400 год К.С. 10-й день Зимних Ветров
Регент, по своему обыкновению, бродил. Дюжина шагов от окна к камину, дюжина – от камина к окну… Жермон подозревал, что старик прошагал всю ночь. Огонь в бывшем губернаторском кабинете, во всяком случае, не гас. Впрочем, это ни о чем не говорило: Рудольф Ноймаринен, как и положено волку, был зверем ночным. Он мог думать о вчерашних гостях, а мог в очередной раз прикидывать весеннюю кампанию, которая обещала мало веселого. Даже с учетом хексбергской победы.
– Ты разглядел Кальдмеера с его адъютантом? – взял быка за рога Рудольф. – Что думаешь?
Значит, дело не в нагрянувшем Придде и странной девушке, а в войне. Им осталось месяца три, от силы четыре, и сколько же дыр нужно залатать!
– За неделю мало поймешь. – Ариго, не дожидаясь приглашения, уселся на дубовую скамью. – Спросите Вальдеса и фельпца. Они с Кальдмеером сначала дрались, а потом путешествовали.
– Верно, – регент замедлил шаг, – моряки дрались, а нам только предстоит. Устричное море в этом году будет нашим озером, спасибо Альмейде, но даже переверни Рамон с Вальдесом вверх дном все дриксенское побережье, Бруно остается нам.
|
|
– Дриксам придется укрепить прибрежные гарнизоны. – Рудольф всегда любил, чтоб подчиненные подтверждали его мысли. Или опровергали. – Бруно резервов не дождется.
– Скорей, их будет меньше, чем Бруно хотелось бы. – Сутуловатая, обтянутая черным сукном спина застыла у серого окна: нынешнее утро было не чета вчерашнему. – Только и у нас с подкрепленьем не густо. За зиму из новобранцев вояк не сделаешь. Хорошо хоть Рафиано и Валмон оружием и фуражом помогут. Нет, мы удержимся… Должны удержаться. Вопрос – какой ценой.
– Это зависит от Бруно, – признал Ариго и тут же поправился: – Вернее, от него и кесаря.
– А кесарь зависит от эйнрехтского гусятника. – Регент, словно забыв о собеседнике, любовался метелью, когда-то Жермона это обижало. Герцоги редко думают, что их привычки обижают капитанов и даже полковников, а капитаны и полковники так ранимы… Особенно с позором изгнанные из дома. Спасибо Людвигу, рассказал о привычках тогда еще Первого маршала. В те времена Рудольф еще не сутулился и не хватался за спину.
– Кальдмеер и Фельсенбург, – регент отвернулся от ненастья и побрел к огню, – разбитый адмирал и родич Готфрида… Хотят они отыграться за Хексберг, причем немедленно, или нет?
– Трудно сказать. – Первая встреча, общий то ли разговор, то ли допрос, два ужина и вчерашний день… Молодой дрикс и Арно на солнечном снегу, пленный адмирал и рядом Вальдес с его шутками. Вчера все были словно пьяные, а потом явился Придд.
|
|
– Трудно? – передразнил Рудольф. – А ты попробуй. Не Райнштайнера же спрашивать. Бергер, пожалуй, скажет.
Ариго рассеянно подкрутил усы. Говорить о людях за их спинами генерал не то чтобы не любил, но боялся ляпнуть что-то неправильное или, того хуже, несправедливое.
– Фельсенбург вроде бы поладил с Арно, – наконец изрек он. – Адмирал молчит, но не думаю, чтобы он ненавидел того же Вальдеса или фельпца.
– И я не думаю, – зевнул регент. – Кальдмеер сейчас будет здесь. Если он поведет себя, как я надеюсь, я его отпущу. Пускай забирает адъютанта и отправляется выяснять отношения с теми, кто погнал его корабли под пушки Рамона.
– Там еще парочка трусов была, – напомнил Жермон, – удрали с поля боя, или что там у моряков…
– Тем более. – Регент снова принялся мерить шагами кабинет. – Минувшим летом Фридрих выкрутил Готфриду руки. Нужно, чтобы на этот раз взяли верх те, кто поспокойней. Фельсенбурги колебались, но Фридрих перетянул, вот пусть и получат наследника назад… Он им много чего расскажет.
