2015-03-08
339
На дворе стоял последний июльский день, когда мы с Марсиком тряслись на его ржавом велике, пересекая границу двух кварталов. Там, куда мы направлялись, во дворе чужой нам школы, располагался большой бассейн с трамплином для прыжков. Иногда мы, рискуя нарваться на неприятности, гоняли туда поплавать в чистой, прозрачной и тёплой воде.
– Тебе предки могли бы мопед купить, – говорил я Марсику, раздражённый неимоверным скрипом педалей.
– Так они хоть сегодня готовы, только я мотоцикл хочу. Батя говорит, восьмилетку закончишь, возьму ЯВУ. Выбирай, говорит, или сейчас мопед, или через пару лет моцик... Подожду уж, немного осталось, – пыхтел он, усиленно крутя педали.
– У Андрюхи завтра день рождения. 18 исполняется. Чё дарить-то будем? – сменил я тему разговора.
– Даже не знаю. Гулькиного поросёнка если долбануть молотком по башке, то там от силы рублей 15 наберется. Маловато, – начал он размышлять вслух.
– У деда в шкафу немецкий штык-нож висит. Красивая приблуда. В ножнах, и гравировка по лезвию. Только я даже разговаривать с ним не стану. Хотел как-то вынести в беседку, пацанам показать, так старого чуть инфаркт не стебанул, – сказал я.
– А потерять его нельзя? – оживился на мгновение татарин.
– Не... нельзя. Дорог этот трофей деду, он его с убитого им фрица снял. Я уже и так, и сяк думал, но обижать его не буду, это точно, – подвёл я итог своих мыслей.
Тем временем, миновав дамбу, мы спешились, поскольку асфальт закончился, а трястись на железной раме мне не доставляло никакого удовольствия. Остановившись возле уходящих под углом в воду бетонных плит, мы смотрели, как вырывающиеся из шлюзов пороги образовывают большие воронки. Вдоль плит течением прибивало большое количество пожелтевшей пенопластовой крошки. Так было всегда, сколько я помнил, и непонятно, откуда она бралась.
– Вот здесь Анжелу выловили, – сказал вдруг Марсик, показывая пальцем в воду прямо у наших ног. – Раздуло, словно корову, аж купальник лопнул. Опознали только по серьге в ухе. Второе рыбы обглодали.
При этих словах я машинально провёл пальцами по левой щеке. Она была гладкой, поскольку время успело стереть следы прошлого. Настроение сразу упало. Надо же было Марсику вспомнить об этом в тот момент, когда мы собрались купаться... Проведя пару часов среди шумной и многолюдной толпы купающихся различных возрастов, мы сидели на траве и шнуровали обувь, готовясь отправиться в обратный путь. Явно совершеннолетний, рыжеволосый тип с серыми глазами возник возле нас неожиданно. Присев рядом, он схватил Марсика за щиколотку, а я почувствовал, как что-то острое упёрлось мне в бок. Скосив глаза, я увидел финку.
– Чё здесь делаем? – вкрадчиво спросил гопник, даже не глядя на нас.
– Мы... купались... – запинаясь, пролепетал Марсик, который уже успел испугаться при виде финки у моего бока.
– Видите вон ту гречанку в воде? – глядя поверх нас, говорил рыжий. Мы повернули головы, и увидели черноволосую девушку, лет 16-ти, которая в одиночестве плавала недалеко от борта бассейна. – А вон там, под желтым полотенцем, лежат ее джинсы, – следуя взгляду гопника, мы увидели на берегу стопку вещей, накрытых жёлтым полотенцем. – Хватаете штаны и бежите к выходу, я буду ждать вас там. Не сделаете – убью! – рыжий поднялся, сунул нож за пояс и быстро исчез из поля зрения. Все случилось так быстро, что неприятная волна окатила меня только теперь. Такое чувство возникает исключительно в моменты опасности, и надо отдать здесь должное моему двухлетнему образу жизни в экстремальных условиях, поскольку паническая волна лишь окатила меня, быстро сойдя на нет. Друг же мой буквально находился в ступоре, он был чрезвычайно бледен и смотрел на меня широко раскрытыми глазами, не издавая ни звука. Мы хорошо знали территорию этой школы. Состоящая из нескольких корпусов, она была огорожена по периметру высоким забором из толстых стальных прутьев, и единственным выходом оттуда служили центральные ворота. Рыжий гопник видимо оценил, что с велосипедом мы не сможем выйти с территории школы иным способом. Затягивая шнурки на своих бутсах, я лихорадочно соображал. Бассейн находился в глубине школьного двора, и отсюда вели две асфальтированные тропинки, направо и налево. Первая вела к центральному выходу, где нас ожидал ужасный гопник, вторая же вела за корпуса в заднюю часть двора и заканчивалась тупиком, упираясь в забор.
