Имеет смысл поговорить сейчас о том, как контролировать взгляд человека во время зрительного представления ему книг, таблиц, графиков и т.д. Исследования показывают, что 87% информации поступает в человеческий мозг через зрительные рецепторы, 9% через слуховые и 4% через другие органы чувств. Если, например, вы показываете человеку ваше наглядное пособие и одновременно рассказываете о нем, он усвоит только 9% вашего сообщения, если только оно непосредственно не связано с тем, что он видит. Если ваше сообщение связано с наглядным пособием, то при его разглядывании он усвоит только 25-30% вашего сообщения. Чтобы установить максимальный контроль над его вниманием, используйте ручку или указку для того, чтобы показывать на наглядном средстве и описывать то, что изображено (рис. 110). Затем, отнимите ручку от наглядного средства и держите ее на линии ваших и его глаз (рис. III). Как за магнитом, его голова поднимется, и он будет смотреть вам в глаза, в результате чего будет видеть и слышать все, что вы ему будете говорить, и, следовательно, максимально поглощать информацию. Постарайтесь сделать так, чтобы ладонь другой руки была в поле зрения.
Рис. 110 и III. Использование ручки для контролирования взг. собеседника.
Модуль 10. Управление массовыми настроениями в процессе массовой коммуникации.
ХРЕСТОМАТИЯ
Ольшанский Д.В. Психология массовых политических настроений.*
МАССОВЫЕ НАСТРОЕНИЯ В ПСИХОЛОГИИ
Оттолкнемся от результатов общепсихологического анализа природы настроений на уровне отдельного индивида — тогда яснее станут варианты социально-психологического понимания массовых, прежде всего общественных настроений, а также различные подходы к выработке политико-психологического видения массовых настроений.
В рамках общей психологии индивидуальные настроения рассматривались с разных точек зрения. Долгое время доминировали психофизиологические акценты, при которых настроения оказывались «абстракцией от однородных чувственных тонов представлений и ощущений»[52] или «выражением коркового самочувствия»[53]. С другой стороны, умножались описания «специфических настроений», выражавших «особенности тех или иных народов». Одно из наиболее точных психологических описаний настроения дал А.Н.Леонтьев: «День, наполненный множеством событий, казалось бы, вполне успешных, тем не менее может испортить человеку настроение, оставить у него некий неприятный осадок. На фоне забот дня этот осадок едва замечается. Но вот наступает минута, когда человек как бы оглядывается и мысленно перебирает впечатления прожитого дня. И вот в ту минуту, когда в памяти всплывает определенное событие, его настроение приобретает предметную отнесенность: возникает аффективный сигнал, указывающий на то, что именно данное событие и оставило у него эмоциональный осадок»[54].
Современная общая психология определяет настроение как определенное психическое состояние, интегрирующее влияние объективных событий на их субъективное переживание[55]. В рамках деятельностной трактовки в отечественной психологии это — высший уровень субъективного осмысливания (как процесса наделения субъективными смыслами) чего-то объективного. Это своего рода «предсознание», «чувственная подкладка», «ближайший резерв» сознания, один из сильнейших регуляторов субъективной психической жизни. В основе настроений, с данной точки зрения, лежат потребности человека: это особая сигнальная реакция, указывающая на расхождение потребностей с реальными условиями жизни и возможностями индивида. Сходных взглядов придерживаются и другие направления. Так, в школе топологической психологии К.Левина было введено понятие «притязания». Этот порождаемый потребностями фактор определяет настроенность субъекта на успех или неудачу действий, в том числе социально-политической направленности. В целом, в общепсихологическом ракурсе настроения хорошо исследованы, прежде всего, как мотивационный фактор индивидуального поведения.
В социально-психологических направлениях главным было установление собственно социальной специфики тех или иных настроений. Западные исследователи по преимуществу связывали ее с социальным поведением индивида и его влиянием на общество. Так, М.Дойч объяснял социальную апатию как результат переживания индивидами субъективной вероятности неудачи перед лицом сложных социально-политических проблем и, соответственно, снижения уровня притязаний, не оставляющего надежд на успех в революционной борьбе[56]. Отечественные исследователи, напротив, в основном искали социальную природу настроений во влиянии общества на человека, рассматривая этот вопрос с трех основных точек зрения.
