Прикалываю к волосам хризантему

Дни шли. Она росла в большом сосуде,

Что у ограды нашего жилья.

Сорвав ее, я в зеркало взглянула:

Красиво! Уж и вправду ль это я?

Чанъаньский княжич сей цветок увидит

И обомлеет, позабыв про сан,

Пэнцзэ правитель[278], господин почтенный,

Потянется к вину и будет пьян!

На волосах роса трех троп садовых,

А на висках – приятный холодок,

Когда б цветком украсили дерюгу,

Дерюга стала б как осенний шелк.

Пусть от меня отводит взгляд прохожий,

Высоких чувств не принижая зря,

А лучше скромно хлопает в ладоши, —

И будет рад, о ней не говоря.

Гостья из-под банана

Тень хризантемы

Осень собирает, умножает

Клад своих немеркнущих красот,

К трем тропам тайком я пробираюсь,

Чтоб не слышно было, кто идет…

От окна мерцающий светильник

То как будто близок, то далек,

За ограду лунный свет пробился,

Яшмой звякнул на вратах замок…

Мерзнет он, цветок мой ароматный,

Но, однако, духом крепок он,

Жизнестоек, если выпал иней,

И непостижим, впадая в сон.

Драгоценность ночью ароматна,

О, не мни ее и не топчи,

Только кто очам хмельным поможет

Различить всю красоту в ночи?

Подруга Утренней зари

Сон о хризантеме

В разгаре осени хмельна по эту сторону ограды

И, как у осени, чиста моя душа и холодна,

Луна и облако плывут, не отрываясь друг от друга,

И одинаково светлы то облако и та луна.

Пред сном Чжуан-цзы, в коем он кружился бабочкою пестрой,[279]

Я не предамся слепоте, хоть и на небо вознесусь.

Но, думой в прошлое уйдя, ищу и ныне Тао Цяня,

И полагаю: он со мной вошел бы в искренний союз,

Я в сон едва лишь погружусь – и снова, снова устремляюсь

К тем вольным гусям в небесах, которых в край иной влечет,

И вздрогну вдруг, придя в себя, – и вновь доносится до слуха:

Стрекочет в тишине ночной неумолкающий сверчок.

Вот сон развеян… А без грез в душе моей опять досада,

И груз тяжелых тайных дум – их высказать бы, да кому?

…Трава зачахла, и мороз над нашим садом стелет дымку,

И нет границ разливам чувств, привычных сердцу моему!

Фея реки Сяосян