Как и всякий биологический организм, человек рождается и, прежде чем умереть, обычно проходит стадии детства, юности, зрелости и старости. Та или другая ступень в онтогенезе, тот или другой возраст становятся основанием для объединения с другими, для идентификации с ними, а также —для дифференциации, для противопоставления другим по возрасту.
Возраст —это знак в процессе социальной символизации. Данному знаку могут быть приписаны различные коннотативные смыслы, оценки. Каждый, вероятно, наблюдал явление, так сказать, «возрастной озабоченности», к примеру — восклицания типа «Мне уже 20 лет, а я еще ничего не совершил!» или «Мне уже 25, а я еще не замужем!». Молодящийся старец, как, скажем, у Т.Манна в «Смерти в Венеции»; зрелая дама, желающая выглядеть юной, или, напротив, двенадцатилетняя девочка, которая использует все возможности косметики, чтобы смотреться на восемнадцать... Какова природа этих знакомых картин1?
Общности существуют не просто сами по себе: они также выступают как элементы множества, чаще всего — парного. Между элементами этих множеств возникают специфические отношения оппозиции, которые в свою очередь конституируют сами элементы. Главная оппозиция возрастных общностей — противопоставление и единство «отцов» и «детей». Между «отцами» и «детьми» — вечное соперничество и в то же время фундаментальное отношение взаимной приязни. Эмпирически эта приязнь выражается как вполне наглядная любовь родителей и детей в семье.
|
|
Возрасты людей становятся поколениями, связываясь с определенными историческими событиями2. Единство и противопоставления по возрасту проецируются на социальную иерархию. Всякий социум имеет привилегированный возраст. В стабильном обществе «отцы» наверху, «дети» —внизу3. Отсюда даже сами названия социальных статусов по преимуществу имеют возрастную окраску (холоп — «хлопец»,
boy, garcon)4. Подчиненный возраст (как и любая непривилегированная общность) несет в себе некоторые моменты маргинализма. Подчиненный возраст в цивилизованном обществе наделяется и своими специфическими правами. Они определяются по наличию юридических документов, защищающих эти права5. Налицо специфические права молодежи. Они учитывают максимальную мобильность, эмоциональность, импульсивность молодежи и ее меньшие социальные возможности. Подчиненный возраст становится предметом большего внимания социальной науки6. Составляющие личности в подчиненном возрасте обладают более высокой символической активностью.
Чтобы оградить общество от молодежных эксцессов и ввести их в русло процессов, разрушительный деструктивный потенциал молодежи должен быть канализирован. В цивилизованном обществе выработались такого рода социальные институты, позволяющие сравнительно безболезненно «выпустить пар». Наиболее древняя и грубая форма данного института — война. Разумеется, войны не могут быть объяснены только конфликтом отцов и детей. Здесь существенную роль играют также и этнические противоречия и экономические интересы. Однако нет сомнения, что, скажем, в бесконечных конфликтах греческих полисов между собой определенную роль играло и стремление господствующих «отцов» сохранить свое положение7. Более мягкая форма указанного института— всеобщая воинская обязанность^. Она позволяет удержать самую активную часть молодых мужчин в рамках жесткого порядка. Наконец, наиболее цивилизованным и либеральным способом организовать молодежную энергию и оградить общество от эксцессов служит массовое образование, особенно высшее9.
|
|
Мы указали только на основные институты, обуздывающие деструктивный (с точки зрения отцов) потенциал молодежи. Кроме того, существенную роль здесь играют такие социальные институты, развитые в новоевропейской цивилизации, как спорт, религия, тюрьма.
Взаимная приязнь отцов и детей перед лицом цивилизации трансформируется в комплекс вины, рационализируется как взаимная вина10.
На примере постоянного, как бы фонового протеста молодежи можно проследить функционирование архетипа освобождения, который всегда сопровождает отношения привилегированных и непривилегированных общностей в цивилизованном обществе. Именно здесь раскрывается сакральный смысл позитивной свободы (по И.Канту), или «свободы для» (по Н.А.Бердяеву), и — соответственно — негативной свободы, или «свободы от». Возникает представление, что в конечном счете весь смысл социальной жизни состоит в борьбе за свободу, понимаемую в политическом аспекте. Вот и молодежные бунты, потрясшие цивилизованный Запад в конце 60-х годов XX в., на своем
знамени начертали идеологему освобождения от власти отцов: «Вся история до сих пор существовавших обществ —это история борьбы между поколениями»11.
