Средневековая культура

Глаголическая и латинская письменность. Хроники. Исторические сочинения

Со времени миссии Кирилла и Мефодия в книжности хорватских земель наряду с латинским начинает употребляться старославянский язык. В Хорватии и Истрии появляются надписи на

глаголице, применение которой станет отличительным призна­ком хорватской культуры. С XII в. здесь глаголическим письмом писали церковные книги, вели хозяйственные дневники, состав­ляли завещания и другие правовые акты. Однако литературным языком в Хорватии оставалась латынь, и лишь с XV в. народный хорватский язык начинает проникать в книжную культуру. Тогда же начинается его перевод на латинский шрифт.

В средневековых хорватских землях достаточно широко рас­пространяются агиографические сочинения, такие, например, как “Житие св. Иеронима”, по легенде, уроженца Далмации и со­здателя глаголического письма, “Чудеса преславной девы Марии”, столь популярные, что они были изданы первой хорватской ти­пографией в Сени в самом начале XVI в. Переводились и разного рода морально-дидактические и апокрифические сочинения (ви­дения, легенды и пр.). Хорваты особенно любили “Тундалово ви­дение”, повествующее о путешествии души одного ирландского рыцаря в потустороннем мире.

В XIII в. в Далмации появляются крупные литературные па­мятники, относящиеся к одному из наиболее характерных жан­ров средневековой литературы — историческим хроникам. Архи­диакон Сплитской церкви Фома, получивший образование в Болонском университете, создал “Историю архиепископов Са­лоны и Сплита” от времен античности до середины XIII в. В ней он повествует не только об эпизодах из жизни города, но и о событиях, значимых для истории всей Хорватии: таких, как, на­пример, воцарение венгерской династии Арпадов в Хорватском королевстве или татаро-монгольское нашествие на венгерские и хорватские земли. В XIV в. сплитский аристократ Миха Мадиев в историческом сочинении “О деяниях римских императоров и свя­тейших отцов” описал положение Хорватии и Боснии конца XIII — начала XIV в.

В XIV—XV вв. в Хорватии начинают составляться хроники на славянском языке (“Краткая хроника” Шимуна Климентовича).

В раннесредневековом хорватском искусстве заметно влияние позднеантичных образцов, сохранившихся в городах на побережье Адриатического моря, но позднеантичные сюжеты и формы зна­чительно упрощаются и схематизируются. В декоративно-приклад­ном искусстве преобладает растительный орнамент, а человечес­кие фигуры почти полностью исчезают. Замечательным памятни­ком далматинской архитектуры является церковь св. Доната (X в.) в Задаре, представляющая собой ротонду. Книжные миниатюры из Далмации (Сплитское Евангелие VIII в., Евангелие из Осора конца XI в.) и Зеты (кириллическое Мирославово Евангелие XII в.) ориентированы на южноитальянские образцы.

В районах близ Адриатического моря в XI в. наступает эпоха романского стиля, продолжавшаяся до XIV в., а некоторые эле­менты этого стиля прослеживаются и до XVI в. Ранние романс­кие постройки здесь еще несут на себе отпечаток позднеантич­ных далматинских образцов (церковь св. Хрисогона в Задаре, со­бор в Трогире). В Истрии романский стиль выступает в виде сплетения местных, венецианских и фриульских традиций и вско­ре сменяется готикой. Наиболее ярким проявлением романского стиля в Северной Хорватии стали написанные, вероятно, римс­кими мастерами фрески в соборе Загреба (после 1242 г.). Впро­чем, с середины XII в. и вплоть до XVII в. (эпохи Барокко) здесь господствует готика. Яркий пример тому — собор в Загребе, строившийся на протяжении XIII—XV вв. В Далмации же недолгий период расцвета готического стиля закончился в XV в. с наступ­лением Ренессанса.

Развитие художественной литературы в Далмации второй половины XV—XVI вв. Ренессанс

Одним из признаков наступления новой эры в европейских странах стал, как известно, переворот в области культуры. В его основе лежала новая система религиозно-философских воззрений.

В отличие от средневековых философов, в сочинениях кото­рых Бог выступает как начало иррациональное (Он создал некое чудовище, полуангела-полузверя, и сам его как бы опасается, испытует и беспощадно карает, требуя только покаяния за пер­вородный грех в качестве условия спасения), философы Нового времени — рационалисты исходят из убеждения в тождествен­ности небесных и земных законов: Бог создал совершенное, гар­моничное творение, призванное наслаждаться земными благами и познавать “законы вселенной”. Происходит своего рода реаби­литация “гнева и желания”, которые прежде почитались грехов­ными “зверскими” чувствами: если человек в силу своих физи­ческих и интеллектуальных потенций способен выполнить то, для чего он создан, он имеет право отстаивать свои желания, не стес­няясь в средствах, убежденный, что Бог гневается на его врагов так же, как он сам (эта идея вдохновляла гуситских “Божьих вои­нов” и всех воинствующих деятелей эпохи Реформации).

