Целомудрие

Девственность — в смысле полного отказа от сексуальной жизни — была принята в раннем христианстве как основной элемент морального кодекса. Такой тип поведения был известен и древним, хотя Ювенал намекает, что такого никогда не видывали с тех пор, как

«Сатурн занял трон». Целомудрие было обязательным для языческих жриц, таких как римские весталки, которым за утрату этой добродетели грозила смерть; в еврейском мире целомудрие соблюдали в некоторых мужских сектах. Но никогда целомудрие не становилось всеобщим идеалом.

По сути массовое стремление к жизни в чистоте имело серьезные социальные последствия. Оно угрожало существованию семьи — наиболее уважаемого института древнего Рима, умаляло значение супружества. В мире, где высокой было младенческая смертность, а средняя продолжительность человеческой жизни не превышала 25 лет, для поддержания демографического равновесия каждая взрослая женщина среднестатистической семьи должна была забеременеть пять раз. Целибат угрожал сохранению вида. Несмотря на это христиане с неослабевающим рвением защищали невинность. Начиная с aп. Павла, они все острее осуждали «рабство плоти». «Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в Законе Божьем, — писал aп. Павел, — Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих... Ибо, если живете по плоти, то умрете, а

если духом умерщвляете дела плотские, то живы будете» (Рим 7, 22-23; 8, 13).

Отчасти привлекательность этих поучений апостола Павла объясняется тем, что духовная жизнь требовала освобождения от всех мирских дел. Вера в близость Второго пришествия также могла сыграть некоторую роль, поскольку становилось бессмысленным продолжение рода. Сексуальное удовольствие осуждалось также и потому, что порабощало свободную волю. Многие верили, что характер ребенка зависит от настроения родителей в момент его зачатия. Убежденность в этом вела к дальнейшей сдержанности, поскольку любовники опасались, что их грешные чувства могут повредить потомству.

Гален приводит господствующее в медицине ошибочное убеждение, что семя возникает из создаваемой возбужденной кровью пены. Для мужчин секс связывали как с физическими, так и психическими расстройствами. А для женщин хранение девства считалось лучшим способом освобождения от тирании мужей и традиционных домашних обязанностей. Так что секс считался тем механизмом, при помощи которого «грехи отцов» передавались из поколения в поколение.

В августе 386 г. в Милане произошло, может быть, самое знаменитое обращение раскаявшегося распутника на путь добродетели: Исповедь бл. Августина дает возможность взглянуть на все аспекты проблемы. Но к моменту раскаяния бл. Августина прошло уже триста лет со времени aп. Павла. Уже обретшие стабильность

христианские общины ощущали потребность в численном росте. Тогда вернулись к другому идеалу; идеалу христианского супружества, которое приравнивали к идеалу христианской чистоты.

Несмотря на это, супружество официально оставалось чем-то вроде суррогата — защитой от греха обладания и распутства — для тех, кто был слишком слаб, чтобы воздерживаться. «Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак, — писал aп. Павел христианам Коринфа. —...Лучше вступить в брак, нежели разжигаться» (1 Кор 7, 9). Война с телесностью велась затем и в Средние века. Духовенство Западной Церкви переняло от монахов целибат. Повсеместно господствовал культ «святых отроков». Культ Пресвятой Девы, сохранившей девство, несмотря на зачатие и рождение Сына, был приравнен к догмату о Пресвятой Троице. Христианские аскеты следовали всем возможным формам телесного и духовного ограничения, не исключая самооскопления.

История девственности — это та тема из поднятых в Mentalites, что позволяет современным исследователям лучше понять образ мысли древних. Мы здесь вступаем в

«давно утраченный и очень неразговорчивый мир». Этот морализаторский труд Питера

Брауна, излагающий споры по данному вопросу греческих и латинских Отцов Церкви, ничего не говорит о современных воззрениях на сексуальность, которую христиане первых веков считали препятствием на пути к свободе. Автор поставил перед собой задачу, стоящую перед каждым хорошим историком: