—Так подумай и о том, что ты ведь признал справедливым выполнять также и то, что идет во вред властям и вообще тем, кто сильнее: когда власти неумышленно предписывают что-нибудь самим себе во вред, ты все-таки утверждаешь, что справедливым будет выполнять их предписания. В этом случае, премудрый Фрасимах, разве дело не обернется непременно таким образом, что справедливым будет выполнять как раз противоположное тому, что ты говоришь? Ведь здесь подчиненным предписывается выполнять то, что вредно сильнейшему...
—Скажи-ка мне, Фрасимах, хотел ли ты сказать, что справедливо все, что кажется сильнейшему для него пригодным, независимо от того, пригодно ли оно на самом деле или нет? Так ли нам понимать то, что ты говоришь?
—Вовсе не так. Неужели ты думаешь, что я считаю сильнейшим того, кто ошибается, и как раз тогда, когда он ошибается?
—Я по крайней мере думал, что таков смысл твоих слов, раз ты согласился, что власти небезгрешны, но, напротив, кое в чем и ошибаются.
– И крючкотвор же ты, Сократ, в твоих рассуждениях! Того,
например, кто ошибочно лечит больных, назовешь ли ты врачом за
эти его ошибки? Или мастером счета того, кто ошибается в счете
именно тогда, когда он ошибается, и именно за эту его ошибку?
Думаю, мы только в просторечье так выражаемся: «ошибся врач»,
«ошибся мастер счета» или «учитель грамматики»; если же он дейст
вительно то, чем мы его называем, он, я думаю, никогда не совершит
ошибок. По точному смыслу слова, раз уж ты так любишь точность,
никто из мастеров своего дела в этом деле не ошибается. Ведь оши
баются от нехватки знания, то есть от недостатка мастерства. Так что,
будь он художник, или мудрец, или правитель, никто не ошибается,
когда владеет своим мастерством, хотя часто и говорят: «врач ошибся», «правитель ошибся». В этом смысле ты и понимай мой ответ. Вот он с полнейшей точностью: правитель, поскольку он действительно настоящий правитель, ошибок не совершает, он безошибочно устанавливает то, что для него всего лучше, и это должны выполнять те, кто ему подвластен. Так что, как я и говорил с самого начала, я называю справедливостью выполнение того, что пригодно сильнейшему.
—Вот как, Фрасимах, по-твоему, я крючкотвор?
—И даже очень.
—Ты считаешь, что в моих рассуждениях я со злым умыслом задавал свои вопросы?
—Я в этом уверен. Только ничего у тебя не выйдет: от меня тебе не скрыть своей злонамеренности, а раз тебе ее не скрыть, то и не удастся тебе пересилить меня в нашей беседе.
—Да я не стал бы и пытаться, дорогой мой. Но чтобы у нас не получилось чего-нибудь опять в этом роде, определи, в обычном ли понимании или в точном смысле употребляешь ты слова «правитель» и «сильнейший», когда говоришь, что будет справедливым, чтобы слабейший творил пригодное сильнейшему.
—Я имею в виду правителя в самом точном смысле этого слова. Искажай теперь злостно и клевещи, сколько можешь, – я тебе не уступлю.. Впрочем, тебе с этим не справиться.
—По-твоему, я до того безумен, что решусь стричь льва и клеветать на Фрасимаха?
– Однако ты только что пытался, хотя тебе это и не под силу.
ПЛАТОН. «Государство» [с. 338-341]
Хотя при первом чтении это и не бросается в глаза, но решающий поворотный момент в этом обмене высказываниями достигается тогда, когда Сократ заставляет Фрасимаха согласиться, что народ должен подчиняться верховной власти только в том случае, если власть издает законы, которые действительно соответствуют собственным интересам народа. И если сильнейший вследствие невежества или ошибки случайно издаст закон, который действует в интересах слабых, то слабые не должны подчиняться!