Со второй половины XV в. отчетливо обозначились при­знаки наступления новой эры в Далмации, тесно связанной с Италией.

Изменение идейного содержания художественных и научных произведений повлекло за собой перемены в области формы. Во-первых, преимущественное развитие получают такие литературные

жанры, как лирическая поэзия и комедиография, а историчес­кие труды нередко облекаются в форму научных трактатов, авто­ры которых ставят задачей не просто регистрацию фактов (внеш­не беспристрастную, а по сути — тенденциозную), но исследо­вание различных социально-политических явлений и создание определенных концепций. Во-вторых, намечается тенденция сде­лать плоды литературного творчества доступными более широ­ким кругам грамотной публики, а именно — переход от мертвой латыни к живым языкам, в том числе народному.

Первым крупным произведением литературы рассматривае­мого периода, свидетельствующим о наступлении нового этапа в ее развитии, принято считать эпическую поэму сплитчанина Марко Марулича “Юдифь”. Марулич был широко образованным человеком, автором морально-дидактических трактатов, извест­ных во многих европейских странах. Его также интересовали проб­лемы отечественной истории: вслед за “Юдифью”, увидевшей свет в 1521 г., он вскоре издает собственный латинский перевод “Хор­ватской хроники” (главы из “Летописи попа Дуклянина”, посвя­щенные хорватским сюжетам). Тот факт, что именно Марулич явился автором одного из первых произведений на хорватском языке, свидетельствует о силе отмеченной тенденции. Что каса­ется библейского мифа, положенного в основу сюжета, то моти­вы, побудившие автора к нему обратиться, понятны: для писате­ля это была повесть о патриотическом подвиге — образ древней Бетулии, осажденной полчищами Олоферна, вызывал прямую ассоциацию с положением хорватских земель в условиях османс­кой экспансии. Не случайно и то, что автор выбрал сюжет, геро­иней которого является женщина с сильным характером, т.е. пер­сонаж, в средневековой литературе играющий обычно отрица­тельную роль.

Творчество Марулича, при всех заслугах автора, в истории далматинской литературы стоит несколько особняком. Более пер­спективными оказались другие направления, также порожден­ные новой эпохой.

Уже во второй половине XV в. заявил о своем существова­нии кружок дубровницких поэтов-петраркистов. Деятельность кружка выразилась как в собирании и издании произведений на­родной поэзии, так и в создании оригинальных произведений на народном языке, проникнутых характерными для ренессансной литературы настроениями. Наиболее известными представителя­ми кружка были Дж. Држич и Ш. Менчетич.

При всем несходстве личных судеб (Менчетич — светский аристократ, который дважды на протяжении своей долгой жиз­ни облекался в пурпурную тогу князя республики; Држич —

священник, проживший недолгую и нелегкую жизнь), их по­этическое творчество обнаруживает сходство. Как один, так и другой развивают мысль о том, что смысл жизни заключается в наслаждении.

XVI в. — время наивысшего расцвета далматинско-дубров-ницкой ренессансной литературы. Жанры ее разнообразны: это и светская драма, первым образцом которой является “Рабыня” Г. Луцича с о. Хвар", и первый роман “Планины” П. Зоранича из г. Задара, “Рыбная ловля и рыбацкие присказки” П. Гекторовича, первого хорватского фольклориста, эпическая поэма “Взятие Сигета” задаранина Б. Крнарутича, фарсы дубровчанина Н. На-лешковича. Вершиной же ее по праву считается творчество Ма­рина Држича (ок. 1508—1567), пьесы которого до сих пор не схо­дят со сцены. Выдающийся талант позволил Држичу создать реа­листическую картину современной ему действительности, его комедии отличают тонкий юмор и живой разговорный язык (смесь хорватского с итальянским).

Из комедии Држича “Дундо Марое” видно, что идеалом ав­тора было общество изобилия, равенства, гуманных нравов и высокого интеллектуального развития. Она свидетельствует также о зарождении новой концепции — концепции исторического оптимизма: “железный век”, век варварства, остался в прошлом и справедливость восторжествовала.