Во-первых, социальные по генезису настроения, охватывающие те или иные социальные группы и слои, представлялись итогом социализации субъекта таких настроений, следствием его принадлежности к определенной группе, слою или социально-политической системе. В этом русле настроения рассматривались как особое «сопереживание» (совместное переживание) людьми проблем той общности, членами которой они являются. Так в отечественной социальной психологии и возникло пресловутое «общественное настроение», которое оказывалось одновременно и эмоциональным отражением, и нормативным отношением, существующим в обществе. В такой трактовке общественные настроения были, как бы предписаны субъекту социально-классовой природой общества и носили ролевой характер: он должен был испытывать их почти в обязательном порядке как член той или иной группы, слоя, организации.
Во-вторых, настроения рассматривались как социальные по своему содержанию. Исходя из мысли Г.В. Плеханова о том, что «всякая данная «идеология»... выражает собой стремления и настроения данного общества или... общественного класса»[57], общественные настроения трактовались в социологически ориентированной отечественной социальной психологии как особые, не связанные с индивидуальными явления, определяемые идеологическими факторами. Это усиливало их нормативно-заданный характер.
В-третьих, настроения рассматривались рядом отечественных направлений как социальные по своему субъекту. И тогда, в соответствии с общей нормативной направленностью, они превращались в «настроение всего общества», являющееся слагаемым некой «общественной атмосферы».
Теперь уже очевидно, что подобные обобщенно-социологические взгляды вели к недооценке реальной роли и неточному пониманию природы массовых настроений, переживаемых людьми в социально-политической жизни. В ней сосуществуют «общественные настроения», но иного плана — представляющие собой идеальные требования, которые предъявляет общественная система (включая группу, организацию и т. п. — набор социальных ролей), и реальные массовые настроения. Последние возникают и развиваются как специфические переживания теми или иными множествами людей степени соответствия идеальных норм — реальным жизненным возможностям их овеществления. Согласно отечественным вариантам интеракционистского направления, усваивая «общественные настроения» на уровне ролевых обязанностей, люди переживают их по-разному, в зависимости от того, подкрепляются ли нормы и идеалы социально-политической системы условиями непосредственного повседневного бытия людей. Так возникают реальные социально-психологические настроения, особые состояния, «связанные с осуществлением или неосуществимостью, с разными фазами борьбы за осуществление тех или иных надежд и чаяний, помыслов и замыслов»[58], направленные позитивно или негативно по отношению к социально-политическим условиям жизни. Такая направленность и определяет социальный характер настроений.
Обобщая взгляды разных школ и направлений, можно заключить, что с социально-психологической точки зрения настроения — это особый феномен, сущность которого состоит в переживании и наделении со стороны субъекта определенным смыслом его принадлежности к социальной системе. Они определяются степенью идентификации себя с социальной ролью, а в конечном счете — с системой. При такой трактовке настроения неизбежно приобретают социально-политическую окраску. Отражая степень удовлетворенности общественно-политическими условиями жизни, настроения приобретают специфическую политическую направленность и могут становиться массовыми. Тогда, они выходят за рамки социально-психологического направления и нуждаются в специальном политико-психологическом изучении. Таким образом, подойдя к пониманию роли настроений как фактора, опосредующего взаимоотношения людей и социально-политической системы, связанного с мотивацией массового поведения, социальная психология остановилась перед анализом их роли в политической деятельности. Это является бесспорной прерогативой политической психологии.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ МАССОВЫХ НАСТРОЕНИЙ
Оттолкнувшись от всего уже сказанного, рассмотрим теперь непосредственно политико-психологическую концепцию массовых политических настроений и их функционирования в политических процессах: природу этих настроений, их субъект, истоки возникновения, этапы и закономерности развития, основные виды и типы, функции настроений, способы воздействия на массовые политические настроения и возможности прогнозирования их развития в политике.
В политико-психологическом измерении массовые политические настроения — это однородная для достаточно большого множества людей субъективная, сложная аффективно-когнитивная сигнальная реакция, особые переживания комфорта или дискомфорта, отражающие удовлетворенность или неудовлетворенность общими социально-политическими условиями жизни; субъективную оценку возможности реализации социально-политических притязаний при данных условиях; а также стремление к изменению условий ради осуществления притязаний. Это особые психические состояния, охватывающие значительные общности людей — состояния, переходные от непосредственных эмоций к более или менее осознанным мнениям, вырастающие из повседневных эмоций, но носящие более обобщенный в политическом отношении характер, рационализированные условиями политической жизни, ее нормами и устоями.
