Раздел шестой

ПРАВОСЛАВИЕ, ИНОСЛАВИЕ И РАЗНЫЕ НЕХРИСТИАНСКИЕ РЕЛИГИИ

Что есть общего в разных мировых религиях?

ВСЯКАЯ религия начинается с признания того, что наше земное бытие не есть конечная мера человеческого существования, с признания наличия мира видимого и мира невидимого, с признания того, что конечное самоопределение личности так или иначе связано с нравственным обликом человека, с его духовным путем. Но при этом специфика понятий нравственного и духовного пути в разных религиях различна.

В чем кардинальное различие между христианством и другими религиями?

ПРИЗНАВАЯ за остальными религиями их относительную ценность, нельзя не видеть, что христианское

откровение о Боге уникально. Ни в какой иной религии нет того преодоления пропасти между Богом и тварным миром, когда Бог становится человеком и когда Его крестная жертва дает каждому путь к спасению. И эта раз и навсегда преодоленная пропасть между Творцом и творением позволяет стать идее обожения конечной целью жизни человека и является исключительной чертой именно христианства.

В мире существуют разные религии, и каждая провозглашает какую-то истину?

я думаю, мы должны оценивать нехристианские религии с позиции трезвой религиозности. С одной стороны, некоторая доля истины, определяющая тот или иной этап на пути духовного развития человеческого рода, есть и во многих нехристианских религиях. Конечно, очень часто она весьма относительна, предельно замутнена и замешана с неправдой, с внесенными лукавым плевелами. В древнем язычестве, к примеру, есть некоторое памятование о первоначальном богообщении человека. Мусульманство хотя и в искаженном виде, но содержит значительную часть книг Ветхого Завета и некоторое повествование, восходящее к писанию Завета Нового. В древнекитайской религии или в традиционных индуистских культах есть определенного рода этика и определенного рода аскетическая норма, воспитывающие в человеке самоограничение ради ближнего, ради высшей духовности. И все это нужно трезво констатировать и признавать как некое положительное начало внехристиан-ских религий, как некий отблеск того первоначального бого-познания, которое так или иначе сохраняется в человеческом роде.

С другой стороны, при всем уважении к индуизму как религиозной культуре индусов, сформировавшей цивилизацию Индостана на протяжении более чем полутора тысячелетий, при всем уважении к исламу, к мусульманской письменности, архитектуре и т. д. и т. д., нельзя забывать, что как только эти религии входили в соприкосновение с христианством, то все относительно возвышенное и истинное, что в них было, опускалось куда-то глубоко на дно и обнажалась откровенная стихия демонической злобы, неприятия, борьбы с благовестием Христовым, с той абсолютной истиной, которая в полноте своей пребывает только в Церкви.

Наиболее яркий тому пример — античная цивилизация. Как вещь в себе относительно значимая, возвышенная, гармоничная и прекрасная, она во многом определила развитие всей европейской литературы, архитектуры, изобразительного искусства. И вместе с тем из житий святых, из исторических хроник, повествующих о первых трех доконстантинов-ских веках бытия Церкви Христовой, мы знаем о поистине сатанинской истерии гонения на христиан. Греко-римский языческий мир, как соперник христианского, был демоничен по своей природе, и феномен Ерошки лукавого тоже отчетливо проглядывает оттуда.

Многие нехристианские религии и даже секты проповедуют отречение от всего мирского, от наслаждений, от привязанностей. Не этому ли учит и Православная Церковь?

УМЕРЕННОСТЬ — вещь хорошая, и проповеди воздержания от чрезмерных мирских удовольствий в любой религии можно только порадоваться. Но между аскетизмом христиан или, скажем, кришнаитов есть принципиальное различие. Цель христианского аскетизма не в достижении равнодушия ко всему, происходящему вокруг человека. Христианство, напротив, развивает и возвышает верующего, исполняя его любовью и жалостью ко всему миру, ко всему творению Божию, призывает каждого к богоуподоблению, и прежде всего к уподоблению жертвенной любви Христа Спасителя. Преподобный Исаак Сирин говорит, что каждый истинно подвизающийся наполняет свое сердце любовью и жалостью, и не только к верным чадам Церкви Христовой,

но и к согрешающим, и даже к врагам истины. Вот об этом нам, увы, доктрина кришнаитов ничего не говорит.

Как православному человеку надо относиться к так называемым эзотерическим наукам, той же астрологии, хиромантии, которые за свою тысячелетнюю историю накопили не только ошибочные, но и какие-то истинные и, быть может, даже полезные знания?

ЕСТЬ такие области знаний, в которых уже невозможно отделить добрые зерна от плевел. Это касается и астрологии - даже там, где она перемешана с астрономией, и хиромантии — даже там, где она перемешана с медицинским познанием о материи и всеединстве человеческого организма. Невозможно заниматься астрологией из чисто научных побуждений, потому что человек, уверенный, что определенное сочетание материальных предпосылок неизбежно приведет к определенному ими духовному следствию, будет зависеть от этого «знания» всю жизнь. Вспомним Пушкина и предсказание ему смерти от высокого красивого блондина. Ц это предсказание гадалки, это давление собственной памяти прошло через все его последние годы.

Преподобный Иоанн Лествичник говорил, что только Бог источник истинных пророчеств. Астрологические же предсказания сбываются лишь для тех, кто прилагает к ним свою веру. Не верь, и они не будут иметь над тобой никакой власти, потому что человек выделен из всего тварного мира тем внутренним свойством свободы, которая ставит его выше всякой детерминированности. Человек — образ и подобие Божие — получил в дар свободу, которая в конечном итоге делает его независимым от совокупности материальных причин. И конечно, мы во всех случаях жизни должны исходить из этого главного памятования. Самые же сложные и как бы ушедшие от религиозной практики знания — астрологические, нумерологические — все же низводят человека

в пусть и очень утонченную, но все же цепь причинно-следственных зависимостей, тем самым погружая его в тварный мир, делая подобным всем иным существам, не имеющим тех свойств, которые есть у человека.

А как следует относиться к святым, признаваемым таковыми в других религиях?

ДУМАЕТСЯ, что прежде всего мы должны разобраться с термином святости. Ведь для православных святой — это не просто достойный, героический человек. Таковыми могут быть самые разные люди, даже не принадлежащие ни к одной из разнообразных религиозных конфессий. Много примеров верности, героизма, любви к Отечеству, самопожертвования дает нам античная цивилизация. Не случайно все эти добрые нравственные опыты были адаптированы и восприняты христианским миром. И византийская школа, а впоследствии и западная, а потом и наша российская, начиная с XVIII века, не чурались тех высоких этических образцов, которые даны миру языческой античностью. Но мы не назовем ни Перикла, ни Одиссея, ни Октавиана Августа святыми. Потому что святость — это причастность человека миру горнему, это его воцерковление, его вхождение в бытие Бога вне тех преград, которые существуют в отделении от Церкви, а с полной открытостью, данной нам через крещение и последующие церковные таинства.

Святой — это не тот, кто был лучше по нравственным качествам, чем тот, кто пребывал вне ограды Церкви. Это тот, кто обрел этот бесконечно тяжелый, бесконечно счастливый и возвышенный путь жизни во Христе. И для нас есть только одна святость — Христова, и за ее проявление мы называем человека святым как причастника этого света. Поэтому никого, кто в собственном смысле слова не пребывает в церковной ограде, нельзя именовать святым.