– Если бы не гайифские деньги, – задумчиво пробормотал Жермон, – кесарь мог бы и отступить, но плату Готфрид взял. Не возвращать же.
– А если не брал? – спросил регент то ли Жермона, то ли самого себя. – Мы по привычке видим павлиний хвост и там, где его нет, и там, где и не было. Этот Придд привез много любопытного…
– Не сомневаюсь, – усмехнулся Ариго, – но вы сначала выставили Арно, а потом и нас с Ойгеном.
– Савиньяк узнал однокорытника, Райнштайнер подтвердил кое-что из его истории, а ты расспросил про сестру. – Регент потер поясницу и поморщился. – Остальное вашего присутствия не требовало. По крайней мере, вчера.
Тучи, к радости сорвавшегося с цепи ветра, нахально сыпали снегом, так что о разминке во дворе не было и речи. Оставалось найти местечко под крышей, но в фехтовальном зале звенели шпагами какие-то офицеры. Отрабатывать при них вчерашний прием не хотелось ни Руппи, ни талигойскому виконту.
– Они скоро уйдут, – утешил себя и Руппи Савиньяк, – а пока можно и подождать. Вы ведь еще не видели здешний арсенал?
– Нет, – улыбнулся лейтенант его величества кесаря, – показывать врагам арсеналы не принято.
– Смотря какие, – не согласился виконт. – Старая Придда отвоевала свое еще в Двадцатилетнюю, а секреты тех времен перестали быть таковыми уже при Карле Третьем. Хотите взглянуть на трофеи маршала Рене или вам это неприятно?
– В Двадцатилетнюю погибло одиннадцать Фельсенбургов, – припомнил поучения бабушки Штарквинд Руппи. – Забыть о той войне – значит забыть и о них. По крайней мере, я этого делать не намерен.
– Мне кажется, вы с кем-то спорите, – предположил талигоец, – но я не могу понять с кем. Нам в черную дверь.
С кем? С Бермессером, Хохвенде и прочими ублюдками, зачеркнувшими былые поражения вместе с чужими смертями и чужим мужеством. Фридрих и его приятели желают помнить лишь о победах. Они бы и Хексберг забыли, но не выйдет, потому что Руперт фок Фельсенбург жив и он не забудет и не простит.
– Скажите, – желание рассказать хоть кому-то и о подвиге, и о подлости стало неистовым, – скажите, у вас в Талиге есть мерзавцы?
Глаза виконта вспыхнули. Черные глаза, очень светлые волосы, на левой щеке родинка… В прошлом круге за такое в Эйнрехте жгли.
– Мерзавцы в Талиге есть, – вряд ли виконт из рода Савиньяков осознавал, что похож на демонское отродье, – и один вчера свалился нам на голову. При случае я вам его покажу.
– Буду признателен, – заверил Руппи. – Жаль, не могу отплатить вам тем же. Адмирал Бермессер не из тех, кто сдается в плен. Он предпочитает удирать до начала боя.
– Значит, вам придется избавляться от него без нашей помощи, – сделал вывод Савиньяк. – Вряд ли ему понравятся приемы Вальдеса.
|
|
– Мы их еще не усвоили. Мой адмирал не зря сказал, что Вальдесом нужно родиться.
– Зачем? – не понял талигоец. – Мы уже родились нами. Меня это устраивает, а вас?
– Вполне. Я – это я, и я вряд ли сравнюсь в быстроте с Бешеным. Станьте им, если хотите, а я попробую стать бароном.
– Райнштайнером? – Брови виконта поползли вверх. – Он же бергер!
– Но он знает, как остановить Вальдеса. – Если Бермессер разминется с палачом, придется замарать о него шпагу. – Разумеется, я не попрошу его об одолжении и постараюсь не сидеть с ним рядом, но я хочу понять, что он делает, а поняв, научиться. И я научусь.
Вряд ли Кальдмеер и Райнштайнер получали удовольствие от общества друг друга, но дрикс и бергер вошли вместе. Офицер для особых поручений при особе регента мог думать о спутнике что угодно, на его лице не отражалось ничего.