Может показаться, что Фрасимах не признал слов Сократа, но в действительности они оказались фатальными для позиции Фрасимаха. Причина в том, что в спор незаметно была введена идея, согласно которой власти имеют право требовать подчинения только в том случае, когда они так или иначе используют свои интеллектуальные способности для того, чтобы управлять наилучшим образом. Разумеется, «управлять наилучшим образом» означает просто «управлять так, чтобы обеспечивать свои собственные интересы», но как только Фрасимах согласился с тем, что нормы
должны применяться к действиям самой власти, он сразу заскользил по наклонной вниз. Теперь у Сократа появился удобный случай поговорить о хорошей и плохой власти, и это позволило ему поднять множество проблем, по которым Фрасимах не имел ни малейшего желания дискутировать.
Нет необходимости говорить, что Сократ предвидел все это, когда задал свой первый, кажущийся невинным, вопрос, так же как шахматный мастер предвидит десять следующих ходов, когда делает свой первый простой ход. Это часть искусства философской аргументации.
II
НАД ЧЕМ РАБОТАЮТ ФИЛОСОФЫ? ИССЛЕДОВАНИЕ ВСЕЛЕННОЙ
Я уже говорил, что в молодости Сократ некоторое время изучал теории природы Вселенной, выдвинутые другими греческими мыслителями за 200 лет до него. Греческое слово для обозначения Вселенной – космос, поэтому мы называем исследование природы мира космологией. Изучение человеческого мира и изучение космоса составляют две большие ветви философии, и нет в философии разделения более фундаментального, чем между философами, изучающими человеческий опыт, и философами, размышляющими о порядке всей Вселенной. (Позже мы увидим, что некоторые философы попытались объединить их в единую теоретическую концепцию, но не будем опережать события.)
Греки, как и все остальные народы, имели собственные религиозные мифы о создании мира и происхождении цивилизации, но приблизительно за 600 лет до н. э. некоторые люди начали поиск более рациональных, более фактически обоснованных теорий о строении, порядке и происхождении мира. Некоторые из этих первых ученых – а именно таковыми они были – жили в городе-государстве Милете, расположенном на побережье нынешней Турции в восточном Средиземноморье. Они известны как милетская школа, по имени своего родного города, и, похоже, они были первыми философами той традиции, которую мы называем космологической. По разным причинам до нас дошли только отдельные фрагменты и отрывки из того, что было написано ими, и большая часть того, что мы знаем о них, известна из косвенных
упоминаний о них других античных писателей. Сегодня они для нас лишь немногим больше, чем просто имена, но, я думаю, имеет смысл назвать вам имена тех, перед кем мы находимся в неоплатном интеллектуальном долгу. Таковым был Фалес, которого обычно называют первым философом. Фалес был тем, кого сегодня мы называем астрономом; рассказывают, что, гуляя как-то вечером и глядя на звезды, он упал в колодец, благодаря чему был создан миф о рассеянном ученом. Но о нем также рассказывают, что благодаря своему превосходному знанию погоды, полученному в результате изучения астрономии, он сумел овладеть рынком оливкового масла и достичь благосостояния. Последователями Фалеса были ми-летцы Аиаксимандр и Анаксимен, которые расширили и углубили умозрительные теории об основных элементах природы и их порядке. Их имена выглядят странно, и прошло уже много времени с тех пор, как было потеряно все, что они написали и сказали, но когда вы изучаете курс физики, химии или астрономии или наблюдаете за запуском космической ракеты, вспомните о них, ибо они стояли у истоков науки Западной цивилизации.