Многие считают, что Православная Церковь узурпировала спасение, так как со всей категоричностью утверждает, что только православные спасутся, а другие, даже искренне верующие, нет.

МОЖЕТ ли клетка тела жить отдельно от организма? Может ли ветка дерева, отломившаяся от него, плодоносить и существовать сколько-нибудь долго? Конечно, если в баночку поставить, листья могут и распуститься, но долго жить она все равно не будет. Нельзя забывать, что Церковь -это не человеческий институт и не товарищество, дающее исключительное право на спасение. Это Тело Христово, то есть сообщество людей, соединенных в Церкви невидимым, мистическим единством во Христе. Евангелие свидетельствует, что верующий спасен будет, а неверующий — осужден, что те, кто будут участвовать в евхаристии, причащаться Тела и Крови Сына Божия, будут наследниками Царства Небесного. Те, кто утверждают, что вне Православия нет спасения, лишь свидетельствуют о том, во что верили изначально всегда и везде православные христиане — члены древней неразделенной Церкви.

Теперь встает вопрос о границах Церкви. Историческое бытие церковного христианства подводит нас к признанию важной двуединой истины: с одной стороны, Церковь признает источником спасения только себя и зовет всех в свою ограду; с другой стороны, она не смотрит на окружающий христианский мир как на нечто, одинаково погруженное во тьму. Об этом на протяжении более чем полутора тысячелетий церковной практики свидетельствует наличие трех чинов приема в Церковь инославных людей: 1) через крещение — для признаваемых ложно носящими имя христиан (например, для «Свидетелей Иеговы», «Церкви Христа» и др.); 2) через миропомазание — для тех, у кого сохранились

основы древней церковной веры, но многое утрачено, в пер вую очередь священство, идущее от апостолов \'7bлютеране, кальвинисты и другие традиционные протестанты); 3) через покаяние — для тех, у кого большинство церковных таинств признаются действительно совершившимися (католики и представители древних восточных церквей). Так что нельзя говорить о католиках, армяно-григорианах, коптах, даже о традиционных протестантах как о людях, полностью чуждых Церкви и, значит, пути к спасению. Однако их свидетельство о себе как об истинной Церкви Христовой не может быть нами принято.

А если человек родился в неправославной стране, не получил православного воспитания и некрещеным умер — что же, для него нет спасения?

С НАШЕЙ стороны было бы немыслимой дерзостью брать на себя роль того единого Судии, в руке Которого находятся души всех людей. Поэтому нам стоит помнить о другом: что если кто из нас, православных, уйдет вдруг «на страну далече» и начнет искать какой-то новой духовности или в эре Водолея, или в очередном сектантстве, то уж точно уйдет от пути к спасению. В прошлом веке святитель Феофан Затворник на вопрос одной дамы, спасутся ли католики, отвечал: «Не знаю, спасутся ли католики, знаю только, что я без Православия не спасусь». И в нашем сердце должно быть не осуждение других, но искреннее желание, говоря словами одного древнего церковного учителя, «возвращения братьев, разлука с которыми терзает нас». И если нет этого желания, но есть некое самодовольство, что, мол, только мы спасемся, а миллионы людей в этом мире, лежащем во зле, погибнут, — это уже верный признак сектантской психологии.

Как Вы оцениваете методы воспитания детей в США?

ОПЫТ их педагогики мне кажется тупиковым и совершенно неприменимым к нашей ситуации. Они используют, в том числе в воскресных школах, ложные антропологические посылки о самораскрытии способностей ребенка, о том, что главное — дать возможность развиваться всему, что в нем заложено; его не надо ограничивать, наказывать, ставить перед ним барьеры. Считается, что человеческая природа сама по себе не испорчена и хороша и что взрослые могут только помешать ребенку, породить в нем комплексы. Но мы знаем, что после грехопадения в природу людей, в том числе и младенцев, казалось бы, невинных вошел грех и что так называемое самораскрытие, поощряемое в американских школах, приводит ребенка к раскрытию этого греха в себе самом и к его взращиванию. В традиции же отечественной педагогики, основанной на традицях Священного Писания и Священного Предания, все сводится к необходимости воспитания, связанного с ограничением и с наказанием. Без этого невозможно вырастить полноценного и здорового христианина или христианки.

Что можно сказать о путях развития Православия в Америке?

ТРУДАМИ наших святых подвижников благочестия Германа Аляскинского и Иннокентия Московского Православие было утверждено на Аляске, на Алеутских островах, в Калифорнии, в ряде других областей США, и до 191/ года пути развития Православия в Америке казались довольно понятными и естественными, а умножение числа верующих было довольно стабильным. Но и тут, как и во многом другом, делу Православия помешали большевики. До Октябрьской революции для всех православных в Америке - русских, греков, сербов, румын и других этнических групп - избирался один православный епископ. Им был ставший впоследствии Патриархом святитель Тихон. Но после 1917 года возникла та ситуация, которая сегодня достигла своего апогея: есть юрисдикция нашей Московской Патриархии, есть Зарубежная Русская Церковь, есть Сербская, Румынская, Болгарская, есть Американская Автокефальная Православная Церковь и прочее. Возникает вопрос: это единая Церковь или это сообщество людей, относящихся друг к другу по законам человеческой неприязни, политических и национальных предубеждений? В этом смысле свидетельство об истине очень затруднено. И если говорить о путях развития Православия в США, то, на мой взгляд, будущее только за американским национальным Православием. Но здесь возникает колоссальная проблема. Когда наш народ сейчас возвращается к Церкви, мы опираемся на тысячелетнюю традицию нашей культуры, у нас есть, к чему вернуться. Традиция же американской культуры девятнадцатого, особенно двадцатого веков бесконечно секу-лярна, поэтому для того, чтобы свидетельствовать о Православии в Америке, почти ничего нельзя использовать из того языка словесности, музыки и других видов культуры, которые существуют в этой стране. Они или вне- или антицерковны по своей сути. Людям некуда вернуться, им нужно создавать что-то новое, а это очень и очень сложно.

И здесь нужно уповать не столько на человеческие усилия, сколько на благодать Божию. Конечно, сейчас трудно предположить, что произойдет массовое обращение американцев в Православие: слишком иная традиция даже христианской жизни, которая за эти двести лет в США утвердилась. Но все равно все определяется святостью образа жизни. Будут подвижники благочестия, которых, по евангельскому слову, невозможно сокрыть, словно светильник, стоящий наверху горы (как почивший архиепископ Иоанн Максимович Сан-Францисский и Шанхайский, который принадлежал к Зарубежной Церкви, но которого мы все, безусловно, почитаем как великого подвижника XX века), значит, будут и такие,

кто, посмотрев на образ жизни этого человека и на сияние его глаз, забудут про все свои «форды», «мерседесы», дома в предместье Нью-Йорка и пойдут, как жены-мироносицы, в Церковь Божию, чтобы служить Богу.

