Исходные предположения и работа с данными

Какие критерии используют россияне, конструируя в своей субъективной реальности группу "мы"? Сотрудниками Института социологии под руководством В.А. Ядова разработана специальная методика. Она предусматривает выявление не только механизмов "Мы"-идентификаций, но также и определение оснований идентификации с группами "Они", т.е. с "чужими", "не своими".

Основная гипотеза формулировалась так: сильно-ресурсные группы и индивиды существенно отличаются в своих "мы" – "они" самоопределениях от слаборесурсных. Этот ракурс анализа связан с деятельностно-активистским подходом (напр., Э. Гидденс, П. Бурдье), и содержит выход на проблематику: "Кто сегодня устанавливает правила социальных взаимодействий". Мы полагали, что “ социальный ресурс ” личности или группы определяется комбинацией их субъектного потенциала или “социального капитала” (по Бурдье). В нашем случае эта комбинация включает, как минимум, возраст (естественный ресурс индивида); уровень материального благосостояния; образование и квалификацию; проживание в крупном городе, либо малонаселенном месте, а также ряд других атрибутов.

Проверка этой гипотезы требовала большого массива данных, поэтому разработанная исследовательской группой формулировка двух вопросов о "мы" и "они" была включена в массовый опрос Фонда "Общественное мнение"1. Вопросы звучали так: В своей жизни мы имеем дело с разными людьми. С одними мы находим общий язык, понимаем и принимаем их, называем "своими" и можем сказать: "это мы". А другие люди являются для нас "не своими". Мы говорим: "это – они". 1) Назовите, пожалуйста, таких людей, о которых вы можете сказать: "это – мы". 2) А теперь назовите, пожалуйста, таких людей, о которых вы можете сказать: "это – они". Отметим, что в преамбуле к формулировке вопроса наряду со словом "Мы" использовалось в качестве синонима "Свои". "Они" названы также "Не своими". В ответах мы старались избежать противопоставления "Своих" – "Чужим", чтобы в качестве реакции на первый вопрос не получить исключительно перечень групп близких – родных и знакомых. Кроме того, думается, не следовало провоцировать негативную оценку групп "Они" оценочным понятием "Чужие".

Предполагалось, что формулировка "Мы - Они", в отличие от "Свои - Чужие", более ситуативна, и потому вызовет у респондентов больше затруднений при ответах, что подтвердилось. На вопрос о "Мы" не дали ответа 34% опрошенных, об "Они" – 43%2. Иногда люди мотивировали отказ от ответа: " Теперь я уже и не нахожу - перепутались все". В целом, как и следовало ожидать, реже уклонялись от ответов люди с высшим образованием (29% - на первый вопрос и 35% - на второй) и жители мегаполисов (23% и 34%, соответственно). Ситуативность в нашем случае проявилась в том, что обследование в целом было посвящено вопросам политики. И, отвечая на первый вопрос, 10% респондентов назвали имена тех или иных симпатичных им политиков (Путин, Лужков, Зюганов, и пр.). Из дальнейшего анализа данная часть ответов была исключена.

Форма открытого вопроса позволяет на этапе обработки и анализа данных использовать такие основания классификации, как "конструкты второго порядка"3. Материалы пилотажа дали основания для создания целого ряда подобных конструктов. Для решения различных исследовательских задач массив элементарных номинаций можно, в принципе, рассортировать по разным критериям: макросоциальные – локальные; реальные – номинальные; дистантные – контактные; примордиальные (первичные) – модерные (формируемые в результате безличного, функционального общения) и другие группы. Каждая пара оснований может быть координатной осью типологии субъективной категоризации социального пространства.

Для проверки гипотезы о зависимости идентичности и контридентичности от наличия социальных ресурсов, массив ответов о "Мы" был разбит на две большие категории: первая - указания на социальный, а вторая - на личностный статус. Мы руководствовались следующими соображениями. Чувство "Мы" возникает у человека по отношению к тем людям, с которыми он ощущает тождество по определенным ситуативным параметрам или ценностным критериям. Задача поддержания тождества успешнее решается при устойчивых личных контактах, и потому личностные критерии в субъективных обоснованиях близости представителей определенной группы не только выглядят более "весомыми", но и оказываются более естественными, органичными. Использование социальных критериев для обозначения общности "Мы" актуализируется, когда есть возможность привлекать обоснования "от противного", когда появляется группа "Они" с более или менее отчетливо выраженными социальными характеристиками, по базовым ценностным признакам воспринимая индивидом либо как отличная, либо как прямо враждебная. Психологи экспериментально доказали, что между уровнями самокатегоризации существует функциональный антогонизм, т.е. когда актуализируется социально-групповая идентичность, личностная отступает на второй план. Кроме того, восприятие себя и "Мы-группы" в личностных категориях делает поведение человека более гибким и нюансированным, а деперсонализированное восприятие "Мы" в социально-групповых категориях влечет стереотипизированные реакции, которые могут быть эффективными в ситуации неопределенности или же в экстремальных ситуациях, требующих уверенного и оперативного решения о необходимых действиях [7, с. 207, 210].