Массовые политические настроения представляют собой особый политико-психологический феномен, не сводимый к традиционно фигурирующему «общественному настроению». Они включают социально-нормативные (собственно «общественные»), но и иные составлявшие, возникающие в результате переживания соответствия общественных нормативов реальной жизни. Подчас массовые настроения могут носить отчетливо антиобщественный характер: так, настроения недовольства, охватившие широкие массы населения России к 1917 г., отличались откровенно оппозиционной, деструктивной по отношении к господствовавшей общественно-политической системе направленностью. Если система, в меру своих возможностей, внедряла в общество выгодные для себя нормативные настроения, то снизу, в качестве реакции на них, вырастали противоположные реальные массовые настроения.
Природа настроений определяется тем, что они становятся заметными при расхождении двух факторов: притязаний (ожиданий) людей, связанных с общими для значительного множества, массовыми потребностями и интересами, с одной стороны, и реальных условий жизни — с другой. Активные настроения, своеобразная готовность к политическим действиям возникают тогда, когда притязания и ожидания людей вступают в конфликт с возможностями их удовлетворения, и это противоречие актуально переживается людьми. Это специфическое состояние сознания, предшествующая действиям психологическая реакция значительных общностей на рассогласование желаемого и действительного. Такая реакция в виде переживаний может принимать различные формы — от ненависти к политическим силам, допустившим отставание жизненного уровня от потребностей масс, до восторга по отношению к тем силам, которые, напротив, обеспечивают рост возможностей осуществления массовых притязаний.
Особая форма — «пассивные настроения» типа безразличия и апатии, когда массы не верят в возможность преодоления разрыва между притязаниями и возможностями их достижения. Например, в свое время поражение русской революции 1905 г. на несколько лет создало ситуацию своеобразного паралича массовых притязаний и стремлений, лишенных опор в реальной жизни, утраты веры в себя, спада мотивации и активных политических действий» В целом же массовые политические настроения — это широкая субъективная оценка социально-политической действительности, как бы пропущенной сквозь призму интересов, потребностей, притязаний и ожиданий того или иного множества людей, массы.
Такие настроения быстро распространяются. Они заразительны. Над ними затруднен контроль со стороны сознания. Они легко и быстро соединяют людей, находящихся в сходном социально-политическом положении, порождая широкое чувство общности «мы», как правило, направленное против определенных «они», от которых зависит неустраивающее людей социально-политическое положение.
Возникновение массовых политических настроений связано со взаимодействием двух факторов: 1) объективного, предметного (реальная действительность), и 2) субъективного (разные представления людей о реальной действительности, различные ее оценки в свете интересов и потребностей). Выраженность настроений в обществе зависит, прежде всего, от степени однородности его социально-политической структуры. Чем дифференцированнее, плюралистичнее эта структура, тем больше выделяется различных групп, обладающих собственными потребностями и притязаниями, и каждая из них может иметь свои настроения. Чем сильнее, четче, яснее и однороднее представляются общественные отношения, тем более сжата социально-политическая структура и тем сильнее однородно-нормативный, «общественный» компонент настроений.
Выраженность настроений зависит, прежде всего, от степени очевидности расхождения потребностей и притязаний с предоставляемыми системой возможностями их удовлетворения, от несоответствия декларируемых прав и свобод — реальной действительности.
Развитие массовых политических настроений, как правило, носит циркулярный характер, напоминающий своеобразное «эмоциональное кружение»: одни и те же настроения, имеющие общую основу (обычно именно неудовлетворенные социально-политические притязания) воспроизводятся по определенному циклу вновь и вновь. С одной стороны, это двигатель развития (без неудовлетворенности нет мотивации деятельности). С другой — постоянный источник беспокойства для любой власти, вынужденной считаться с тем, что как только реальные условия жизни слишком оторвутся от притязаний, возникнут оппозиционные настроения недовольства этой властью. Исторические примеры показывают, что поиск массовой поддержки стремящимися к власти политическими силами на практике часто оборачивается своеобразным «взвинчиванием» притязаний масс: окрыленные надеждами, последние склонны отдавать власть тем, кто обещает достижение потребного. Однако, отрываясь от действительности, будучи необеспеченными реальным уровнем жизни, неосуществленные притязания порождают массовое недовольство, подрывающее позиции власти. В этом проявляется диалектика взаимоотношений массового политического сознания, в основании которого лежат настроения, связанных с ними динамичных политических процессов, и социально-политических структур и институтов, стабилизирующих политическое устройство жизни.