Сегодня Православие воспринимается большинством американцев как интересная, для кого-то глубокая, для кого-то даже подлинная с точки зрения древней церковности, но, в общем-то, не своя, а восточная и довольно экстравагантная форма религиозности. Не идя на компромиссы с духом века сего, создать язык западного Православия, который мог бы без утраты сути евангельского благовестил привести людей в церковную ограду, — вот самая главная задача. И всем нам надо молиться, чтобы нашлись такие делатели, которые смогут ее осуществить.

Чем отличается общественная роль Папы Римского от общественного служения Патриарха Православной Церкви?

ОБЩЕСТВЕННАЯ роль римских первосвященников по крайней мере последних полутора столетий, начиная с 1870 года, с образования независимой итальянской государев венности, когда папы перестали быть правителями территории, занимавшей до этого всю середину Аппенинского полуострова, характеризуется тем, что они претендуют на некий универсализм, на то, чтобы отражать интересы всех католиков и во всех странах, где исповедуется католицизм. Исторически Православие шло иным путем. Будучи универсалистской религией по сути, тем не менее оно принципиальным образом существует как сообщество поместных, то есть преимущественно национально-государственных, Православных Церквей, каждая из которых духовно реализуется в истории своего народа, своей культуры, своего государства — Румынии, Греции, Грузии, России, Белоруссии, Кипра и других православных стран. Хотя, конечно, на определенных этапах исторического бытия в это сообщество входили и иные народы,

включались иные территории, а иной раз и небесконфликтно, рождались новые Поместные Церкви. Таким образом, глава каждой Поместной Церкви, в том числе и Патриарх Московский и всея Руси, есть хранитель и выразитель этой историко-религиозной, историко-культурной традиции Православия. Он является, с одной стороны, символом ее единства и неразрывности, а с другой, вместе со всеми предстоятелями Православных Церквей, — символом такого единства, какое было у апостолов, собранных вокруг Христа. И ныне предстоятели Поместных Церквей собраны вокруг невидимого Главы нашей Церкви. Поэтому таким значимым и дорогим для всех православных людей явилось совместное служение всех православных патриархов на Рождество 2000 года в граде Вифлееме в пещере Рождества Христова. Вот он, образ единства Православия, олицетворенный не единой персоной главного епископа, а семьей собранных вокруг Христа народов и их иерархов.

Почему так много христианских святынь принадлежит не Православной, а Католической Церкви?

ЭТО не так, ведь главные святыни христианского мира — святыни Святой Земли, Синая, Афона — православные. Что же касается мощей древних угодников Божиих, то здесь простое объяснение: крестовые походы, в результате определенного исторического пути западного христианства, обернулись не отвоеванием Святой Земли у неверных, а разграблением православной Византии и установлением там на шестьдесят лет латинского господства, во время которого и было вывезено все то огромное количество древних святынь и мощей, находящихся теперь в разных странах Западной Европы.

Правда ли, что Католицизм для России является традиционной религией?

Я БЫ согласился, что Католицизм можно признать традиционной религией Российского государства, если бы

оно сегодня существовало в территориальных границах прошлого века и, то есть, в него бы входили Польша, Прибалтика, Галиция и некоторые другие области. Для многих жителей этих некогда принадлежащих Российской империи земель Католицизм справедливо называть традиционной религией. Если же говорить о так называемом русском католицизме, то его история не насчитывает и ста лет. По сути дела, католицизм латинского образца был создан в первые предреволюционные годы трудами будущего униатского митрополита Андрея Шептицкого, будущего экзарха католиков латинского обряда Леонида Федорова и ряда других лиц и получил распространение лишь в пленочном слое высшей российской интеллигенции и в высших кругах российского дворянства. Скажем, племянница Столыпина была русской католичкой. Князья Волконские, Голицыны ушли в Католицизм. Но таких людей на всю громадную Российскую империю было несколько сотен, даже не тысяч. Так что нет ни малейших исторических оснований говорить об укорененности католических традиций в русском народе. Вместе с тем вся история Российского государства свидетельствует о постоянном стремлении Ватикана привести наше православное Отечество под власть римского епископа — и во времена Александра Невского, и во времена Ивана Грозного, и в послереволюционные годы XX века, заслужившие поначалу одобрение Рима как своего рода шанс утвердить католическое влияние в «освобожденной» от союза Церкви и государства России.

Каким образом деятельность Христианского церковно-общественного радиоканала влияет на взаимоотношения между Православной, Католической и Протестантской Церковью?

К ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Христианского церковно-общественного канала я отношусь сдержанно прежде всего потому, что вижу некоторое лукавство в его названии. Это такого рода лукавство, которое бывает у протестантских миссионеров, приезжающих на нашу родину и называющих себя почему-то не баптистами, не адвентистами, не методистами, а христианами вообще. Хотя сами-то они прекрасно знают, что никакие они не христиане вообще, и что у них есть штаб-квартира в каком-нибудь Бостоне или Чикаго, и организованы они в каком-нибудь 1976 или 1989 году, и всего-то их по миру насчитывается несколько тысяч человек. Так нет же, они приезжают и говорят, что они христиане вообще. Обман? Обман. Ежели ты представитель некоего новообразованного религиозного объединения, то и проповедуй от имени такой-то организации с таким-то центром, тогда-то созданной. К сожалению, подобный упрек можно адресовать и Христианскому церковно-общественному каналу. Ну католическое вы радио, так и назовитесь католическим. Если у Ватикана, который в экономическом плане явно не бедная организация, достаточно средств для финансирования русскоязычного католического радио помимо того, что уже много лет существует русская редакция собственно ватиканского радио, то пусть этот московский канал так прямо и называется: католический церковно-общественный. И тогда те, кто в нашей стране считают себя католиками, и те, кто интересуются взглядами Католической Церкви на те или иные феномены жизни, будут этот радиоканал слушать и не впадать в смущение от странного смещения акцентов, которое там существует. Ведь неправда, заложенная в заглавии, порождает и много разного рода недоумений, уже последующих и частных, связанных с содержанием того, о чем на этом канале вещается. И все это тем более, конечно, странно, что на протяжении уже нескольких лет этот вполне религиозный и конфессионально вполне определенным образом ориентированный канал базируется в стенах Московского университета, во-первых, не являющегося радиоцентром, а во-вторых, университета все-таки московского, а не краковского и не римского, точнее, не григорианского и, в общем, никак впрямую не связанного с утверждением ценностей Католической Церкви в нашей стране.

Почему сегодня Православная Церковь так нетерпима в отношении других религий?

ЦЕРКОВЬ не только сегодня, но и всегда проповедовала о едином на потребу и предостерегала от религиозного индифферентизма. Сейчас ей приходится еще и объяснять, почему непросто спастись одним сбором гуманитарной помощи и отчислением религиозного налога, как то происходит в благоустроенных европейских государствах. Иисус Христос говорил: Не всякий, говорящий Мне: "Господи! Господи!", войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного (Мф. 7, 21). Я думаю, для того, чтобы не смущаться так называемой религиозной нетерпимостью Православной Церкви, прежде всего необходимо честно ответить себе, веришь ли ты в единственный предложенный Господом путь спасения, и если да, то соотносишь ли ты свою жизнь с изначальным опытом христианской церковности, а потом уже и решать, можно или нельзя прилепляться душой к другого рода традиционным или нетрадиционным религиозным воззрениям. Теперь верность в вере объявляется нетерпимостью. Скорее всего, это связано с тем, что в последние годы утвердившееся в нашей стране общественное мировоззрение все больше ориентируется на образцы западного секуляризованного гуманизма, одним из главных постулатов которого является то, что человек не имеет права настаивать ни на каких своих взглядах и не должен быть ни в чем до конца уверенным. Ему может лишь казаться, что так нужно жить, так чего-то нельзя делать, а так хорошо бы верить. Но упаси Бог ему на этом настаивать. Такое размывание ощущения абсолютного и единого, свойственное западному сознанию, сейчас начинает прививаться и у нас. И Церковь этому противостоит. Это верно.