В категорию "социальный статус" (для "Мы") были отобраны элементарные номинации по критерию принадлежности к не предполагающим обязательных личных контактов сообществам, занимающим определенное положение в социальной структуре, признаками которого являются: а) принадлежность к номинальной группе, фиксированная в "объективных" признаках (гражданство, национальность, возраст, место рождения или проживания); б) социально-статусные характеристики, предопределенные фактом получения профессии, образования (военные, врачи), или имущественным положением (бедные, средний класс).

В категорию "личностный статус" отнесены элементарные номинации, в которых точкой отсчета является не "объективная" структура общества, а сам субъект с его ценностными предпочтениями и (или) личными контактами, связями. Это высказывания, в которых либо описывались особенности личности или образа жизни объекта идентификационных предпочтений ("опытные"), либо выражалось субъективное отношение к другим ("кто меня понимает"), либо назывались представители первичных групп (друзья, родственники, коллеги). С этой точки зрения, например, "работяги", "труженики" – это не то же, что "рабочие". В номинации "рабочие" отсутствует ценностное отношение к группе идентификационного выбора, это стереотипное, нейтральное упоминание социально-профессиональной группы. Номинация "рабочие" включена нами в категорию "социальный статус", а "работяги" – в личностный. Подобным образом мы рассуждали, когда относили в категорию "личностный статус" диффузные общности, критерием для выделения которых послужили идеологические признаки ("православные", "настоящие коммунисты"). Наоборот, указания на церковь, какую-либо партию как социальный институт (например, "члены КПРФ", "принадлежащие к православной церкви"), должны быть отнесены в категорию "социальный статус". Однако в исследовании респонденты определяли себя не в качестве членов определенной социальной организации, а в качестве личностей с определенными идеологическими либо ценностными установками и выражали готовность считать "своими" индивидов со сходными установками.

"Мы" и "Такие же"

В таблице 1 содержится информация о том, какие элементарные группы были объединены в категории. Отметим, что кроме упоминаний фамилий политиков, общественных деятелей из набора исключены и указания на семью (нас интересовали социальные группы). В представленном наборе номинаций обращают на себя внимание несколько обстоятельств. Сначала о "Мы".

Первое. Как уже было сказано, когда мы год назад просили россиян закончить предложение: "Такие же люди, как я это…", отказов от ответа было меньше, но набор номинаций являлся более скромным. Например, совсем не было упоминаний гражданства и места жительства. Это понятно: в стране и в городе живут люди с разным социальным положением. О носителях отличного от моего статуса можно сказать в определенной ситуации "Мы", но нельзя сказать, что они "такие же". Так, говоря о "Мы",

Таблица 1

Распределение указаний на конструируемый статус (в % от числа опрошенных)

респонденты иногда упоминали людей других национальностей (болгары, белорусы, украинцы). В высказываниях о "таких же" национальность (в том числе своя) практически не встречается. Возможно сходное объяснение: в отношении людей других национальностей можно ответить "мы", если "нас" что-то объединяет (например, профессия, место жительства); но сказать, что они "такие же", сложнее: они не такие же по очевидному признаку принадлежности к другому этносу.

Второе. Год назад, когда мы просили респондентов назвать "таких же, как он", больше всего ответов пришлось на две номинации: "бедные"(18% от числа опрошенных) и "простые, нормальные"(16%) [8, с. 15]. В последнем исследовании ответов такого типа существенно меньше. В иерархии эти номинации не занимают первых мест. Причина, по-видимому, в разном психологическом смысле номинаций. Человек, говоря о "таких же", указывает пусть и на похожих на него людей, но все-таки других. А, описывая "мы", - прямо на себя. Поэтому "простые" в первом случае означают личную скромность, нежелание выделяться, а во втором – демонстративную самопрезентацию по типу: "мы люди маленькие", "университетов не кончали". То же с "бедными". Одно дело сказать, что "таких же бедных, как я" много, а другое дело – прямо аттестовать себя бедняком.

Третье. В полученных данных указаний на личностный статус в 3,4 раза больше, чем указаний на социальный статус. А при ответе на вопрос о "таких же людях", личностных характеристик больше в 1,7 раза. Несомненна ориентация на личностные связи. Но стимул "Мы" больше работает на то, чтобы респондент использовал личностные критерии, а стимул "такие же" – больше стимулирует использование статусных признаков.

Обратим внимание на то, чего в этом наборе нет или представлено крайне скудно. Это идентичности среднего уровня, и в частности, то, что называют институтами гражданского общества: досуговые, политические объединения, профсоюзы, церковные приходы и т.д. Встретилось несколько высказываний, которые отражают картину по стране в целом: " Вся наша улица и вся Россия", "Моя семья или моя страна - в зависимости от случая". Означает ли это, что в России нет добровольных ассоциаций граждан (либо их крайне мало), или факт принадлежности к таким ассоциациям по каким-либо причинам отсутствует в самопрезентациях?