Современному читателю теории античных космологов могут показаться необычными. Однако если мы заглянем в них глубже, то сможем обнаружить удивительно современные идеи. Фундаментальной проблемой милетцев был поиск первовещества, или первоначала, из которого образуется все разнообразие вещей мира. Четырьмя категориями, на которые они разделили все вещи, были земля, вода, воздух и огонь. Фалес заявил, что в основе всей Вселенной лежит вода; земля, воздух и огонь были лишь формами воды, или водой в других видах. Анаксимен, напротив, утверждал, что все есть воздух. Сегодня все это звучит странно и необычно, но предположим, что мы говорим «твердый» вместо «земля», «жидкий» вместо «вода», «газообразный» вместо «воздух» и «энергия» вместо «огонь». В этом случае мы получаем теорию, согласно которой все во Вселенной состоит из жидкого, твердого, газообразного, или представляет собой некоторую форму энергии – и это не будет таким уж плохим предположением! Более того, поиск некоторого первичного элемента, который просто проявляется в той или другой из этих форм, имеет ярко выраженное современное звучание. Теория атома XIX в., например, гласит, что более девяноста обнаруженных в природе элементов действительно могут быть сведены к трем основным «кирпичикам»: нейтронам, протонам и электронам. Теория субатомных частиц значительно усложнилась с тех пор, как была предложена простая модель атома, но исследования милетской школы по поиску первокирпичи-ков Вселенной продолжаются и сегодня.
/^КОСМОЛОГИЯ – буквально изучение устройства мира. В насто-^Vv
|| ящее время используется для обозначения области астрономии, ]
которая исследует организацию и структуру всего физического мира,
включая его происхождение. В философии космология является
частью области исследований, которая называется метафизикой,
\А или изучением первых принципов. JJ
Второй основной проблемой милетцев и их последователей была идея, согласно которой понимание природных событий должно происходить через обращение к природным силам, а не к действиям богов или вмешательству каких-то неестественных сил. Лейтмотивом этих ранних философов-ученых была мысль о том, что природа естественна, и в своих умозаключениях и наблюдениях они продемонстрировали замечательную проницательность и здравый смысл. Например, вода превращается в лед (твердое), если ее сильно охладить, и в пар (газ), если ее сильно нагреть. Твердые вещества (такие, как железо) являются твердыми в действительности до тех пор, пока не расплавятся под действием достаточно высокой температуры. Все это наводит на мысль, что существует некоторая первоматерия (первовещество), принимающая в различных условиях разные формы.
Приведем небольшой отрывок из работы философа, жившего в древнем мире значительно позже милетцев, но чье внимание к показаниям чувств типично для космологического склада ума. Лукреций был римским философом и поэтом, жившим в первом веке до н. э., почти пять веков спустя после милетцев. Он защищал космологическую теорию, названную атомизмом, согласно которой все во Вселенной, включая даже человеческую душу, состоит из маленьких кусочков материи, называемых атомами, которые настолько малы, что их невозможно увидеть невооруженным глазом (еще одна удивительно современная доктрина!). Как вы можете увидеть, Лукреций использует множество знакомых всем наблюдений для доказательства того, что все вещи состоят из мельчайших, неделимых атомов, которые сами по себе не имеют частей и являются абсолютно твердыми, хотя многое, казалось бы, свидетельствует о противоположном.
Так как теперь доказал я уже, что вещам невозможно Из ничего возникать и, родившись, в ничто обращаться, То, чтоб к словам моим ты с недоверием все ж не отнесся Из-за того, что начала вещей недоступны для глаза, Выслушай то, что скажу, и ты сам, несомненно, признаешь, Что существуют тела, которых мы видеть не можем.
Ветер, во-первых, морей неистово волны бичует,
Рушит громады судов и небесные тучи разносит
Или же, мчась по полям, стремительным кружится вихрем,
Мощные валит стволы, неприступные горные выси,
Лес низвергая, трясет порывисто: так, налетая,
Ветер, беснуясь, ревет и проносится с рокотом грозным.
Стало быть, ветры – тела, но только незримые нами.
Море и земли они вздымают, небесные тучи
Бурно крутят и влекут внезапно поднявшимся вихрем;
...Далее, запахи мы обоняем различного рода,
Хоть и не видим совсем, как в ноздри они проникают.
Также палящей жары или холода нам не приметить
Зреньем своим никогда, да и звук увидать невозможно.
Но это все обладает, однако, телесной природой,
Если способно оно приводить наши чувства в движенье:
Ведь осязать, как и быть осязаемым, тело лишь может.