Не объясняется ли такая нетерпимость тем, что Церковь боится потерять своих прихожан?

КОНЕЧНО боится! Боится того, что тот или иной человек, как одна овца из стада в евангельской притче, может уйти на страну далече, подобно блудному сыну. И не потому, что он станет носить свой отечественный рубль или даже зарубежный доллар в иную копилку, а потому, что цена такого ухода — это цена гибели человеческой души. И если у меня отрезают палец, мне больно. Ведь когда больно моей матери, моей жене, моим детям, то тяжело моему сердцу. Точно так же если я вижу, что мутится разум, ниспадает жизнь, помрачается вера моего собрата или моей сестры, — это скорбь и для меня как православного человека, и для всей Церкви. И от этого тоже никуда не деться ни нам, ни тем, кто Церковь критикует.

Сейчас многие говорят о близости христианства и иудаизма. Есть для этого какие-то основания?

НЕ ДУМАЮ, что так говорят многие. Говорят, скорее, некоторые, производящие при этом изрядный шум. Близость христианства и иудаизма — вещь надуманная, никак из Предания Церковного не выводимая. Не вдаваясь в тонкости исследования Талмуда и различных течений иудаизма — хасидского, так называемого ортодоксального и каких-то иных, часто враждующих друг с другом, — надо признать, что за иудаизмом стоит по сути один основополагающий тезис: неприятие Христа Спасителя как того Мессии, о Котором говорит весь Ветхий Завет. И в этом смысле к убежденным иудаистам относятся слова Христа Спасителя, сказанные Его современникам о том, что если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне,

потому что он писал о Мне (Ин. 5, 46). Вот это средостение стояло и стоит между христианством и иудаизмом две тысячи лет. Поэтому можно утверждать, что иудаизм есть антихристианство, то есть религия непризнания Христа Мессией, и всякого рода тезисы о иудо-христианском происхождении западноевропейской цивилизации есть или не вполне добросовестная мифологизация, или же сознательная тенденция, опасная и неприемлемая для нас.

В чем разница между антисемитизмом и антииудаизмом?

ДЛЯ антисемитов критерием является некий закон крови, этническое происхождение человека невзирая на его личные качества, устроение души, вероисповедание, что, собственно, и определяет в нем образ и подобие Божие и о чем отчетливо говорил апостол Павел: Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе (Тал. 3, 28). Отношение же Церкви к иудаизму, отличное от отношения к другим религиям, основано на том, что иудаизм — это не просто религия, остановившаяся на почитании определенных книг Ветхого Завета. Это религия, подчеркну, не еврейского народа, а только его части, разделяющей мнение той толпы, которая две тысячи лет назад кричала на площади перед дворцом Понтия Пилата: Распни Его!., нет у нас царя, кроме кесаря (Ин. 19, 15). И согласие это с тем мнением толпы выражается доктринально и в Талмуде, и в других священных книгах иудеев, в которых о Божией Матери говорится как о блуднице, а о Христе как об ограниченном и невежественном лжепророке и многое другое, что просто не подлежит цитации. Если бы сейчас нечто подобное опубликовать в общественной прессе, то это было бы равносильно разжиганию религиозной розни.

Иудаизм — это религия живого и действенного непризнания в Иисусе из Назарета того обетованного Мессии, воскресением Которого и опытом веры в Которого вот уже две тысячи лет живет христианская Церковь. Отсюда и все трагическое противостояние не Церкви иудаизму, но иудаизма Церкви, ведь первые гонения на христиан были инициированы иудеями, о чем сказано и в апостольских Деяниях, и в Житиях святых. Позднее ересь жидовствующих была сознательным отвержением всего того пути, который к шестнадцатому столетию прошла Русская Церковь, русский народ и русское государство.

Яркий пример последних дней — протесты иудеев против установления крестов на могилах христиан в Освенциме. И в этом смысле нужно отчетливо понимать, что один из последних мифов современной западной историософии и культуры о так называемой иудо-христианской цивилизации не подлежит усвоению в православном сознании. Нет и не может быть иудо-христианской цивилизации, как нет и христианско-атеистиче-ской, как нет и христово-антихристова комитета. А ежели он когда и будет создан, то явно во времена непосредственно близкие к пришествию антихриста. И когда нам сегодня пытаются доказать, что Евангелие и Талмуд в основе своей едины, это точно такая же уловка, как утверждение, что черное и белое — один и тот же цвет. И здесь нужно быть просто честным.

Однако никогда и ни при каких обстоятельствах христианин не должен иметь никаких этнических пристрастий и впадать в осуждение конкретных людей за их национальность. Что же касается антииудаизма, то христианин как никто другой всегда обязан делать различие между человеком заблуждающимся и собственно заблуждением.

Но если мусульмане или буддисты признают Иисуса Христа одним из пророков, то христиане ни Мухаммеда, ни Будду пророками не считают. Разве нет в этом христианского неприятия чужеродной религиозности?

ДА, есть. И мы должны сказать откровенно и честно, ведь всегда лучше называть вещи своими именами: да, мы

не признаем ни Мухаммеда пророком, ни Будду учителем, проповедником Божественных истин. Мы дорожим абсолютностью истины, данной нам во Христе Иисусе. Господь о себе говорит, что Он есть путь и истина и жизнь (Ин. 14, 6). И это никак не согласуется со словами Будды о только пригоршне истин, которые он отдает своим последователям, и о том, что последующие за ним учителя также будут раздавать эти относительные истины, значимые лишь для своего народа, своего времени, своей культуры. Вот такого религиозного релятивизма нет и не может быть в трезвом христианском мировоззрении.

Правда ли, что с приходом христианства на Русь была уничтожена древняя ведическая культура славян?

НЕСОМНЕННО, что принятие нашим народом христианства — не сразу, не за десять лет и не за сто — свело на нет и упразднило славянское язычество. Религия наших далеких предков была обычным язычеством со всеми присущими ему атрибутами: многобожием, поклонением силам земли, жертвоприношениями (правда, как правило, не людей, а животных и растений), культом героизма, полигамией, которая одобрялась славянской языческой традицией. Поэтому мы должны признать справедливость слов Владимира Соловьева, который говорил о том, что принятие христианства на Руси в каком-то смысле означало разрыв с национальной традицией восточных славян. Вместе с тем мы должны отвергать всякого рода ненаучные мифы о необыкновенно высокой культуре, которая будто бы была распространена на Среднерусской возвышенности или в Киевских степях, о велесовых книгах, о развитой письменности, в те времена уже якобы существующей, и главное — о некоем индоарийском ведическом религиозном сознании, объединявшем ариев от Гималаев до Скандинавского полуострова. У нас нет никаких исторических данных и никаких серьезных научных оснований считать,

что славянское язычество хотя бы отдаленно напоминало культуру средиземноморского ареала или севера Индийского полуострова.

