Революционная война 1792—1815

Перспектива, что революция спровоцирует сначала гражданскую, а потом и международную войну, присутствовала с самого начала. Несмотря на то, что французское Учредительное собрание в мае 1790 г. формально отказалось от завоевательных войн, ни один монарх не мог спать спокойно под крики Mort aux tyrans [Смерть тиранам!], доносившиеся с парижских улиц. Не могли спать спокойно и революционеры среди коварных замыслов эмигрантов и монархистов. Решительный вызов власти создавал обстановку всеобщего беспокойства.

В 1791 г. папа открыто проклял Революцию. Вызов был принят, с одной стороны, жирондистом Жаком Бриссо, который призвал народ к крестовому походу против тиранов, а с другой, — императором Леопольдом, братом Марии Антуанетты, который после встречи с прусским и саксонским монархами в Пильнице призвал к созданию союза монархов с целью «восстановить честь Его христианнейшего величества».

Правители России, Австрии, Швеции, Пруссии, Саксонии и Испании — все стояли за интервенцию. Эти планы решительно поддерживала Екатерина Великая, утверждая, что

«дела Франции касаются всех коронованных голов». Глава этого союза Густав III выдумал неудачное бегство в Варенн. Он уже получал субсидии от России, когда 16 марта 1792 г. ero убили на маскараде в Стокгольме. Однако главным препятствием осуществления этих планов была неопределенная позиция самого Людовика XVI, чьи публичные заявления не согласовывались с его секретной перепиской и который одновременно противостоял Революции и сотрудничал с ней. Таким образом, отсутствие единомыслия среди неудачливых будущих спасителей Людовика достаточно оттянуло решительные действия, чтобы революционеры смогли взять инициативу в свои руки. В апреле 1792 г. при молчаливом согласии короля они объявили войну Австрии и Пруссии. [СТРАСБУРГ]

Начало этого втягивания в войну следует видеть в одном из самых ужасных решений politique du pire [«чем хуже, тем лучше» — см. выше] Людовика XVI. Весной 1792 г. случилось так, что короля склоняли к войне и партия двора, и крайние радикалы. Королева

желала войны, полагая, что соединенные силы под руководством

ее брата смогут нанести поражение Революции. Радикалы стремились к войне, чтобы фракция бриссотистов смогла воспользоваться военной победой. Итак, Людовик поймал их на слове, с презрением отвергнув советы и своих умеренных министров-жирондистов, и якобинцев. 20 апреля 1792 г. плохо подготовленные французские войска получили приказ перейти границу и вступить в Австрийские Нидерланды. Результатом игры Людовика стало вовсе не то, на что надеялись подстрекатели войны. Непосредственной и немедленной военной конфронтации не произошло. Спасители королевы не спешили. Фракция Бриссо не получила сколько-нибудь существенного преимущества, поскольку летом была сметена якобинцами. Европа же постепенно теряла всякую надежду на мирное урегулирование. Сам король утратил всякое к нему доверие: свержение его с престола началось еще до первой серьезной битвы в Вальми в сентябре.

Только Россия не колебалась. У императрицы Екатерины руки были связаны войной с Турцией, которая закончилась только в январе 1792 г. миром в Яссах. Затем Екатерина немедленно обращает свой взор на Запад. Ее вклад в борьбу с Революцией выразился в борьбе против Польской конституции, которую она «не могла принять ни на минуту»:

«Польская конституция вовсе не была якобинской. Но для Екатерины весной 1791 г. не было большой разницы между революционной Польшей и революционной Францией... [Она] чувствовала подводные революционные течения в Польше... и сокрушала Революцию там, где ей было ее легче достать»40.

Созвав фиктивную конфедерацию польских аристократов-предателей в Санкт- Петербурге и принудив прусского короля оставить его польские симпатии, она приказала русской армии выступить походом именно в то время, когда такой же приказ отдавал своей армии Людовик XVI. Таким образом, революционные войны начались одновременно на Востоке и на Западе. Оставалось еще 20 лет до того времени, когда ее зачинщики — Франция и Россия — сойдутся в последнем бою.

Так что русско-польская война 1792 — 1793 годов была составной частью революционной панорамы. Она в значительной степени определила тот баланс сил, которому позднее предстояло дож-