– Господин Кальдмеер, – Ноймаринен прервал прогулку и опустился в украшенное волками кресло, – прошу вас сесть. Командор Райнштайнер, к вам это тоже относится.
– Благодарю. – Рука адмирала невольно метнулась вниз – придержать несуществующую шпагу – и схватила пустоту. Вот так держишься, держишься и ошибешься…
– Наш разговор не для разглашения. – Рудольф терпеть не мог беседовать сидя, но таким, как Кальдмеер, лучше смотреть в глаза. – Не знаю, сколько лет продлится эта война, но вы меня младше, и заметно, а граф Ариго и барон Райнштайнер несколько младше вас. Они – подходящие свидетели.
Адмирал молчал. Не враждебно, не вызывающе, а спокойно. Так бы, наверное, молчал фок Варзов, окажись он в шкуре дрикса. Рудольф опустил на стол широкую ладонь.
– Господин адмирал цурзее, вы понимаете, что вашего флота больше нет?
– Не могу согласиться. – Кальдмеер держит голову так прямо по привычке или виновата рана? – Северный флот цел, как и верфи Таубурга и Метхенберг, а жители побережья рождаются моряками.
– Не только они, – уточнил регент. – Вы родились далеко от моря, но у варитов в жилах течет морская вода. Тем не менее ответить Альмейде вы сможете нескоро. Будем исходить из этого.
|
|
Спорить Ледяной Олаф не стал, полностью оправдав свое прозвище. Он ждал, что будет дальше, не более того.
– Вы, разумеется, знаете, что адмирал Альмейда отпустил господина Бермессера. – Молчанье собеседника не произвело на Рудольфа ни малейшего впечатления. – Он исходил из того, что бездарный и трусливый дриксенский адмирал является невольным, но весьма полезным союзником Талига. В отличие от вас, Доннера, Бюнца, фок Шнееталя.
Кстати, примите мои соболезнования в связи с их гибелью. Как регент Талига я этому обстоятельству рад. Как человек и военный – я весьма сожалею.
– Благодарю. – Адмирал тронул старый шрам. – Если бы мы поменялись местами, я бы сказал вам те же слова. Я высоко ценю господ Альмейду и Берлингу, а перед вице-адмиралом Вальдесом в неоплатном долгу, но мы есть и останемся противниками. Их гибель для Дриксен была бы удачей.
– Верно. – Рудольф доволен, но чтобы это понять, нужно знать его лет двадцать. – Мы есть и останемся противниками, но у нас есть дела более насущные, чем немедленное сведение счетов.
Рамон Альмейда не только хороший адмирал, он смотрит и на берег. Задержав вас и дав сбежать наперсникам Фридриха, он исходил не только из настоящего, но и из будущего.
Полностью уничтожить такой флот, как ваш, в одном сражении невозможно. Вы бы продержались до ночи и ушли, прикрывая уцелевших купцов. Альмейда бы вас преследовал, возможно, вывел из строя еще несколько кораблей, но не меньше полусотни линеалов добралось бы до Метхенберг. На этом война кончалась и начиналась политика. Пока вы, останься вы живы, занимались бы неотложными делами, господин Бермессер пустился бы во все тяжкие.
Не мне вам объяснять, что за неудачную кампанию пришлось бы отвечать. Вопрос – кому. Тому, кто вынудил Готфрида начать войну, или тому, кто не смог взять Хексберг? Бермессер и его дружки постарались бы свалить все на вас. С помощью гайифских денег и при отсутствии в Эйнрехте Бруно это им бы, скорее всего, удалось. К весне Бермессер был бы адмиралом цурзее. Подлецы и бездари ведут себя одинаково во всех армиях. Первое, что бы он сделал, это вышвырнул с флота тех, кто знает ему цену, и тех, кто умнее его. Накануне летней кампании Западный флот остался бы даже не без головы, а с ее противоположностью, что весьма облегчало задачу Альмейды. Не сомневаюсь, вы догадались, какую именно.
– Полагаю, что да, – негромко сказал дрикс, – флот Талига будет разорять побережье, чтобы вынудить его величество усилить прибрежные гарнизоны за счет центральной армии.