Как Церковь на протяжении всей своей истории предписывала относиться к язычеству?

ЦЕРКОВЬ учит нас, что никакого компромисса между светом и тьмой, между проповедью Евангелия и язычеством быть не может. Не может быть хорошего язычества и еще более лучшего христианства. Они онтологично противоположны, как свет и тьма, и в этом несомненная теза евангельского благовестил, а следовательно, и церковной истории. Святые отцы — святители, преподобные монахи, благоверные князья и императоры — и в Византии, и на Руси, и в других православных странах убеждением, а если оно не действовало, то и силой государственной власти противодействовали пропаганде и распространению язычества. И понятно, что за этим стояла не забота о каких-то материальных приобретениях или приумножении сторонников христианской Церкви, а несомненное понимание того, что человек, принявший язычество, ушел на страну далече и спасение его более чем затруднительно. Многие святые мученики первых веков, будучи обуреваемы ревностью о правде Божией, о проповеди Евангелия, сокрушали языческих идолов силой своей молитвы, как, к примеру, святая мученица Татиана в капищах Зевса и Дианы, что скорее всего осуждается любителями античного искусства, так как, надо думать, это были выдающиеся памятники, которые можно было бы сохранить для истории. Однако не о том радели первые христиане. Мученики за веру в Единого Бога шли на смерть, но не принимали даже косвенного участия в тех или иных языческих обрядах, тем более в принесении идольской жертвы или вкушении идоло-жертвенной пищи.

Какой смысл вкладывается сегодня в понятие неоязычества?

ВНЕШНИМ образом в объем этого понятия входят самые разнородные и иной раз, казалось бы, внутренне не близкие движения и направления общественной, философской или даже практической мысли. Это неоязычество славянского толка, распространенное большей частью у нас и на Украине, когда взыскующие подобной премудрости исходят из идеи о том, что язычество является изначальной и превосходящей все последующие религией ариев, впоследствии искаженной христианством, которое, как некая злодейская уловка, принесено на эту землю такими же злокозненными семитами. Впрочем, разные модификации подобной доктрины можно встретить и в целом ряде других, и не только славянских, стран. Есть такого же рода неоязычество германское, друидское, даже галльское. Кроме того, в наше время усиленно распространяется неоязычество, восходящее к любованию разными примитивными шаманскими культами, например народов Сибири, Крайнего Севера, Полинезии, иной раз даже античного мира, к поискам некоей якобы скрытой там и сокровенной премудрости, недоступной современному рационалистическому сознанию. Наконец, существует неоязычество практическое, когда, не утруждая себя никакими особенными религиозными доктринами, люди живут все тем же изначально языческим магическим сознанием, то есть строя свои отношения с небом на основании некоторого договора «ты — мне, я — тебе». Если я исполню или закажу определенного рода магический обряд, то после этого должен непременно последовать с неба, а чаще даже откровенно из преисподней, соответствующий видимый результат.

Казалось бы, все это такие разнородные феномены, а роднит их по сути дела одно — неприятие христианства как абсолютной истины, возвещенной на земле Сыном Божиим,

неприятие евангельского благовестил о поврежденности грехом этого мира и одновременно возможности восстановления первозданной благости человека во Иисусе Христе Господе нашем. И в конечном итоге роднит их неверие в личностное индивидуальное бессмертие человека, пребывающего в вечности таким, каким он был послан на землю. Неоязычество любого толка предпочитает иллюзии либо окончательного растворения личности в безличном, либо перерождения ее после смерти в некоем ином облике. Например, можно возродиться баобабом, чем еще Высоцкий нас пугал.

В наше время, когда человеку надо на что-то опереться, а христианство требует серьезной душевной и духовной работы, многие приходят к неоязычеству. Объясняется ли это тем, что в этом, с одной стороны, все-таки есть видимость поиска, а с другой — вольготно процветает человеческое «эго» и так много места для душевной лени?

ДА, конечно, обращение к неоязычеству в наше время во многом исходит из нежелания сделать какое-то кардинальное собственное усилие.

Можно ли сказать, что Православие расценивает тот же кришнаизм как обыкновенное язычество?

ПО СУТИ это, несомненно, язычество. Здесь, хотя и в другого рода интерпретациях, тоже есть культ верховного божества и культ низших богов, которые в античной традиции назывались полубогами или героями. Это язычество и по практике самого идолослужения, которое очень развито в кришнаизме, и по воздействию на нравственное сознание верующих. Но если древнее язычество или современное язычество народов Океании, африканских племен есть вещь в себе, нечто

присущее только им, не навязываемое никому другому, то кришнаизм принципиально, идеологически прозелитичен. В сущности, это языческое движение является сектантским ответвлением по отношению к традиционному индуизму. Общество сознания Кришны возникло как прозелитическое движение по пропаганде нетрадиционного индуизма именно для европейской христианской цивилизации. И в этом смысле оно должно восприниматься нами как несомненно антихристианское и как особо опасная версия язычества в нынешнем историческом контексте.

Почему некоторые считают, что для современного русского человека восточные религии ближе, чем «навязываемое» ему христианство?

НАВЕРНОЕ, найдется несколько сот или даже тысяч людей, для которых это так и есть. Но скорее всего это люди, которые в христианской традиции никогда не были укоренены и с Евангелием не в пересказах, а в подлинном его виде, со свидетельством Церкви, ее проповедью, ее бытием никак не знакомы и которые пришли к какой-либо из восточных религий не от серьезной и сознательной церковной жизни, а от советского или постсоветского атеизма. И именно они — интеллигентные, читающие, чувствующие — отталкиваются от христианства как от антиинтеллектуальной религии бабушек и начинают искать что-то сугубо высокое и духовно-сакральное. Таким людям лично я посоветовал бы хотя бы на несколько дней отказаться от всякого рода медитаций, чтения мантр и тому подобных вещей и открыть для себя Евангелие и постараться понять, что в нем говорится, а потом хотя бы неделю утром и вечером походить на богослужения в какой-нибудь православный храм, еще лучше — в монастырь и просто стоять молча и слушать, не отвлекаясь мыслями на постороннее. И после всего этого посмотреть, чем отзовется душа.

А если человек, крещеный в детстве, но ставший потом иудаистом, мусульманином, кришнаитом, решит вернуться в Православную Церковь, должен ли он пройти какой-то чин приема?

ОН ДОЛЖЕН на исповеди отречься от всех своих религиозных заблуждений, то есть от хулы и неправды по отношению к вере в Единого Истинного Бога, после чего он допускается до принятия Святых Христовых Тайн. Знаю, что в Москве отцом Олегом Стеняевым был составлен специальный перечень типичных кришнаитских вероисповедных заблуждений. Но и в тех местах, где раскаивающемуся не предлагается такой исповедальный чин, достаточно просто искреннего отречения от всего того, что противоположно Православию. Сокрушенное сердце, которое приносится ко Христу, делает возможным для каждого кающегося грешника вхождение в ограду церковную.

Время от времени происходят погромы в неправославных религиозных организациях. Как верующий человек должен себя в таких случаях вести?