Несколько особняком стоит фигура М. Ветрановича, священ­ника патрицианского происхождения, занимавшего высокий пост в церковной иерархии, но, видимо, лишенного карьеристских амбиций, сохранившего скромность и даже склонного к само­иронии. Наиболее известный образец его творчества — героико-комическая поэма “Пустынник”, где автор с большим чувством юмора описывает свою жизнь на уединенном острове, куда он удалился в поисках благодати. Комизм ситуации состоит в том, что привыкший к комфорту дубровницкий горожанин никак не может приспособиться к жизни подвижника, полной трудов и лишений.

Хорватская литература второй половины XVI — первой половины XVII в.

Ограниченность ренессансного гуманизма начала преодоле­ваться в эпоху Барокко.

В любовной лирике Д. Златарича, а тем более в таких его сти­хах, как “В похвалу покоя” или “Взыскую пути, который ведет ко Всевышнему”, явно ощущается тревога, утрата душевной гармо­нии, характерной для ренессансного человека. В стихах Дж. Бунича

особое место занимают мотивы, связанные с размышлениями о “тщете земного существования”: жизнь человека уподобляется то плаванию по бурному морю, то битве, где ему ежеминутно грозит смертельная опасность. Все в жизни мимолетно, и следует сми­ренно готовить себя к благочестивой кончине.

Особое место в истории хорватской литературы принадле­жит И. Гундуличу, автору трех замечательных памятников сла­вянской литературы: пасторали “Дубравка”, а также поэм “Сле­зы блудного сына” и “Осман”. Расцвет его творчества падает на 1620-е годы.

“Осман” — поэма, которая принесла наибольшую славу Гун­дуличу. Первая сюжетная линия произведения, судьба самого Османа, — это трагедия человека, субъективно честного, но слу­жащего порочной идее. Материалом для развития сюжета по­служили актуальные исторические события — Хотинская вой­на 1620—1621 гг., явственно продемонстрировавшая наступление нового этапа в истории османской экспансии и послужившая по­водом для событий, связанньк с историей правления Османа II. Неудачный для Османской империи исход войны побудил прави­тельство задуматься над необходимостью реформ, направленных на восстановление военного и политического могущества государ­ства. Однако попытка их проведения привела к государственному перевороту, гибели султана и его приверженцев. Гундулич вклю­чил эти события в широкий историко-философский контекст, подчинив свое сочинение задаче доказать превосходство “креста” над “полумесяцем” и историческую обреченность последнего.

С этой идеей — идеей борьбы “креста и полумесяца”, исход которой заранее предрешен, связана вторая сюжетная линия по­эмы — политическая, вносящая в “Османа” оптимистическую ноту, свидетельствующую о верности Гундулича ренессансным традициям. Роль идеального героя отводится польскому короле­вичу Владиславу, ему (незаслуженно) приписывается слава по­бедителя и репутация правителя, под скипетром которого про­цветают славянские земли. Здесь автор изменяет позиции сми­ренного христианина и переходит на воинственную, пророчествуя утверждение мирового господства польской династии, олицет­воряющей идею “креста”.

Третья сюжетная линия являет собой продукт чисто поэти­ческого вымысла. Образы Крунославы и Соколицы — сильных характеров, способных противостоять ударам судьбы (примеча­тельно, такая роль отведена женщинам, существам с точки зре­ния средневековой философии по самой своей природе слабым и порочным), — придают поэме особый драматизм.

Итак, герой хорватской литературы эпохи Барокко предста­ет перед нами, судя по произведениям ее наиболее значительно­го представителя, как личность, не только унаследовавшая по­ложительные черты ренессансного века, но и обогащенная но­вым опытом.

Конец рассматриваемого периода в истории далматинской и дубровницкой поэзии ознаменовался известным снижением ху­дожественного уровня, однако с точки зрения идейного содер­жания нельзя не заметить и некоторых положительных явлений, свидетельствующих о приближении века Просвещения, возро­дившего рационалистическое и оптимистическое мировосприя­тие и увенчавшегося созданием теории исторического прогресса.

Характерен, в частности, интерес к проблемам воспитания, о чем ярко свидетельствует появление стихотворного произведе­ния “Евангельская притча о бедном Лазаре” И. Каванина (Сплит). Автор не ограничивается развитием тезиса “о вреде от богатства и о пользе от бедности”, составляющего основное содержание библейского мифа, но стремится к популяризации исторических знаний, распространению гражданских идей и славянского пат­риотизма, время от времени обращаясь к жанру сатиры (в том числе и при обличении пороков духовенства).