Цикл развития массовых настроений обычно включает пять основных этапов: от глухого брожения и зарождения настроений — через их накопление и кристаллизацию — к максимальному подъему, проявляющемуся в политических действиях — затем к разрешению или спаду настроений, а в последнем случае, спустя время — к новому подъему.
Динамичность настроений связана не только со сменой их направленности и интенсивности. Связана она и с быстротой перехода от настроений к осознанным мнениям, оценкам и действиям. В политико-психологическом отношении эта динамика выражается уровнями экспрессивности настроений, проявляющимися а) в том, чего люди хотят и молчаливо переживают, б) на что надеются и способны выразить вербально, в) в принципе готовы отстаивать, г) привыкли считать своим и ни за что не отдадут.
Субъектом политических настроений является масса как совокупность людей, сплоченных общими переживаниями. Это особое объединение по функциональному признаку, формирующееся на основе общих действий и факторов, побуждающих к таким действиям. Последние не всегда непосредственно следуют из классических представлений об особенностях того или иного слоя, группы или класса. Понятие «масса» менее определенно и более ситуативно, чем названные общности — в массу объединяются разные люди из разных групп, охваченные в тот или иной момент действием общих политико-психологических факторов.
Зарождаясь в отдельных группах и слоях, настроения чрезвычайно быстро распространяются и сами формируют массу в качестве своего субъекта. Так, например, в ходе революции «рабочая масса» может быстро превратиться в массу-«большинство всех эксплуатируемых». Особенно ярко это проявляется в ходе радикальных политических перемен, политических кризисов. В более спокойных ситуациях, когда в рамках политической системы функционируют разнообразные не слишком выраженные настроения, их субъект представлен относительно локально. В наиболее конкретном выражении — в виде толпы. В более сложном случае — в виде, например, массовых движений или «средних слоев» с типичной для них размытостью социального сознания и большой податливостью настроенческим факторам.
В политике существует и проявляется значительное число разных видов массовых настроений. Их можно классифицировать и типологизировать по многим основаниям. На практике преобладают конкретно-исторические подходы к выделению видов настроений, основанные на политической оценке реальных и желательных, потенциальных последствий настроений — тех или иных массовых политических действий. Исходя из этого выделяются, например, революционные и контрреволюционные, фашистские и антифашистские и т. п. пары-антагонисты. При наличии определенных практических выгод такой подход нельзя принять как исчерпывающий. Возможен и более сложный путь, при котором последствия тех или иных настроений оцениваются не с позиций конкретной политико-идеологической ситуации, а в общечеловеческом измерении. Степень соответствия настроений и вызываемых ими действий общечеловеческим интересам подразделяет их на прогрессивные и реакционные.
Возможен, однако, и принципиально иной подход. В политологическом ракурсе более продуктивно, не фиксируясь на проблеме оценок (что почти неизбежно при подразделении политических феноменов), рассматривать массовые настроения с функциональной точки зрения, разделяя в зависимости от роли, которую они играют в конкретных политических процессах. Такой подход носит соотносительный, процессуальный характер. Он учитывает, что направленность настроений определяется их идеологическим оформлением — соответственно, их оценка зависит от совпадения или расхождения политико-идеологических позиций субъекта настроений, с одной стороны, и субъекта оценки — с другой.
Природа настроений двойственна. С одной стороны, они являются отражением реальной жизни. С другой же, они развиваются по законам массовой психологии, влияя на реальность. С одной стороны, они лежат в основе идеологии, с другой — весьма податливы идеологическому воздействию. В политике оценка и выделение видов настроений обычно связаны с тем, «за» и «против» кого они направлены. Но одно и то же событие, явление или процесс могут вызывать разную, подчас противоположную настроенческую реакцию — все зависит от информированности людей и от того, кто и куда сумел направить массовую психологию, придать ей нужную окраску и воспользоваться существующей интенсивностью, например, массового недовольства.