ПОГРОМОВ нельзя допускать ни при каких условиях. Как известно, насилие порождает ответное насилие и никогда не убеждает тех, кто иначе смотрит на мир, отстать от своих верований. По-моему, любому христианину это должно быть предельно ясно. Тут нет места для разночтений. Но я также против и разнообразных спекуляций на идеях абсолютного равенства всех вероисповеданий в нашей стране и тому подобного либерального популизма. Я считаю, что мы должны добиваться такого рода государственного законодательства, которое бы, не ставя вне закона иные религиозные сообщества, нетрадиционные для России, выделяло бы Православие как некую основу, необходимую для духовного здоровья нашего народа.

Один из постоянных упреков в адрес Православной Церкви — почему она практически не ведет миссионерскую проповедь христианства и почему не борется с сектами, притом что всем известно, как она, по сути, нетерпима по отношению к другим религиям, традиционным и нетрадиционным?

ЭТИ типичные упреки в сторону Православной Церкви не случайно диаметрально противоположны. С одной стороны, почему не борется с сектами, с другой — почему к ним нетерпима и на государственном уровне настаивает на ограничении их деятельности или, но крайней мере, на признании их только относительной юридической дееспособности?

Упрек в отсутствии проповеди христианской истины просто несправедлив. А что, собственно, делает Церковь на протяжении двух тысяч лет? Она проповедует истину, свидетельствуя о ней прежде всего самим фактом чуда своего исторического бытия. Ведь это действительно чудо, очевидное для каждого, кто желает на это посмотреть непредвзято. Не будь тут особого Промысла и Божией помощи, Церковь никогда не смогла бы просуществовать две тысячи лет при том множестве человеческих гонений и враждебной неприязни, которые ее со всех сторон окружали. В частности, Русской Церкви никогда бы не пережить первые десятилетия советского строя, ежели бы не очевидное хранение ее десницей Божией. Ну что стоило нашим кровавым деспотам уничтожить весь епископат? Ведь имел один из них зачатки семинаристского образования и прекрасно знал, что без епископов нет Церкви. Так нет же! И разве не Промысел Божий положил предел в то время абсолютно возможному и реальному истреблению всех архиереев и, быть может, даже нечто изменил в душах некоторых наших властителей в связи с угрозой приближающейся войны. Но это уже отдельный исторический вопрос. Сейчас я говорю о чуде, о котором Церковь свидетельствует всем своим бытием.

Святитель Григорий Палама писал: «Слово может быть опровергнуто словом, и аргумент может быть опровергнут аргументом, но чем можно опровергнуть жизнь?» Конечно, при изменении исторической обстановки, скажем, с более жесткой на более внешне благоприятствующую Церковь использует и те традиционные средства донесения евангельского благовестил до каждого верующего, которые ей всегда были присущи. Это и церковная проповедь с амвона, и катехизация новоначальных, и издание книг — сегодня их немало публикуется не только священнослужителями, но и благочестивыми мирянами. В наше время это и использование средств массовой информации в той мере, в какой это доступно при наших организационных и финансовых возможностях, которых у православных проповедников, безусловно, куда меньше, чем у приезжающих из более благополучных в экономическом отношении государств миссионеров.

Конечно, наша Церковь не имеет тех финансовых возможностей, которые есть, скажем, у Муна, сайентологов или даже американских баптистов. Они запросто могут снять Дворец молодежи в аренду на воскресный день. Однако даже если бы у Церкви и были такие деньги, ни один православный епископ, думаю, на это бы их не потратил. Хотя бы уже в силу той множественности попечений, которые реально лежат на нашей Церкви.

Так что вряд ли здесь можно говорить о какой-то пассивности Церкви. Конечно же, православный человек не станет с целью проповеди ловить когоою у входа в метро и предлагать ему проспект на ближайшую воскресную литургию с описанием некоего приза, который тот там сможет получить. Православный человек не будет пробираться поздно вечером тайком в чужой подъезд, чтобы рассовывать какие-то брошюры, пусть даже самого душеполезного содержания, по ящикам ничего не ведущих жильцов. Православный священник вряд ли

войдет в концертный зал Олимпийского стадиона в сопровождении вокально-инструментального ансамбля и начнет говорить нечто утешительное собравшейся там праздной публике. Действительно, Православной Церкви такого рода проповедь или, вернее будет сказать, пропаганда не свойственна.

Но чем объясняется то, что Православная Церковь не занимается миссионерской деятельностью в общественном понимании этого слова, ведь сегодня в нашей стране проповедь православных оказывается чуть ли не менее слышной, чем, скажем, протестантов и даже католиков?

МИССИОНЕРСКОЙ деятельностью Православная Церковь занимается. Только, повторю, не в том смысле, чтобы ловить у выхода из метро и всучивать приглашение на очередное богослужение-шоу или звонить в дверь, призывая поговорить о Библии и о конечных ценностях. Церковь свидетельствует о Христе прежде всего фактом своего бытия. Главной же проповедью Православия служат те тысячи возрождаемых храмов, в которых сейчас уже опять по милости Божией совершается наше исполненное силы, духа и красоты богослужение. Кроме того, сейчас уже почти в каждом областном городе есть хотя бы одна православная школа. Появляются высшие учебные заведения — тот же Свято-Тихоновский институт или православный институт имени Иоанна Богослова, есть и другие, и не только в Москве, высшие учебные заведения. Благодаря работе Церковного Синодального отдела по миссионерству, теперь летом регулярно организуются миссионерские поездки нашего духовенства по удаленным областям Сибири, Крайнего Севера, других епархий. Батюшки и студенты семинарий, богословских институтов приплывают на кораблях, прилетают на вертолетах и крестят, отпевают, венчают множество людей, которые, быть может, в своей жизни или вовсе священника не видели, или видели пару раз. Об этом, в отличие от миссионерской

деятельности протестантов в нашей стране, средства массовой информации немного сообщают своим читателям и зрителям. О милосердном служении православных — больным, престарелым, заключенным — тоже почти не говорится. Хотя то же училище сестер милосердия при Первой градской больнице в Москве и подобные им в других городах — это, может быть, единственная надежда на возрождение нашей, как правило, равнодушной к страданию человека медицины. И надо было бы кричать на всех перепутьях о том беспримерном конкурсе девушек, которые каждый год стремятся поступить в такие училища, чтобы стать после этого не актрисами, а сестрами милосердия.

Так что все эти упреки в адрес Православной Церкви, которая обвиняется, с одной стороны, в отказе от собственно миссионерской деятельности, а с другой — в непримиримости к проповеднической деятельности иных религиозных организаций, свидетельствуют скорее о смешанных критериях в нашем обществе, когда отсутствие агрессии в проповеди воспринимается как пассивность и, напротив, чуть громче сказанное слово как претензия на исключительность и даже затыкание рта всем остальным иноверцам.

Известно, что западные христиане постоянно устраивают разные благотворительные акции по всему миру. И даже было такое, что кришнаиты в Чечне кормили солдат федеральной армии. Почему о православных подобное редко услышишь?

