Наверное

- Антон, только у меня к тебе просьба, - чуть помедлив, сказала я.

- Какая? - с напряжением в голосе спросил он.

- Расскажи, что у вас было с Алиной, - попросила я.

- С Алиной? - переспросил он. Какие-то голоса стали вновь слышны в трубке, поэтому парня мне было слышно не так хорошо, как раньше.

- Да, с ней. Расскажи, пожалуйста.

- Это не телефонный разговор, - с волнением в голосе начал он. - Давай встретимся лично, и я все тебе объясню. Идет?

- Идет, - легко согласилась я, совершая по незнанию стратегическую ошибку.

- Катенька, я уже закрыл все зачеты, - торопливо проговорил парень тем временем, - поэтому на следующей неделе меня не будет. Мне нужно увидеться с отцом. И я улетаю к нему. Поэтому мы встретимся в следующий понедельник - после экзамена по праву. Идет?

- Идет, - растерялась я, не ожидала, что придется так долго ждать.

- Я, правда, очень хочу тебя увидеть, - с болью в голосе проговорил он, - Но у меня не получается раньше. Прости.

- Ага, - не оставалось мне ничего другого.

Не поняла, как Антон, который посещал занятия меньше других, уже умудрился все сдать?!

Может, он колдун? Крибли-крабли-бумс, и наколдовал себе зачетку. А вдобавок и оборотень - в Кея превращаться умеет.

- Кстати, Катя, тебя завтра утром будет ждать небольшой сюрприз.

- Какой? - никогда не любила я сюрпризов.

- Помнишь, я фотографировал тебя? Я сделал эти снимки, и завтра они прибудут к тебе с курьером. Твой брат ведь весь день будет дома, он сможет их забрать, если тебя не будет...

- Я сама буду дома. Антон, спасибо, - я даже не ожидала от него такого жеста, да и про фото уже забыла. По-моему, этот парень лучше меня понимает в неожиданностях! - Спасибо большое! Я, наверное, там не очень вышла?

- Наоборот, ты на тех фото такая же красивая, как и в жизни.

Я смущенно засмеялась, до сих пор не в силах понять общаюсь ли я с Кейтоном или с двумя братьями, ведущими странную игру?

- Катя? - позвал он меня по имени, и я сразу же улыбнулась, потому что поняла: мне нравится, когда он обращается ко мне таким плавным голосом.

- А?

- Я тебя люблю, - с этими словами он положил трубку, заставив меня в изумлении смотреть на экран слайдера. Но на сердце стало приятно. Бабочки вернулись назад, каждая из них притащила с собой по большой корзинке с цветочным нектаром, который изрядно подсластил мне душу.

Любит...

- Дочка? - заглянул ко мне в это время папа. Кажется, фильм закончился, и все дружно направились в кухню - за новой порцией пончиков. Заодно обсуждали, что будут смотреть следующее.

- Что? - спросила я, едва ли не жмурясь от признания Антона в восторге, как кошка. И сразу же забыла Кея.

- Хм, - обошел меня родитель и присел на Нелькину кровать. - Почти уже ничего.

- Точно? Кстати, у тебя за ухом кисточка, - с улыбкой сказала я Томасу.

- Ага, вот что кололось! - вытащил он тут же круглую коническую кисть орехового цвета, которых у нас в достатке валялось по всему дому. Когда в школе я ходила на урок рисования, моя учительница постоянно возмущалась, почему я беру с собой такие 'глупые и непригодные кисточки для рисования'. Правда, это было лишь половиной беды. Преподавательница была очень требовательная, и уже в третьем классе заставляла нас не просто рисовать, а делать тени, полутени и плавные переходы между оттенками. И еще чтобы мы не просто раскрашивали, а работали мазками и какими-то странными техниками, которыми, думаю, детские умы овладеть не в состоянии. Да и не детские тоже - пусть тебе и пятнадцать, двадцать пять или сорок лет, но если таланта к изобразительному искусству у тебя нет, то, сколько не тренируйся, а картин, способных зацепить взгляд, не создашь, и вообще будешь рисовать что и как попало. Не смотря на то, что мой отец - признанный художник, особенно известный в узких изобразительных кругах, одно время даже преподававший в известной Академии искусств, я почти не умею рисовать - нет ни дара, ни желания. В школе я тоже рисовала, как попало. Это неимоверное раздражало учительницу. А еще я пробовала копировать стиль папы, насмотревшись его странных работ в мастерской.