В процессуальной трактовке выделяются основные функции массовых политических настроений, а разновидности последних рассматриваются прежде всего как отдельные механизмы осуществления данных функций. Это не исключает содержательно-оценочных классификаций, но подчиняет их в качестве вторичных, детализирующих функциональный подход применительно к конкретным политическим ситуациям. Главная функция массовых политических настроений — функция субъективного обеспечения динамики политических процессов, осуществляется через политико-психологическую подготовку, формирование и мотивационное обеспечение политических действий достаточно больших человеческих общностей. Это достигается за счет объединения людей в массу на основе общих настроенческих переживаний — функция формирования субъекта потенциальных политических действий и, соответственно, настроения, формирующие потенциально-действенные общности (например, массовые движения). Сплачивая массу, настроения опредмечиваются в массовых действиях — функция инициирования и регуляции политического поведения посредством соответствующих вариантов настроений (например, ведущих к модификации политической системы). Помимо названных, в более длительной перспективе определенные настроения осуществляют важную функцию стратегической политико-психологической оценки, формируя долгосрочное отношение к политической реальности, способ ее осмысления — например, то или иное политическое мышление.
Возможности воздействия на массовые настроения лежат в двух плоскостях. С одной стороны, в истории политики отработаны средства влияния на притязания и ожидания людей. С другой стороны, эффективным является влияние на возможности осуществления притязаний в реальной действительности. Комплексное политическое воздействие складывается из двух основных компонентов: пропагандистско-идеологического (манипуляция притязаниями) и социально-политического, включая социально-экономическое (манипуляция уровнем реальной жизни). Стабилизация настроений связана с уравновешиванием притязаний и возможностей их достижения. Отставание возможностей достижения ведет к росту недовольства. Совпадение притязаний и возможностей, реальное или иллюзорное, вызывает рост массового энтузиазма»
Успешное воздействие должно опираться на анализ, включающий:
1) инвентаризацию имеющихся в политической системе настроений и их направленности (о ней судят по степени расхождения реальных массовых настроений с нормативно-«общественными»), что позволяет оценить степень политико-психологического единства общества как совокупности про- и антисистемных настроений;
2) оценку содержания доминирующих настроений как с точки зрения конкретной политической ситуации, так и с общечеловеческих позиций — в первом случае исходят из интересов системы и действующих в ней сил, во втором — из общечеловеческих интересов;
3) причины возникновения настроений — выясняется их связь с притязаниями той или иной общности и возможности их удовлетворения, как в настоящий момент, так и в будущем;
4) стадии развития настроений, степень их выраженности и интенсивности, вероятности перерастания в массовые политические действия;
5) широту охвата, степень массовости, распространенность в наиболее влиятельных политических общностях.
Анализ по данным позициям позволяет оценить в целом вероятность опредмечивания настроений в политическом поведении; характер действий масс, их содержание и направленность; масштабы и возможные политические последствия воздействия на настроения.
Прогноз перспектив развития тех или иных массовых политических настроений — сложная проблема. Он возможен при условии учета значительного числа факторов, влияющих на динамику настроений. Наиболее адекватным прогностическим методом является разработка политико-психологических сценариев по схеме: «если..., то...». Сценарии такого рода строятся по принципу аналогий, отталкиваясь от более или менее близкого в политическом плане «плацдарма прогноза». Построение сценария, основанное на экспертных оценках, сводится к созданию особого рода «проблемно-факторной сети», образуемой факторами-переменными, влияющими на развитие настроений, и имеет выход на компьютерное моделирование политических процессов. Такого рода прогнозы-сценарии наиболее адекватны для задач долгосрочного прогнозирования: будучи вероятностными, они имеют, прежде всего, концептуальное значение. В отдельных случаях, однако, возможно и получение оперативной прогностической информации.
Назаретян А. П. Психология стихийного массового поведения.*
Логично было бы полагать, что напряженность, в свою очередь, возникает тогда, когда обстановка объективно становится очень плохой. Однако исследования историков и психологов показывают, что это не всегда так и даже чаще всего не так.
Еще великий французский ученый XIX века А. де Токвиль указал на то, что революционному кризису обычно предшествует длительный период повышения экономических и политических показателей (объем политических свобод, доступ к информации, перспектива вертикальной мобильности и т.д.). Например, уровень жизни французских крестьян и ремесленников перед началом Великой французской революции был самым высоким в Европе; к началу антиколониальной революции в Северной Америке это были самые богатые и хорошо управляемые колонии мира и т.д.