Аналогичными мотивами руководствовался францисканский монах А. Качич-Миошич в своем широко известном сочинении “Приятный разговор славянского народа”, которое было задума­но как исторические очерки для просвещения “бедных крестьян и пастырей”. Прозаическое повествование автор перемежает со стихотворным, выдержанным в стиле народных песен (по его утверждению, это подлинные произведения народной поэзии, обнаруженные им во время работы в итальянских архивах). В от­личие от Каваньина Качич не обращался к библейским сюже­там, а все внимание сосредоточил на проблемах славянской ис­тории (отчасти материал заимствован им из труда М. Орбини, отчасти — когда речь идет о современных автору или близких по времени событиях — является плодом его собственных наблюде­ний и размышлений).

Наиболее значительным явлением в области лирической по­эзии данного периода следует, по-видимому, считать творчество Дубровчанина И. Джурджевича (1675—1737). В его лирике, несколь­ко сентиментальной и кокетливой, заметны признаки преодоле­ния тех противоречий, которые терзали поэтов предшествующей эпохи: лирический герой склонен довольствоваться тем ощуще­нием гармонии, какое дают идиллические наслаждения от об­щения с природой, любовные утехи и интеллектуальные заня­тия, не требующие особого напряжения мысли.

Развитие гуманитарных наук и политическоймысли в Хорватии в XVI-XVII вв.

По сравнению с Далмацией иные литературные формы по­лучили распространение у народов, оказавшихся в составе Авст­рийской монархии. Одно направление в развитии литературы свя­зано с деятельностью словенских реформаторов (П. Трубар и его ученики, переводившие на славянский язык церковные книги и пропагандировавшие свои идеи) и их противников из католи­ческого лагеря. Другое, характерное для хорватских земель, вы­разилось в интенсивном развитии историографии. Со второй по­ловины XVII в. особое значение в Хорватии приобретают также поэтические сочинения и обличительная литература.

Почетное место принадлежит литературным трудам братьев Н. и П. Зринских. Зринские были людьми эпического склада; их общим детищем является поэма “Сирена Адрианского моря” (по-венгерски — “Падение Сигета”), посвященная героической обо­роне Сигета, где доблестно сражался и погиб их предок. Старший брат, Никола, писал на венгерском языке, младший, Петр, пере­вел сочинение на хорватский, кое-что добавив. П. Зринский про­являл также интерес к фольклору, что сказалось на его творчестве.

В области гуманитарных наук, особенно истории, следует от­метить приоритет хорватских историков в разработке общесла­вянских сюжетов. Пионерами в этой области стали В. Прибоевич (монах-доминиканец, речь которого “О происхождении и исто­рии славянских народов”, произнесенная на о. Хвар в 1532 г., значительно позднее была опубликована в Венеции в итальянс­ком переводе) и М. Орбини (дубровчанин).

Особую славу снискало сочинение Орбини “Королевство сла­вян”, написанное на рубеже XVI—XVII вв. (первое издание отно­сится к 1601 г.). Спустя сто с лишним лет (к концу правления Петра I) оно было переведено на русский язык. Труд Орбини отличается от средневековых исторических сочинений. Во-пер­вых, он написан на живом (итальянском) языке. Во-вторых, в нем сделана попытка оценить вклад славянских народов в разви­тие европейской цивилизации. При этом в качестве критерия оцен­ки автору служат не только внешнеполитические успехи этих на­родов, но и, достижения в развитии культуры. Специальная глава отведена “ученым людям” Дубровника. Кроме того, во введении говорится о том, что без усилий образованных людей, пишущих исторические сочинения, подвиги и успехи народов оказались бы преданными забвению. Таким образом, для Орбини характер­но отличное от средневекового представление о задачах историо­

графии. Элементы научного подхода к историческому материалу проявились также во внимательном отношении к источниковой базе. Однако ее критическая оценка у Орбини отсутствует. Автор широко использует им самим переведенную на итальянский “Ле­топись попа Дуклянина”, ценность которой как источника для изучения фактической истории сомнительна.

Начало нового этапа в развитии хорватской историографии принято связывать с именем И. Лучича (Трогир), писавшего уже во второй половине XVII в. Его шеститомный труд по истории хорватских земель отличает (сравнительно с “Королевством сла­вян”) строгая академичность и стремление к научной объектив­ности. Об этих качествах свидетельствует и сюжет (это не фантас­тическое “славянское царство”, а вполне конкретная история хорватского королевства с древнейших времен до последних де­сятилетий XV в.), и язык (традиционная латынь), и, главное, критическое отношение к источникам. Лучич первым усомнился в фактографической ценности “Летописи попа Дуклянина” и тем положил начало научной полемике вокруг этого сочинения, про­должающейся и в Новейшее время.