– Ну что? Рвём налево? – спросил я Марсика, который в ответ лихорадочно закивал головой, будто ухватился за соломинку в момент потопа. Я посмотрел на девушку с черными волосами. Она сидела по шею в воде, и с частой периодичностью поглядывала в сторону своих вещей. Поняв, что по-тихому не получится, я с неприятным чувством безысходности повернулся к Марсику:
– Ты готов? – Татарин утвердительно кивнул, будто проглотив язык.
– Заводи! – скомандовал я. Марсик оседлал велосипед и тронулся. Одновременно с ним я направился к жёлтому полотенцу. По мере того, как друг набирал скорость, ускорялся и я.
Я старался не смотреть в её сторону, но, приближаясь к вещам,остро почувствовал, как девушка напряглась, наблюдая за мной. Всё! Вперед! Рванувшись, что было мочи, я на ходу выдернул джинсы из-под полотенца, и, сунув их под завязанную узлом на животе рубаху, в несколько прыжков очутился на раме велосипеда. Марсик бешено крутил педали, и, очевидно, находясь в довольно паническом состоянии, начал сворачивать направо. – Куда!!? – заорал я ему. Уже выскочившая из воды девушка, следуя логике нашего маневра, кинулась наперерез правой тропинке, но Марсик сделал вираж, и мы устремились в тупик. Она бежала за нами на небольшом расстоянии, и, понимая, что мы никуда не денемся, зло кричала нам в след. Уткнувшись в забор, мы соскочили с велика, и, бросив его тут же, как ненужный хлам, словно мартышки, перелезли через забор. Преодолеть такое препятствие по силам только пацанам. Перед нами был узкий мостик через речку, на другой стороне которой раскинулся кишлак. Девушка, подбежав к забору, схватилась за прутья, будто загнанный в клетку дикий зверь, и кричала в наш адрес истеричным голосом:
– Отдайте пожалуйста! – молила она слезно. – Ну, отдайте! Меня отец убьет!
Уже перед тем, как раствориться в глубине саманных построек, я остановился и обернулся. Девушка сидела возле забора, уронив голову на колени, и, хотя шум речки заглушал все звуки вокруг, было понятно, что она рыдает. Рядом с ней лежал старый, скрипучий велосипед. Какое-то время мы шли молча, погрузившись каждый в свои мысли. Не знаю, о чём думал тогда мой друг, но мои собственные переживания той ситуации до сих пор живы в моей памяти во всех деталях. К тому времени мне уже приходилось обманывать и обижать взрослых и незнакомых мне людей, однако все они были преимущественно мужиками. Слезы и мольбы молодой и беспомощной девчонки действовали на меня непривычным и крайне угнетающим образом. Похожие на лабиринт закоулки кишлака отлично отражали мои мысли. Вначале я представлял грозного отца-грека, который бьет по лицу свою дочь. Затем, вспомнив, что ташкентские греки живут состоятельно, подумал о том, что отец наверняка купит этой девочке ещё одни джинсы, и тут же поймал себя на мысли, как же она пойдет сейчас раздетая по городу. Ведь ей ещё надо добраться до дома. Долбанный гопник! Если бы не он, я никогда бы не сделал ЭТОГО. Джинсы лежали у меня за пазухой, но как же далеки были от них мои мысли в эти минуты. Три десятка лет минуло с того дня, и в багаже скопившихся за это время грехов моих, тот случай с джинсами давно занял свое место на полке среди САМЫХ НЕВИННЫХ. Однако ментально для меня он остается таким же живым, как и в те далекие времена. Возможно, из-за него я принципиально не обижаю женщин.