Параллельно росту возможностей растут потребности и ожидания людей. В какой-то момент рост объективных показателей сменяется их относительным снижением (очень часто — вследствие неудачной войны, затеянной правителями, которые также поддались общей эйфории). На фоне ожиданий, продолжающих по инерции расти, это оборачивается массовой фрустрацией, а та, в свою очередь, агрессивными и (или) паническими настроениями.
Обобщив многообразные сведения, касающиеся предыстории революционных ситуаций, американский психолог Дж. Девис вывел интегральный график, который обладает серьезным прогностическим потенциалом. Мы много работали с графиком Девиса, верифицировав его на материале далеких друг от друга стран и регионов, включая Россию различных эпох. Общий вывод довольно парадоксален, но подкреплен большим фактическим материалом. Пока люди живут стабильно плохо (с точки зрения внешнего наблюдателя), они не испытывают болезненной неудовлетворенности и вероятность внутренних взрывов минимальна. Опасность появляется там, где есть растущие ожидания. Нами даже выявлен особый социально-политический синдром Предкризисного человека (Homo prae-crisimos), который требует особого внимания со стороны ответственных политических лидеров.
Кого эти вопросы интересуют подробнее, может обратиться к статье Девиса (Davis J.) или к моим работам, также обозначением в списке дополнительной литературы. Здесь же вернемся к обстановке, когда возможности превентивной политической стабилизации уже упущены и социальная напряженность налицо. Многие люди переживают сходные эмоциональные состояния при высокой степени неопределенности и думают об одном и том же, охотно группируются, обсуждают волнующую тему, лихорадочно ищут информацию, распространяют слухи — и это чревато взаимной эмоциональной индукцией, переходящей в стихийные формы массового поведения. Опытные политические партии и руководители организуют в такой период дежурство небольших групп агентов, по два-три человека. Разумеется, у них нет никаких опознавательных знаков (наоборот, они должны максимально походить на случайных прохожих, «людей из толпы»), зато есть определенный опыт, знания, интуиция, решительность и, желательно, некоторый минимум актерских способностей, чтобы в нужный момент эффективно вмешаться в ход событий и предотвратить их неблагоприятное развитие.
Г. Любарский. Размышления о системах, состоящих из неосведомленных граждан.*
В не так давно переведенной на русский язык книге американского исследователя общественного мнения Джона Цаллера [Цаллер. Происхождение и природа общественного мнения. М., 2004] содержится концепция, которая заставляет по-особому взглянуть на социальную и политическую динамику современных обществ. Кроме того, на основе предложенной им модели открывается возможность предсказаний, основанных на опросах граждан из страт разного типа. Особенность работы Цаллера в сравнении со многими другими исследованиями состоит в том, что он ввел особую шкалу ранжировал респондентов по уровню политической осведомленности. Основой для такого ранжирования служили простые фактологические вопросы о политической жизни США - от имен кандидатов в Конгресс до партии, составляющей в момент исследования большинство в Конгрессе; от формы правления в Китае или на Кубе до числа допустимых сроков пребывания на президентском посту и посту сенатора.
Элита производит политическую информацию, осведомленные граждане следят за ней с помощью СМИ, а малоинформированные граждане скорее подвергаются воздействию СМИ, нежели активно используют информацию
В первых главах работы Цаллер выделяет три группы людей: элиту, осведомленных граждан и малоосведомленных граждан - здесь он следует У. Липпману [Липпман. 2004] и в значительной степени воспроизводит теорию элит А. Грамши [Грамши. 1991]- Элита производит политическую информацию, осведомленные граждане следят за ней помере сил с помощью СМИ, а малоинформированные граждане скорее подвергаются воздействию СМИ, нежели активно используют информацию. Однако, переходя к изложению результатов конкретных опросов, Цаллер выделяет на графиках уже три другие группы: обладающие высокими, средними и низкими показателями по шкале политической осведомленности. Элиты по понятным причинам выпадают из дальнейшего обсуждения.