Ряд положительных явлений можно отметить в развитии на­учной мысли хорватских и словенских земель, входивших в сос­тав Австрийской империи. Исторические хроники обретают чер­ты, характерные для нового этапа в развитии культуры, в част­ности более доступную широкому читателю форму. Во второй половине XVI в. появилась первая хроника на хорватском язы­ке — загребского каноника А. Врамеца. Вместе с тем начинают развиваться и новые жанры, свидетельствующие об активизации научной и политической мысли.

Среди хорватских политических мыслителей второй полови­ны XVII — начала XVIII в. особое место занимают две фигуры — П. Ритгера-Витезовича и Ю. Крижанича. Витезовича считают пер­вым хорватским профессиональным писателем и самым выдаю­щимся предшественником иллирийского движения, сыгравшим чрезвычайно важную роль не только в политической и культур­ной жизни Хорватии XIX в., но и в истории славянского нацио­нального Возрождения вообще. Наиболее известные труды Вите­зовича — “Всемирная хроника” на хорватском языке и латинская поэма “Два века плачущей Хорватии”. Главная задача “Хроники” (как видно уже из выбора языка и работы над упрощением пра­вописания) — популяризация знаний из истории Хорватии и вос­питание патриотизма. В поэме автор повествует о событиях XVI-XVII вв. — борьбе с турками и антигабсбургском заговоре, да­вая ему отрицательную оценку.

Витезович был панкроатистом: он не только называл хорва­тами всех южных славян, но и считал выходцами из Хорватии легендарных основателей чешского, польского и русского госу­дарств. Вместе с тем Витезович является автором первой про­граммы политического объединения южных славян под скипет­ром Габсбургов.

Фигура Ю. Крижанича (ок. 1618—1683) занимает особое мес­то — его биография, разнообразие научных интересов и ориги­нальность суждений породили весьма противоречивые истолко­вания среди ученых последующих поколений.

Крижанич был искренним, хотя и весьма своеобразным пат­риотом. Основную идею его “Политики, или Беседы о правле­нии”, задуманной как политическое руководство для российс­кого царя Алексея Михайловича, при всем многообразии зат­ронутых в ней проблем можно свести к размышлениям об исторических судьбах славянских народов, волнующих автора. Крижанич не только демонстративно подчеркивает свою лояль­ность по отношению к Православной церкви (это можно было бы расценить и как своего рода дипломатический маневр, при­крывающий задачи, поставленные перед ним “Конгрегацией пропаганды веры”, возглавляемой иезуитским орденом, к ко­торому Крижанич принадлежал), но и указывает на необходи­мость сохранения чистоты православной веры как на одно из условий сохранения независимости и силы русского государ­ства — единственной надежды славянского мира, над которым нависла угроза окончательной утраты своего места в полити­ческой системе Европы и моральной деградации. Наконец, едва ли не самый сильный аргумент в пользу искренности славянс­ких симпатий и даже известного русофильства Крижанича пред­ставляет его критическая (чтобы не сказать “враждебная”) по­зиция по отношению к “Республике Обеих Наций” (польско-литовской шляхетской Речи Посполитой), которая в его время выступала как главный фактор насаждения униатства в восточ­нославянских землях.

Оценка Крижаничем исторической роли и места славянс­ких народов достаточно сдержанна: он отводит славянам (исхо­дя из весьма популярного в его эпоху тезиса “Познай самого себя”) среднее место между высокоодаренными и высокоциви-лизованными народами Западной Европы и народами варвар­скими; даже немцы, ненавистные ему, быть может, не столько как угнетатели славянства, сколько как носители зловредных (с его точки зрения) протестантских идей, оцениваются им как народ, более одаренный в физическом и моральном отношении,

чем славяне.Но, отдавая известную дань расизму, теории кото­рого получили распространение в эпоху “завоевания земли”, Крижанич все же остается на позициях трезвого политика: от­мечая черты “расовой неполноценности” у славян, он подчер­кивает прежде всего именно ту из них, которая была им выве­дена из анализа политической истории, а именно — “ксенома-нию”, т.е. патологическое “гостолюбие”, преклонение перед иностранцами и склонность некритически перенимать все, что в той или иной форме навязывается западными соседями, будь то полезные достижения в области хозяйства или вредоносные политические поползновения.