Однажды, уже в классе пятом, учительница задала нам нарисовать портрет близкого родственника. Томас как раз перед этим писал по памяти портрет бабушки (когда она увидела его, то избила им же своего старшего сына), который очень хвалили все его друзья. Я, подумав, что если скопирую папину работу, непременно получу 'отлично' - ведь он известный художник! - принялась усердно перерисовывать бесформенную желтую тучу, посредине которой торчало два великолепных красных глаза... Справа у тучи была костяная рука, грозящая зрителю неимоверно длинным указательным пальцем. Слева - фартук.

Когда я с гордостью притащила это учительнице за стол, ей чуть плохо не стало. Она решила, что я издеваюсь над ней, отругала меня перед всем классом и дала персональное домашнее задание на тему 'Зоопарк'. Дома я пожаловалась Томасу на такую несправедливость: почему его дяденьки-друзья говорят, что его картины красивые и необычные и увозят на всякие выставки, а моя учительница ставит двойки, ругает и задает домашнее задание.

- Просто она дура, эта ваша училка, - сказал он тогда мне, погладив по голове.

- Настоящий педагог, - ехидно заметил дядя Боря, сидевший у нас на кухне.

- Иди в баню, - отмахнулся родитель.- Катенька, не плачь! Почему ты плачешь?

- Я не хочу рисовать зоопарк, - хныкала я. - Я хочу гулять с Нинкой и с Иркой. Мы хотим пойти в гаражи и залезть на их крыши.

- Я бы на кое-чьем месте запретил ходить в такие места маленькой девочке, - вскользь заметил разумный изредка дядя Боря, но его не услышали.

- Не хочешь? Давай я тебе напишу, малышка? - предложил еще один папин друг, художник Даниэль, о котором я уже рассказывала.

- Только не ты! - запротестовал Томас, знавший, что главной фишкой Даниэля является стиль 'ню'. А, вернее, 'нью-модерн-ню', как окрестил его сам художник. - Моя дочурка еще слишком мала. Давай, Катрина, я все же сам тебе 'Зоопарк' нарисую.

- Бедный ребенок, - от души посочувствовал дядя Боря, - давайте ей лучше я нарисую? Глядишь, проблем не будет.

- Ты вообще не художник! - восстали против него два друга. - Мы сами можем!

Они нарисовали. Я принесла это на урок. В результате, через две недели ворчащему и недовольному сове-Томасу, пришлось вставать в семь часов утра и тащиться со мной в школу - на особое совещание. Членами этого совещания были наша учительница по рисованию, классная руководительница и школьный психолог, которому 'художница' показала оба рисунка: и тот, что по памяти пыталась нарисовать я, и тот, что в результате недолгих совместных усилий получились у Даниэля и Томаса.

- Вы папа Кати Радовой? - сухо поинтересовалась тогда учительница.

- Да, госпожа, я, - скромно откинул назад тогда еще очень длинные, волосы папа. Кожаный шнурок, заменяющий ему резинку, был утащен и изжеван маленькой Нелли.

- Я не госпожа, а Лариса Петровна, - строго сказала женщина.

- Школьные формальности, - проворчал отец. Я покорно встала за его спиной.

- Будьте любезны, садитесь, - предложила ему классная, до этого видевшая папу в самом начале первого класса.

- Спасибо, милая, - сфамильярничал родитель.

- Я вообще-то Виктория Андреевна, - смутилась классная, недавняя выпускница педагогического университета.

- Спасибо, я наслышан о вас, - отвечал Томас.

- Если наслышаны, то почему пришли только через неделю, а не сразу, как я вас вызвала? - недовольно спросила преподавательница рисования, которая была в школе еще и организатором.

- А что, собственно, заставило вас вызвать меня? Я, знаете ли, занятой человек, а не джинн из бутылки, увы, не могу приходить по первому вашему повелению. - На самом деле, Томас все никак не мог заставить себя подняться так рано. Он в четыре утра только ложился спать.

- Мы были вынуждены вызвать вас, так как нас тревожит возникшая ситуация с вашей дочерью Катей.

- А что с ней не так? Катя, ты сделала какую-нибудь гадость этим милым дамам?

Я отрицательно покачала головой.

- Понимаете, на основе двух последних Катиных работ по рисованию, которые мне показала Лариса Петровна, - сбивчиво начала школьный психолог, - я сделала вывод, что у Кати проблемы.