Ситуация выглядит парадоксальной. В стране зарегистрировано огромное количество общественных организаций и политических партий, но их деятельность не видна, в повседневном общении люди крайне редко представляются как члены каких-либо добровольных объединений, даже если и являются таковыми. Описание и объяснение этого парадокса – отдельная тема. Для нас может быть интересным факт, что 63% опрошенных россиян ответили утвердительно на вопрос: "Если бы была общественная организация, защищающая права и отстаивающая интересы таких людей как вы, вы бы согласились или не согласились участвовать в ее работе?"4. Не согласились бы существенно меньше – 26%. Ясно, что от готовности до реального действия – дистанция огромного размера. Но факт готовности говорит о неудовлетворенной потребности в социальном участии. Мы предполагаем, что эта потребность на массовом уровне реализуется в личностном взаимодействии.

Многие эпизодически, а то и регулярно участвуют в тех или иных "общих делах", но при этом не стремятся к созданию каких-либо более или менее стабильных самоуправляемых сообществ: 1) " Я являюсь старшей по дому и слежу за порядком вокруг дома". 2) "Я участвую в обществе защиты бездомных животных. Находим животных (бездомных очень много), отдаем их в хорошие руки. С удовольствием поучаствовал бы в обществе и по защите прав человека, но таких не знаю. О них мало пишут". 3) "Люди меня тимуровцем зовут: то тому, то другому что-нибудь подправишь, починишь". 4) "Я помогал в строительстве церкви". 5) "Когда два года назад привезли зимой солдат в наш город, они замерзали в лесу, я и мои друзья делились с ними, чем могли" 5. Ясно, что человек не числит себя ни в каких структурах, когда пристраивает бездомных животных или чинит соседям забор. Это, в большинстве случаев, – более или менее регулярные солидарные действия, основанные на факте личных связей, стимулированные не потребностью реализовать какие-то инициативные социальные проекты, а ситуативной альтруистической реакцией на проблемную ситуацию.

"Они" – просто "другие" или "враги"?

В рамках данной статьи мы не будем подробно анализировать набор номинаций относящихся к "Они". Важно, в первую очередь, то обстоятельство, что в данную совокупность носители социального статуса попадают в 3,3 раза чаще, чем те, кого мы отнесли к категории "личностный статус". (Напомним, что данные о группе "Мы" распределились противоположным образом.)

Примечательно также, что "Они" для наших респондентов – это, подчас, просто другие люди. Иногда – уважаемые (" Люди экстремальных профессий - космонавты и т.п. как полубоги); иногда – не очень симпатичные (" Взрослые, которые все указывают, как надо жить"). Встречаются высказывания, авторы которых специально подчеркивают, что "они" и "плохие" – не одно и то же: "Другие страны, хотя это не значит, что они плохие". Можно предположить, что наличие смысла "другой" в обозначении группы "Они" означает, что оппозиция "Мы - Они" к концу 90-х годов смягчается, перестает быть синонимом оппозиции "Свой - Чужой". Такая трансформация, на наш взгляд, означает, что наряду с сохраняющимся негодованием в адрес "властей" и "богатых" появляются установки на поиск адаптивных стратегий. Последние предполагают не борьбу с "чужими" и "врагами", а поиск правил взаимодействия с людьми, которые не "свои" (в общении с ними правила понятны), но и не "чужие", от которых надо дистанцироваться. Новую стратегию, вероятнее всего, будут выбирать люди, обладающие сравнительно большими социальными ресурсами.

Но для большинства "Они" все-таки "чужие", либо "враги". Об этом свидетельствует, во-первых, прямые реакции, выраженные этими клише, а, во-вторых, большое количество негативных нравственных характеристик типа ("отморозки", "хамы", "лицемеры", и пр.). Как и следовало ожидать, чаще всего "Они" как "чужие" либо "враги" для наших респондентов – представители властей и богатые (табл. 1). Носители власти в восприятии россиян – это реальная группа, в которой свои, корпоративные и противоречащие народным, интересы; сходный стиль жизни, включающий безделье на работе, бесчисленное число льгот, роскошные праздники за государственный счет и другие атрибуты "красивой жизни".

Примечательно, что в данном опросе появились работодатели – группа, которой не было ни тогда, когда мы спрашивали о "таких же" и чужих" [9], ни тогда, когда изучались представления о социальной структуре с помощью неоконченного предложения: "Люди в нашем городе делятся на…" [10]. В 1996 г., когда мы изучали процессы формирования солидарного сознания в рабочей среде, обратило на себя внимание то, что непосредственные начальники, директора были "своими", членами "трудового коллектива" для большинства рабочих. Сейчас, похоже, ситуация меняется, и работники чаще воспринимаются как имеющие собственные интересы, отличные от интересов работодателей.

Обращает внимание и довольно частое упоминание милиционеров в группе "Они". Можно прочесть, что лучше иметь дело с преступниками, рекетирами, чем с милицией. Понятно почему. "Неправедность" бандита – это неправедность частного человека, на которого, в конечном счете, можно найти управу в той же милиции. Управу на милиционера не найдешь нигде – он представитель Враждебной Системы. Кроме того, социальная роль бандита однозначна, в ней нет скрытых, латентных функций. Не так с милиционерами. Заявленные функции одни (защита порядка, закона), а латентные – другие (самосохранение и расширение привилегий).