РЕДКО услышишь прежде всего потому, что об этом никто не рассказывает. К примеру, в средствах массовой информации даже не упоминалось о деятельности Сретенского монастыря по сбору средств в Чечню, о поездке туда в дни Страстной седмицы игумена Тихона с огромным количеством гуманитарной помощи. Помощь эта собиралась со всех православных приходов Москвы. И не только для православной

общины и русских людей в Грозном, но и для всех детей, которые пострадали во время войны, независимо от их национальности и вероисповедания. Можно было бы рассказать о деятельности уже не первый год функционирующего при Священном Синоде отдела по социальной помощи, о постоянном его попечении над Пятой градской больницей, больницей имени святителя Алексия. Или о училище сестер милосердия при Первой градской больнице, где уже было несколько выпусков. Можно было бы рассказать и о приюте для девочек, созданном по благословению и под руководством отца Аркадия Шатова, о школах для детей-сирот, существующих при целом ряде русских монастырей... Однако светская пресса, телевидение обо всем этом никак не информируют своих читателей и зрителей. Впрочем, православные люди, занимающиеся благотворительной деятельностью, о ней и не кричат.

Есть здесь и еще одна причина. При всей важности попечения о внешнем мире, о социальном благосостоянии каждого, главное, чем занимается и к чему призвана Православная Церковь, — это ведение людей ко спасению, окормление их душ, а не насыщение хлебами земными. Надо ли напоминать о первом искушении Христа диаволом?

Что же касается кришнаитской помощи, то известно, что они предлагают еду идоложертвенную. Но для христианина ее употребление недопустимо. Кроме того, это недобросовестная религиозная интервенция. Представьте, если бы мы предлагали людям других вероисповеданий участвовать в тех или иных обрядах и таинствах Православной Церкви, скрывая, что это обряды и таинства, и называя это, предположим, физиотерапевтической процедурой.

С чем связано то, что в последнее время так изменилось отношение Православной Церкви к экуменизму?

СУЩЕСТВЕННОЕ изменение нашего отношения к экуменизму связано не с принципиальной переменой

богословских позиций, а с изменением реалий западного христианского мира.

В 20-40-х годах XX века экуменизм был на 90% лево-протестантским. Когда на одной из первых экуменических конференций протоиерей Сергий Булгаков прочитал доклад о почитании Божией Матери, его захлопали и освистали. Для протестантов недопустимо почитание Божией Матери, они в основном не признают и Ее приснодевство, ложно трактуя слова Евангелия о братьях Спасителя как о детях не только Праведного Иосифа, но и Самой Пресвятой Богородицы. В 30-40-х годах протестанты были решительно настроены и по отношению к иконопочитанию, так что на тех же экуменических конференциях не стыдились называть его идолопоклонничеством. Кроме того, в тогдашнем экуменизме присутствовал очевидный политический подтекст.

В 60-е годы ситуация изменилась. В результате десятилетий миссии русской эмиграции в Европе и в Соединенных Штатах многие верующие там начали осознавать важность восточной христианской традиции. Поэтому возникла необходимость свидетельства — в разных формах и разными способами - перед западным христианским миром об истине Православия. Это свидетельство осуществлялось через такие общественные структуры, как Всемирный Совет Церквей и другие экуменические организации. Какова была степень успеха, об этом можно судить по-разному, но в любом случае открытое иконоборчество, неуважение к патристической традиции, к таинствам и обрядам Восточной Церкви было преодолено. С тех пор многое изменилось. Сегодня можно увидеть в протестантских храмах — и у традиционных протестантов, и у лютеран, у англикан, у методистов - православные иконы и русские, и греческие, пусть даже означенные как религиозная живопись. Можно услышать православные песнопения. Мы знаем, что многие серьезные протестантские богословы занимаются изданием святоотеческих текстов и памятников древнемонашеской письменности и достаточно глубоко их толкуют. Несомненно, это тоже плод разнообразного экуменического общения.

Однако наряду с этим в протестантском мире в последнее время явно усиливается влияние общераспространимых в общественном сознании тенденций имморализма в подходе к таким основам христианской нравственности, как чистота брака, чистота общения полов. Протестанты дожили до того, что на официальном уровне чередуют обращение к Богу в мужском и женском роде. Молитва Господня читается то «Отче наш...», то (прости Господи!) «Мать наша...» У протестантов, несмотря на их вековое иконоборчество, можно увидеть нечто отдаленно напоминающее распятие некоего существа с усредненными мужеженскими половыми признаками. И все это ради того, чтобы показать равенство оскотиненного мужчины и превратившейся в животное женщины! И этот полный отказ от элементарных азов христианства происходит почти повсеместно. Когда спрашиваешь у пастыря такого прихода о вере в Бога, то начинаются разговоры о высшей силе, о некоем абсолютном разуме. Если просишь сказать конкретнее, признает ли он существование лукавого как силы зла, действующей в мире, он может сказать: «Нет. Какой лукавый? Есть хаос, нестроения, есть тоталитаризм, есть отсутствие свободы». — «А как же искушение Спасителя диаволом? Есть же множество эпизодов Священного Писания, которые говорят о падших духах злобы?» На это он отвечает: «Ну что вы! Это все аллегории. Вы не знаете, как правильно читать Евангелие».

Неудивительно, что и отношение к тексту Священного Писания как к неизменному и богооткровенному сменяется на вольное с ним обращение. И когда все эти тенденции превысили меру вместимости для христианского сознания, возник естественный протест, выразившийся в выходе из Всемирного Совета Церквей целого ряда Поместных Православных Церквей — Грузинской, Сербской, Иерусалимской. Фактически вопрос этот стоит сегодня и перед Русской Православной Церковью.

На каждой литургии мы молимся о соединении святых Божиих Церквей. Кто с кем и на какой основе должен и может объединяться?

ДАВАЙТЕ сначала точно процитируем то, о чем молится святая Церковь в великой ектение. Молится «о мире всего мира, благостоянии святых Божиих церквей и соединении всех». Итак, Церковь не молится о соединении святых Божиих Церквей просто потому, что сама по себе Церковь едина и не может быть никакой множественности Церквей Христовых, пребывающих вне общения друг с другом, которые должны соединиться. Если посмотреть греческий оригинал этой ектений, мы увидим, что в отличие от слова «церквей» стоящее там слово «всех» — мужского рода. Оно означает соединение всех людей, вхождение отдельных собратьев в ограду Церкви. То есть совсем иной смысл. И это то, о чем действительно на протяжении всего исторического бытия свидетельствует Церковь Христова, призывая в свою ограду и всех неверующих, язычников, иноверцев, представителей иных мировоззрений и, в конце концов, всех отделившихся от полноты пребывания в ней христиан. И это наш христианский долг - молиться о мире во всем мире и о всех людях как чадах Божиих. И это вовсе не экуменизм.

Коренная посылка протестантского экуменизма (а экуменизм, конечно же, зародился в протестантской среде) иная. Она исходит из того, что исторически нам не явлена полнота Церкви Христовой как Единой Церкви от века и до второго пришествия пребывающего на земле человеческого сообщества. Церковь будто бы явлена лишь как множество ветвей одного дерева, даже не всегда осознающих свое пребывание в полноте вселенской, в полноте кафоличности. И в этом смысле изначально задача экуменизма состояла в том, чтобы все христиане осознали, что они лишь веточки одного и того же древа. Но то, что никакая конфессия не может претендовать

на. полноту истины, на полноту хранения евангельского благовестил, с этим Православная Церковь, конечно, никогда не согласится.