И, наконец, на морском берегу, разбивающем волны,
Платье сыреет всегда, а на солнце вися, оно сохнет;
Видеть, однако, нельзя, как влага па нем оседает,
Да и не видно того, как она исчезает от зноя.
Значит, дробится вода на такие мельчайшие части,
Что недоступны они совершенно для нашего глаза.
Так и кольцо изнутри, что долгое время на пальце
Носится, из году в год становится тоньше и тоньше;
Капля за каплей долбит, упадая, скалу; искривленный
Плуга железный сошник незаметно стирается в почве;
И мостовую дорог, мощенную камнями, видим
Стертой ногами толпы; и правые руки у статуй
Бронзовых возле ворот городских постепенно худеют
От припадания к ним проходящего мимо народа.
Нам очевидно, что вещь от стиранья становится меньше,
Но отделение тел, из нее каждый миг уходящих,
Нашим глазам усмотреть запретила природа ревниво.
...Так при посредстве невидимых тел управляет природа.
ЛУКРЕЦИЙ. «О природе вещеС»
Космологические размышления продолжаются сегодня так же, как это было 2500 лет назад. С самых ранних времен философы участвовали в экспериментальной и теоретической разработке того, что мы сегодня называем наукой. Действительно, трудно точно определить, где кончается собственно наука и начинаются философские космологические размышления. Например, говорят, что сам Фалес разработал метод измерения высоты египетских пирамид, используя тот факт, что в определенное время дня тень, отбрасываемая телом, равна его высоте. Анаксимандр изо-
брел инструмент, известный как гномон, стержень, тень от которого позволяет нам вычислять положение и высоту Солн-ца. Великий философ IV в. до н. э. Аристотель, ученик и последователь Платона, фактически создал науку формальной логики, а также сделал существенный вклад в то, что мы сейчас называем таксономией. Школа последователей Платона, Академия, проделала важную работу в отрасли математики, известной как геометрия. Две тысячи лет спустя французский философ и ученый Рене Декарт создал аналитическую геометрию (которую мы до сих пор изучаем.в школе) как инструмент для анализа и способ выражения его теории материального мира. Его последователь, Готфрид Лейбниц создал свою версию дифференциального исчисления в ходе спора с Декартом о природе материи. В наше время логики и философы Бертран Рассел и Алфред Норт Уайтхед разработали современную дисциплину математической логики в монументальном труде «Principia Mathematica». На всем протяжении истории Западной цивилизации философские доктрины, научные эксперименты и чистое логическое и математическое теоретизирование были слиты воедино, зачастую в трудах одного и того же мыслителя, а иногда в одной и той же работе. Философская инициатива, предпринятая античными милетцами, дала богатые плоды как в развившемся научном понимании природы, так и в тонких концептуальных размышлениях об этих основных проблемах природы и устройства космоса. Прежде чем мы закончим разговор об этой великой традиции философской мысли, давайте прочтем несколько отрывков о современной космологии. В первом рассказывается о микрокосмосе – непредставимых мельчайших элементах материи, из которых состоит вся остальная Вселенная. Легко видеть, что эти размышления – прямые потомки античных атомистических теорий Демокрита, Эпикура и римлянина Лукреция. Второй отрывок посвящен макрокосмосу, Вселенной как целому, и особенно ее происхождению. Эти взгляды берут свое начало во вдохновенных догадках милетцев и их последователей.
В этом веке стало возможным описать атом как твердое ядро, окруженное вращающимися по орбите электронами; тогда атомное ядро состоит из нейтронов и протонов, соединенных силами близкодейст-вия, которые гораздо сильнее электромагнитных сил, стремящихся их разъединить. Обе эти концепции легко себе представить.
Но физики до сих пор не знают скрытых причин поведения элементарных частиц, включая протоны и нейтроны.
С другой стороны, они открыли более ста частиц, большая часть которых возникает в мощных ускорителях и существует лишь доли
секунды. Они упорядочены и классифицированы по их массе, электрическому заряду, спину и разным другим свойствам.