- Какие проблемы? - окинул ее откровенно заинтересованным взглядом Томас.

- Психические отклонения. Это видно в ее рисунках. Поэтому мы так настойчиво хотели с вами поговорить, - и психолог начала рассказывать о моих возможных психических недугах. Пока она говорила, папа все больше и больше краснел и копил возмущение, чтобы потом начать пафосно обличать учителей, 'закостеневших в традициях' и 'не понимающих современного новейшего авангарда'.

- Так это вы Кате всю эту гадость рисовали? - скептически спросила психолог.

- Как грубо вы выражаетесь, милая! Вам показывают необычный рисунок, а вы сразу заводите свою песню: 'это ненормально, это психушка!' Что у вас за отсталая школа? Как вас учат художественным искусствам? Нет, сейчас в школах совершенно не понимают искусства и подгоняют всех под одну глупую планку! И вы хотите, чтобы дети были талантливыми? Нет, талант не подгонишь под определенную черту "можно-нельзя"! - раздухарился родитель.

- А вы кто у нас такой? - вздернула подбородок учительница рисования, ненавидевшая, когда с ней спорят. - Критик?

- Нет, я художник! - с апломбом отвечал родственник.

- Да? - явно не поверила ему женщина. - И как вас зовут?

- Нас зовут Томас Радов. Мы-с художники-модернисты, - с явным удовольствием отвечал ей папа. - Графоманы от ИЗО, так сказать, с немного мировым значением.

Как оказалось, зря он грешил на мою учительницу - немного в современных тенденциях она разбиралась, и имя отца слышала. После его слов преподавательница вдруг резко поменяла свою точку зрения, объявив Томаса едва ли не современным гением. Педагоги потом в три соловья разливались перед ним, перехваливая, как только могли. Я уже больше никогда не парилась на рисовании - пятерки мне были обеспечены.

Пока я вспоминала этот далекий эпизод из своего прошлого, Томас справился с кистью, беспечно кинул ее на мою кровать и начал:

- Ты знаешь, обычно я не лезу в вашу жизнь в виду своих очень либеральных взглядов на воспитание детей, но...

- Что ты этим хочешь сказать? - удивилась я.

- Просто я вижу твою подавленность. Ты чем-то озабоченна. Вернее, была озабочена, а теперь сияешь, словно маленькое солнце семьи Радовых. Ничего не хочешь мне сказать?

- Нет, - улыбнулась я. В самом деле, не буду же я отцу рассказывать всю эту идиотскую историю, заваренную непонятно кем.

- А что с тобой все же было? Тебя кто-то обидел?

- Нет, ты что. Просто я такая из-за зачетной недели. Почти ничего не выучила.

- А, - тут же махнул рукой Томас, - не парься, то есть не беспокойся, я хотел сказать. Зачетной неделей меньше, зачетной неделей больше. Не сдашь, так...

- Меня выгонят, - скороговоркой сказала я.

-...так восстановишься. Учеба в жизни - не главное.

- Вот дурак, - засунул голову в комнату Леша, - Катька, не слушай его. Слушай дядю Володю Ленина. Учись, учись и вообще, поступай в аспирантуру. Будешь ученой дамой. Тогда тебе замуж даже выходить не надо будет.

- Почему? - одновременно с папой спросил мы.

- Наука тебе будет вместо мужа, - захохотал дядя и спросил, - я тут еще одну комедийку нашел. Кто будет смотреть?

- Пошли, Катрина, посмотришь с нами, а поучишь завтра. Учеба не волк, тебя не съест. И не убежит - только ты можешь от нее убежать, - согласился Томас, и я все же отправилась с ними к телевизору.

О зачетной неделе, Кее и прочих думать мне не хотелось. Разве что немного об Антоше.

Нет, все-таки о Кее хотелось, а он, гад, даже не звонил и не писал. Это меня печалило, но я понимала, что это лучше, чем, если бы он ходил за мной, приставал - и это все перед носом Ниночки. Пусть лучше он со своим ущемленным и болезненным самолюбием оставит меня в покое. Алина лучше ему подходит, чем я. Они красивая пара... Страстная. Я же видела, как они друг на друга смотрят.