– Я рад, что вы это понимаете, – и Рудольф действительно был рад, – но случилось неожиданное. Вырвавшиеся из бухты корабли погибли во время шторма. Судьба развязала Альмейде руки, и возвышение сторонника войны, каким бы бездарным тот ни был, стало Талигу без надобности. С другой стороны, казнь труса и, весьма вероятно, предателя заставит его приятелей притихнуть. Вы и ваш адъютант хотите, чтобы Бермессер и Хохвенде ответили за все?
Дрикс с трудом поднялся:
– Неважно, чего хочу я. – Жесткое лицо, серые глаза, одно слово, север. – Последним желанием Адольфа… фок Шнееталя и офицеров «Ноордкроне» было отправить Бермессера на плаху. Об этом мне рассказал мой адъютант. Если Создатель даст мне или Руперту возможность исполнить волю погибших, мы сделаем это без колебаний.
– Теньент Сэ! – Вопль был оглушительным и визгливым одновременно. – Теньент Сэ! Это вы?
– Кто это? – не понял Руппи, с удивлением разглядывая вошедшую в арсенал пару. Очень странную. Первый, тощий и длинный, с маленькой головой, напоминал сразу ужа и богомола, вторым был очень молодой, безукоризненно одетый полковник.
– Первый – наш местный ужас, – шепнул Савиньяк, – второй – тот самый мерзавец, о котором вы спрашивали.
Руппи кивнул. Полковничью перевязь в двадцать с небольшим на его памяти получали либо герои, либо шаркуны и проныры. Видимо, в Талиге дело обстояло так же.
– По приказу монсеньора регента! – Богомолоуж с недовольным видом уставился на Руппи. – Показываю полковнику Придду замок и знакомлю с офицерами. Господин полковник, представляю вам теньента Сэ.
– Благодарю вас. – Упомянутый полковник слегка наклонил голову, но руки не подал. – Мы знакомы. Более того, мы вчера уже встречались. Виконт, вас не затруднит представить меня вашему товарищу?
– Охотно, герцог, – оскалился Савиньяк. – Это – Руперт фок Фельсенбург. Руперт, представляю вам герцога Придда. Он только что из столицы.
Герцог Придд непринужденно поклонился, напомнив изяществом манер Хохвенде.
– Весьма польщен знакомством с виднейшим аристократом Дриксен. Надеюсь, вы здесь не скучаете?
– Никоим образом! – Поклон Руппи был не менее придворным. – Могу я узнать имя вашего спутника?
– Виконт Понси, – назвал богомолоужа столичный герцог. – Переведен в Старую Придду из Тронко по ходатайству губернатора Варасты.
– К вашим услугам! – с крайне недовольной миной проорал Понси и замолчал, сверля Руппи откровенно неприязненным взглядом. – Желаете осмотреть арсенал?
– Мы его уже осмотрели, – холодно бросил Арно, – так что не смеем вам мешать. Понси, не знаю, известно ли тебе, что полковник Придд большой ценитель поэзии. Разговор о сем предмете обрадует его больше, чем вид оружия.
– Вы правы, теньент, – полковник предпочел не понять намека, – вид лежащего без пользы оружия и в самом деле печален. Помнится, у Веннена на эту тему был неплохой сонет, к несчастью, я запамятовал первые строки. Господин Понси, вы мне не подскажете?
– Веннен – это хлам для старьевщика! – Настырный голос стал еще пронзительней. – Его помнят только из-за менторов! Нам насильно навязывают отжившие вирши, все эти сонеты и рондели. Можете считать меня невеждой, но я горжусь тем, что выбросил их из памяти!
– Как интересно, – столичный герцог напоминал Хохвенде все сильнее, но Руппи заставил себя улыбнуться, – тем не менее старое не забудут, пока не придет новое. Кто же пришел на смену Веннену?
– Марио Барботта! – Похоже, этот Понси тихо говорить не умел. – Он покончил с косной формой, дав дорогу чувству и смыслу, выплеснув то, что на душе у каждого мужчины!
– Вот как? – удивился виконт Сэ. – Вас не затруднит привести пример того, что на душе у здесь присутствующих, которые, если я только не ошибаюсь, являются мужчинами.