Они обнаружили, что некоторые из частиц могут объединяться, создавая соединения из 8 – 10 частиц с похожими свойствами. Но понимания, так же как и объяснения их несовместимости, пока не существует.
Одна из многообещающих концепций, которая пока, однако, не дала хороших количественных результатов, заключается в том, что частицы, находящиеся в области сильных взаимодействий, связывающие ядро, образуются друг из друга, так что ни одна из них не является фундаментальной.
Основой этой теории, называемой гипотезой зашнуровки, послужил способ, каким силы действуют между частицами. Физики обнаружили, что они могли бы описать электромагнитные силы, сказав, что заряженные частицы обмениваются другими частицами, называемыми фотонами, и посредством производимой таким образом электромагнитной силы они воздействуют друг на друга.
Сильные взаимодействия также вызываются обменом частицами, но уже не фотонами. Согласно этой теории зашнуровки любая сильно взаимодействующая частица может служить в качестве средства возникновения сильного взаимодействия между двумя другими частицами. Когда две частицы вызывают сильное взаимодействие, они порождают третью, создавая связанную систему, и эта система, согласно теории, и есть созданная частица.
Другую теорию легче представить, но едва ли она является чем-то большим, чем математической моделью. Это... кварковая модель, согласно которой каждая частица состоит из комбинации двух или трех субэлементарных частиц.
Развитая д-ром [Марри| Гелл-Маном, кварковая гипотеза предсказывает существование наблюдаемых групп из 8 или 10 частиц.
«Новости науки» (Science News)
Космология стремится понять развитие Вселенной на основании астрономических наблюдений. Одна из наибольших трудностей заключается в том, что рассматриваемые события развивались на протяжении миллионов или миллиардов лет, поэтому очень трудно наблюдать историю в развитии и быть совершенно уверенным в том, что видишь.
Современные космологи работают с двумя общими классами теорий: так называемой теорией Большого, или космического, взрыва и теорией стационарной Вселенной или концепцией непрерывного творения-
В середине 60-х годов XX в. радиоастрономические наблюдения дали существенную информацию в поддержку теории Большого взрыва, и приведенные данные стали настолько убедительными для мно-
гих космологов, что они были готовы похоронить соперничающую теорию стационарной Вселенной. Наблюдения инфракрасного свечения, которые стали возможными только в последние несколько лет, дали защитникам теории стационарной Вселенной возможность нанесения ответного удара.
Различие между этими двумя теориями основывается на понятии плотности Вселенной. Если Вселенная расширяется на протяжении неопределенного времени, то каждый должен согласиться, что должно было быть такое время, когда она была очень малой, и вопрос стоит так: Имела ли она тогда такое же количество вещества, какое и сейчас?
Если да, то температура сжатия и плотность превосходили все, что только можно представить сегодня. Это был космический болид, и его физические характеристики должны были быть такими, чтобы произошел взрыв, давший импульс, достаточный для наблюдаемого сейчас расширения.
Другая сторона утверждает, что такого не происходило. Плотность вещества во Вселенной всегда была такой же, как сейчас, и следовательно, никогда не было горячего состояния с высокой плотностью. Это требует, чтобы вещество постоянно прибавлялось по мере расширения Вселенной. Оно может постоянно возникать из ничего или поступать из области, находящейся за пределами Вселенной, возможно, через центры галактик.
Источник вещества для расширения галактики... может быть либо чем-то вроде постоянного творения вещества или процессом пульсации в центрах. Часть вещества аннигилируется в источнике или вблизи него; из другой части строится галактика.
Принятие этой идеи немедленно поднимает проблему антивещества. Согласно законам, принимаемым сегодняшней физикой элементарных частиц, когда возникает вещество, то возникает такое же количество антивещества.
На сегодняшний день нет явных доказательств существования больших количеств антивещества в видимой части Вселенной. С другой стороны, нет явных доказательств против его существования. Антизвезда может выглядеть точно так же, как и звезда, и потому нет возможности сказать