Если мысли о Кее заставляли меня переживать, то ранним утром меня порадовал Антоша, чудик и, по совместительству, человек, рядом с которым я чувствовала себя уютно. Как он и обещал, курьер принес мне фотографии, положенные в большой бледно-розовый конверт и романтично перевязанные тонкой оранжевой ленточкой, а вместе с ними две красивые коробки. Одна из них, круглая, солнечного золотого цвета, оказалось набита неизвестными мне необыкновенно вкусными конфетами, обернутыми в фольгу. Все надписи на коробке были на французском, кажется, языке. Во второй коробке, тяжелой и весящей килограмма два, не меньше, обитой нежно-фиолетовым бархатом, гордо возлежала цветочная композиция, выполненная в виде сердца из множества роз и крупных белых цветов.

Увидев это чудо, я даже рот рукой прикрыла - от удивления. Как же красиво. Действительно, это волшебно. Вот Кей до такого не додумался бы.

Леша, вместе со мной успевший засунуть свой любопытный нос в подарки от Антона, присвистнул, вертя в руках коробки.

- Ты все же стала Золушкой? - внимательно поглядел он на меня.

- Леш, какой Золушкой? Пошли лучше чай с конфетами пить? - я сказала так специально - не хотела, чтобы беспринципный дядя увидел конверт и вырвал его у меня из рук, чтобы посмотреть, что там такое.

- Слушай, по тебе прямо можно книгу писать: "Золушка - жена Рокфеллера", - ухмыльнулся родственник, доставая аккуратно одну из конфет - тоже в фольге золотого цвета, и внимательно рассматривая ее.

- Да ну?

- Ну да. Катька, это кто прислал? - почему-то понюхал коробку с конфетами дядя.

- Антон, - пожала я плечами.

- Так вот кто наш личный Рокфеллер! - обрадовался тут же Алексей. - Слушай, ни в коем случае его не бросай, окей? Делай все, что он скажет, хвали его и делай комплименты, бегай вокруг него на голове, и обязательно приглашай его к нам в гости как можно чаще, ясно?

- Чего? Почему? - не поняла я.

- Паренек, который своей девочке может прислать такой шоколад и такие цветочки - находка! - с восторгом заявил дядя. - Да он богатый малый: как раз тот зять, который нужен нашей творческой семье... Теперь мне совсем не жалко инвистировать тебя в него.

С этими словами он пошел на кухню, где аккуратно принялся разворачивать каждую конфету. Фольгу он осторожно клал отдельно.

- Ты чего? - внимательно следила я за действиями свихнувшегося дяди.

- Катя, ты знаешь, что это за конфетки?

- Какая разница?

- Это "Дефали", племяшка моя неразумная! Одна из самых известных марок шоколада, швейцарская! - всегда был в курсе всего модного и дорогостоящего Леша. - Мало того, что у них шоколад изготовлен из бобов самого высокого качества, так это еще один из самых дорогих шоколадов мира. Да за фунт, наверное, долларов пятьсот-шестьсот отдать нужно! А знаешь почему? А потому что вся фольга, в которую конфетки завернуты - золотая! Двадцатичетырехкаратная золотая фольга, сечешь фишку? Да ее вручную наносят!

- Антон обеспеченный мальчик, - не знала я о том, что шоколадная обертка может быть такой драгоценной. Тропинин что, с ума сошел, дарить такие подарки??

- Хорошо, что он обеспеченный. Аж от сердца отлегло. И цветочки он тебе дорогие прислал. Надо же, ухажер какой, - фыркнул Леша. - Он что, перед тобой провинился?

- Нет, мы не ссорились. И прекрати встревать в мою личную жизнь, - возмутилась я.

- Да не в ссорах дело, дорогуша, - не расслышал вторую часть моего предложения наглый Алексей. - Некоторые мужчины, знаешь ли, подарками пытаются сгладить свою вину... Да что я тут перед тобой распинаюсь, я же опаздываю! Смотри, Катька, я спрячу наше золото - не трогай его. И конфеты ешь быстрее - чтобы тебе больше досталось. Какой у нас удачный одногруппник...

С этими словами он, умудрившись забрать добрую треть шоколадок, убежал, оставив меня в недоумении.

Телефон Антона был недоступен, и поблагодарить его я не смогла.

И стала рассматривать фото. Вот они - двадцать красивых фотографий, черно-белых и цветных, в самых разных ракурсах, где счастливая я была снята в тот самый день, когда мы вдвоем беспечно гуляли, а потом пошли к нему домой. А где-то у меня есть фото с Кеем, где мы вместе сидим под солнцем.

Эй, второе я, кого же я люблю из близнецов?