Говоря об отношениях возрастов, мы все время имели в виду стабильное цивилизованное общество. Как организуются отношения поколений в переходные, или транзитивные, эпохи, в эпохи перемен? Здесь отцы теряют свое привилегированное положение. Уже у пророка Исайи читаем в описании гибели Иерусалима: «И дам им отроков в начальники, и дети будут господствовать над ними» (Ис. 3:4-5). Такого рода инверсию в отношениях поколений можно было наблюдать во время Русской революции 1917 г., когда, скажем, 16-летний Аркадий Гайдар командовал полком; такие же явления заметны и сегодня, когда в результате российских реформ 90-х годов ветераны потеряли, как правило, не только привилегированное положение, но и необходимые средства к жизни, в то время как у руля экономики и политики часто оказываются совсем еще молодые люди (весьма молодой по меркам тогдашних правительственных кругов Егор Гайдар, внук Аркадия, стал премьер-министром).
Новоевропейская цивилизация — в отличие от традиционных обществ, ориентированных на сохранение status quo, — есть цивилизация, ориентированная на прогресс, и в целом обнаруживает тенденцию к тому, чтобы более высоко ставить молодость. В итоге здесь мы сталкиваемся с амбивалентной оценкой молодости и старости, поскольку оценки, свойственные традиционному обществу, не уходят полностью, но продолжают сосуществовать с новоевропейскими.
Особая проблема в связи с этой установкой на ценность молодости — инфантилизация современного цивилизованного общества. В нецивилизованных обществах люди рано взрослеют, поэтому в вооруженных конфликтах цивилизованных и нецивилизованных стран солдаты одного и того же биологического возраста имеют разный социальный возраст. 15-летние чеченские боевики, ставившие фугасы на дорогах Чечни, «старше» по своему социальному возрасту, чем 18-20-летние российские призывники федеральных войск, которые призваны подавлять чеченский сепаратизм12.
|
|
Э. Берн, разделив в каждом человеке существование Родителя, Взрослого и Ребенка, дал некоторые основания для анализа феномена инфантилизма. Инфантилен тот человек, в котором Родитель и Взрослый отступают на второй план, а на первый план выходит Ребенок с его импульсивностью, эмоциональностью и т. п. За структурой Берна стоит, конечно, структура 3. Фрейда с его Сверх-Я (эквивалентным Родителю), Я (эквивалентным Взрослому) и Оно (эквивалентным Ребенку)13.
В связи с инфантилизацией населения цивилизованных стран на-
ходится и своеобразное гендерное требование: девушки ждут от своих сверстников большей взрослости (обычные ламентации: «Где же настоящие мужчины?! Все — мальчишки, вплоть до 60 лет!»). Однако само это требование есть скрытое свидетельство инфантилизации не только мужчин, но и женщин, которые «по-детски» ищут защиты и покровительства и не готовы к тому, чтобы выполнить функции жены и матери.
Демографическая ситуация Нового времени такова, что увеличивается продолжительность жизни и в связи с этим возрастают как абсолютное число, так и процент пожилых людей в общей структуре населения. Это обстоятельство не может не сказаться на том, как складываются отношения между отцами и детьми. Правда, такое влияние не вполне ясно. Возможно, что это демографическое изменение влечет за собой тенденцию возрастания консерватизма. Хотя обнаруживаются и противоположные тенденции — психологическое «помолодение» и даже инфантилизация стариков.
Старость в Античности и вообще в стабильном традиционном обществе рассматривалась как ценность, лучшее время жизни. Сейчас в новоевропейской цивилизации возникает потребность, так сказать, заново «тематизировать» старость, разработать систему ценностных стереотипов для того, чтобы старик мог с душевным комфортом идентифицироваться со своим возрастом. Здесь обретают вторую жизнь ценностные установки античной философии. В современном мире, где господствует культ молодости, классическая греческая философия поможет нам перенести процесс старения менее болезненно14.
|
|
Культура античного мира исходила из двух жизненных моделей, заслуживающих подражания: героя типа Ахилла с его короткой, но насыщенной событиями жизнью и почтенного старца, стремящегося к спокойной, внутренне сосредоточенной жизни, соответствующей идеалам стоицизма. Древние полагали, что наиболее почетна смерть либо в ранней юности, либо в глубокой старости, так как преклонный возраст, несмотря на все его минусы, — возраст торжества разума. И сегодня Ж. Бодрийяр говорит, что пожилые люди —это «третий мир существования»15.
Таким образом, возраст выступает одним из важнейших ориентиров идентификации и конституирует специфические социальные общности: молодежь, зрелое поколение, старики.