Как Вы считаете, объединение Православия и Католичества в принципе возможно?

ДА, возможно, если ^атолики откажутся от двух своих кардинальных заблулсдений: от учения о примате, то есть абсолютном главенстве, римского епископа, о даре его непогрешимого учительства, и от учения об исхождении Святого Духа от Отца и Сына — иными словами, откажутся от ложной триадологии. Если это произойдет, то не будет никаких непреодолимых препятствий для воссоединения Католичества с Православием, точнее, Римской кафедры, Римской Церкви со Вселенской Церковью Христовой. Можно богословски точно рассуждать не о Католичестве, а именно о Римской Церкви, некогда отделившейся от полноты пребывания во Вселенском Православии, но сохранившей основы древне-церковной веры — иерархическое священство и многие признаки богослужебной церковности. Откажется ли какой-либо из пап от папского примата о непогрешимости? Об этом можно скорее молиться и этого желать. Но вряд ли такое может быть достигнуто на богословских переговорах и политических собеседованиях.

А объединение Православия и Протестантства тоже может быть достигнуто?

БЕЗУСЛОВНО, протестанты, благодаря замутненное™ специфическими воззрениями, значительно дальше ушли от веры древней неразделенной Церкви. И в этом смысле не случайно, что католики принимаются в ограду Православной Церкви, как правило, по третьему чину, когда через таинство покаяния признается действительность крещения, миропомазания, священства (католические клирики принимаются в сущем сане, если тому нет других канонических препятствий). Протестанты же принимаются не более чем по второму чину, через таинство миропомазания. Мы можем традиционных протестантов признавать крещеными христианами, то есть сущно-стно связанными с Церковью Христовой, но не получившими никаких иных даров благодатного в ней пребывания, которые есть у православных. И конечно же, без обретения священства, идущего от апостолов, без признания необходимости и спасительности семи таинств, установленных Спасителем, невозможно говорить о каком бы то ни было вхождении протестантских сообществ в ограду святой Церкви.

Впрочем, в двадцатом столетии бывали и радостные прецеденты. Так, уже в наше время, в конце 70-х - начале 80-х годов, несколько епархий американских баптистов из южных штатов почти в полном составе вошли в состав епархии Антиохийского патриархата Северной Америки и явились очень активными свидетелями Православия в среде своих же ближних собратьев. Так что благодать Божия «немощное врачует и оскудевающее восполняет».

Как Православная Церковь относится к старообрядчеству?

ЕСЛИ говорить о точных канонических понятиях, то вернее было бы употреблять термин «раскол», а не «старообрядчество», ибо оно по природе своей и есть раскол, то есть отпадение от единства православной веры сначала тоже единого, а потом до бесконечности раздробленного сообщества, не признающего историческую Церковь такой, какой она существует, в результате чего утерявшего и собственное именование Церкви. В этом смысле дальше можно лишь рассуждать о степенях этого отпадения. Сильнее всего это проявилось в беспоповческих общинах^ дошедших до прямо противоречащего Новому Завету утверждения о таком ниспа-дении церковного бытия, при котором не только церковная иерархия утрачивает свое значение, но и большинство

таинств отменяется. Некоторые старообрядцы считают, что должно быть сохранено только крещение, некоторые признают те или иные формы брака. В меньшей степени такое отпадение произошло в общинах поповческих, которые — одна ветвь в XIX веке, а другая в 20-е годы нашего столетия — пытались возродить у себя церковную иерархию, но методами тоже весьма парадоксальными, то есть приняв духовенство из той самой Церкви, законность, бытие и благодатное™ которой ими же и не признается.

Что же касается реформ патриарха Никона, то церковно-историческая наука прямо утверждает их необходимость и правомерность, так как они спасли нашу Церковь от того обрядоверия, тупиковость развития которого как раз и продемонстрировала вся позднейшая история старообрядчества.

Почему в истории нашей Церкви допускались преследования и даже убийства раскольников?

ПРЕСЛЕДОВАНИЯ раскольников происходили не столько за высказываемые ими взгляды, сколько за открытое, иной раз до вооруженного, противодействие существующей власти. Как известно, тот же Аввакум был сожжен, но отнюдь не тогда, когда он отказался принять реформу патриарха Никона, а много десятилетий спустя, когда и сам Никон побывал в ссылке и умер, и царь Алексей Михайлович скончался и когда степень обличения раскольниками высшей власти и самой Русской Церкви дошла уже до призывов к прямой вооруженной борьбе против государственных установлений. Действительно, такие призывы, и не только по нормам XVII века, могли привести или к заключению, или к смертной казни. Можно спорить о самом институте смертной казни, о ее приемлемости или нет, но было бы предвзятостью считать, что в тех исторических условиях государственная власть не имела никаких законных оснований преследовать Аввакума и его единомышленников. Что же касается более спокойных столетий, второй половины XVIII или XIX веков,

то старообрядцы, опять же, в основной своей массе за религиозные убеждения не преследовались. Государство лишь ограждало своих подданных от тех случаев, когда среди православных велась активная старообрядческая пропаганда. Ведь по законам Российской империи совращение из Православия было государственно наказуемым преступлением. Сегодня это может многим не нравиться и, безусловно, эта норма к современной жизни российского общества неприменима, но, опять же, если рассуждать исторически трезво, думается, что она во многом охраняла стабильность существования нашего Отечества на протяжении более чем двух с половиной веков.

Сколько сегодня единоверческих приходов в Русской Православной Церкви и какова тенденция — к увеличению или к сокращению их числа?

НАПОМНЮ, что единоверцы — это та часть старообрядцев, которая во второй половине XIX века вошла в ограду нашей Церкви при условии, что им были сохранены их дониконовские богослужебные книги и основные богослужебные правила. Но при этом они признали законность и благодатность церковной иерархии православной и, как они тогда выражались* «господствующей» Церкви. В то время таких приходов по России было, кажется (точной статистики не помню), несколько десятков. Конечно, это меньшая часть старообрядчества, но важно, что они вообще появились. После революции остались единицы, сегодня, может быть, уже несколько побольше, и число это продолжает увеличиваться. Впрочем, лично я не могу относиться к этому вполне благожелательно. В XIX веке единоверчество, по сути, было плавным воцерковлением отторгнутых от Церкви старообрядческим расколом чад Божиих, когда им, как младенцам, по слову апостола Павла, сначала давалась молочная пища — мол, хотите вы непременно петь «И во веки веком» вместо «во веки

веков», ну пойте; или провозглашайте «Аллилуиа» не три раза, а два; или привносите что-то иное, свое, но с точки зрения богослужебного устава корректное — только пусть будет в вашей жизни главное: пребывание в полноте церковного общения. Теперь же за возрождением, не очень пока численно заметным, единоверческих приходов, как правило, стоит традиция интеллигентствующих неофитов, тяготеющих, однако, к неообновленчеству не либерального толка, а суперконсервативного, когда в возрождении дониконовских богослужебных традиций ими видится путь к возрождению всей Русской Церкви. Но право же, не в архаическом языке первой половины XVII столетия, не в косоворотках и смазных сапогах путь к духовному возрождению нашего народа. А некоторая элитарная отстраненность от прочей жизни Церкви, которая часто характерна для такого рода единоверчества, на мой взгляд, не может не вызывать тревоги.