– Я презираю вас всех! – Руппи вздрогнул от неожиданности, но это было не оскорблением, а стихом:
Тех, кто меня ненавидит,
Вы подрубили мой ствол
Злобным своим топором,
Я так мечтал полюбить,
Я в вас коварства не видел,
Вы же отвергли меня
И насмехались тайком.
Да, я от вас ухожу,
Пусть на замшелой поляне
Высится горестный пень,
Полный несбытых надежд,
Вы оттолкнули меня,
Нет вам вовек оправданья,
Я ж не склоню головы
Перед ухмылкой невежд!
Мой изувеченный стих
Мечется загнанным зверем,
В битве с чужою враждой
Сердце пробито мое,
Я вас хотел полюбить,
Больше в любовь я не верю,
Кровью на злом топоре
Щепки, смола и корье!
– Печальная история, – встрял в разговор Придд, – меня поразили несбытые надежды господина Барботты, но до сегодняшнего дня я знал лишь одного… ммммм, мужчину, способного испытывать подобные чувства. Впрочем, насколько мне известно, он их еще не испытал.
– Не могу не согласиться, – не выдержал Руппи, сам не зная, кто его больше бесит: столичный шаркун или поклонник Барботты, – отвергнутая любовь перерождается в ненависть только у ничтожеств, а кричат об этом прилюдно лишь глупцы. «Тот, кто свою лелеет боль, не стоит имени мужского…»
– Веннен, – усмехнулся Савиньяк, – вольный перевод из Иссерциала. Несколько иная точка зрения, чем у певца пней.
– Вы не представляете, как Марио Барботта работает над своими творениями! – завопил Понси. Может, он глухой? Глухие всегда орут. – Он с пером в руках перечитал все вирши Веннена, делая пометки на полях, с тем чтобы никогда не писать подобным образом!
– Бессмысленная трата времени, – заметил теньент. – Господин Барботта и так никогда и ничего подобным образом не напишет.
– Почему? – давясь злым смехом, спросил Руппи. – Почему не напишет?
– Видите ли, – поймал мяч Сэ, – есть несколько причин, но главная в том, что Барботта не Веннен и никогда им не станет. Ему нечего бояться.
– Вы – невежды! – Оказывается, раньше Понси чуть ли не шептал. – Те самые невежды, которых заклеймил поэт! Ваши веннены и иссерциалы никому не нужны. Их просто невозможно читать, слышите, невозможно! Я выбросил Веннена в камин. Он ничего другого не заслуживает!
Арно не ответил – задохнулся от смеха. Руппи тоже не выдержал, но полковник Придд был из другого теста.
– Простите, – извинился он, – мне не было известно, что главным несчастьем Веннена является ваша неспособность его воспринять. Увы, менторы меня не просветили о данном критерии прекрасного.
Лобик Понси прорезала морщина, затем он выпрямился, став еще длиннее.
– Что вы имеете в виду?! – Такому воплю позавидовал бы самый весенний из зайцев.
– Разумеется, лишь то, что я сказал, – пояснил Придд. – Или вас интересует мое мнение о прочитанном стихотворении? Оно удручает.
– Вы не будете так говорить о великом Марио! – Глаза Понси перебегали с лица на лицо. – Я заставлю вас взять свои слова назад! Всех!
– Заставляйте. Это будет любопытно. – Придд наконец усмехнулся. Еще бы, богомолоуж был совершенно безвреден, с кем драться, как не с ним?
– Сударь, – Савиньяк шагнул вперед, оттирая длинного корнета от столичного гостя, – что я слышу? Первым господина Барботту задел я. Вы оспариваете мое первенство? Это невежливо!
– Об этой основе мироздания я, видимо, тоже не осведомлен. – Придд, как и положено Хохвенде, изо всех сил пытался не понять. – В чем именно вы меня опередили?
– Вы не знаете, что перехватить чужого противника благородный человек может лишь одним способом?
– Ах вот в чем дело! – Если это улыбка, то снег – пух с тополей. – Что ж, я согласен оговорить с вами условия поэтического диспута, но в отсутствие господина Понси. Он принимает чужое мнение слишком близко к сердцу.