Хорошо информированные граждане - это граждане с высокими показателями по шкале политической осведомленности. Их характеристики совпадают с предсказаниями модели, вытекающей из типологии страт. Они отличаются высокой внутренней согласованностью и устойчивостью мнений, следуют за мнениями своей элиты (партии), сопротивляются потокам сообщений, принадлежащих иной партии. Благодаря работе с результатами конкретных исследований общественного мнения Цаллеру удалось весьма подробно охарактеризовать эту группу, выделить три типа сопротивляемости медиа-сообщениям.
Граждане со средними и низкими показателями по шкале политической осведомленности в значительной степени зависят от потока медиа-сообщений. По результатам анализа Цаллера, они характеризуются высокой долей неответов в ситуациях опроса, низкой согласованностью и непротиворечивостью мнений, низкой устойчивостью (воспроизводимостью в повторном обследовании). К сожалению, результаты Цаллера основаны на очень немногочисленных исследованиях общественного мнения, так как в большинстве исследований не задействованы вопросы, позволяющие построить шкалу политической осведомленности; также редки исследования, в которых респондентов опрашивают вторично через некоторый промежуток времени.
Теперь можно обратить внимание на другой аспект работы Цаллера, который у него самого не вызывает особого интереса, поскольку не входит как значимый элемент в его концепцию и не моделируется. Это данные о количественном составе различно осведомленных в политике групп населения. Элиты составляют максимум 1,5-2%. Для поллстеров, как правило, они недостижимы и практически не участвуют в опросах. Хорошо осведомленные граждане составляют, по оценкам Цаллера, верхний дециль по шкале политической осведомленности, то есть 5-10% населения. Остальные примерно 90% относятся к категории средне- и слабоинформированных.
Итак, вывод относительно исследований общественного мнения, вытекающий из разработанной Цаллером методологии исследования, состоит в том, что представление населения как гомогенного в аспекте осведомленности, владения информацией вносит очень сильные искажения в результат исследования. До Цаллера исследователи общественного мнения полагали, что все граждане с равным успехом могут иметь мнения по политическим проблемам; выборка может быть гетерогенной по результату (существуют сторонники и противники определенной позиции), но она гомогенна относительно самого принципа выражения мнения.
Цаллер установил ряд специфических правил, регулирующих реакции каждой из групп. Например, наименее осведомленные граждане очень слабо запоминают медиа-информацию, но зато относятся к ней некритически, при ответе на вопрос воспроизводя то, что они узнали из СМИ. Средне-информированные граждане лучше запоминают информацию, но в целом во время опросов ведут себя так же - реагируют в соответствии с последними услышанными сообщениями. У них несколько выше способность согласовывать противоречивые мнения внутри одной группы вопросов, и они четко реагируют на "подсказки", позволяющие им вспомнить знакомые мнения-клише. Однако их способность давать устойчивые и несамопротиворечивые ответы при повторном опросе крайне низка, при новом опросе они снова актуализируют последние услышанные медиа-сообщения, и бывает, что уже через несколько недель они дают противоположные по смыслу ответы.
Хорошо информированные граждане запоминают довольно большое количество высказываний, способны согласовывать свои ответы по смыслу (выражать некоторую политическую позицию), достаточно долго сохраняют взгляды и могут устойчиво воспроизводить свои ответы - и при этом их позиция тесно связана с передаваемыми СМИ мнениями партии, сторонниками которой они являются. То есть эти хорошо информированные граждане могут сопротивляться (некоторое время) потоку разнородных медиа-сообщений, но они довольно жестко следуют за линией, которой придерживаются члены их партийной элиты. Однако в населении этих хорошо информированных граждан всегда не очень-то много.
Представление населения как гомогенного в аспекте осведомленности, владения информацией вносит очень сильные искажения в результаты исследования
Данные, приведенные Цаллером, позволяют сделать вывод, что в отношении такого ресурса, как информация по политическим и социальным проблемам, люди отчетливо делятся на группы, сильно различающиеся по степени осведомленности и по этой причине различным образом реагирующие на вопросы исследователей. Эти результаты позволяют по-новому взглянуть на то, что можно обозначить как "политическая система" демократического общества. Согласно достаточно разработанной теории [Вебер. 1990, 1992; Мигранян. 1989; Шумпетер. 1995; Хабермас. 1995, 2001; Held. 1987; Mommsen. 1992;Sartori. 1987], демократическое общество можно описать (разумеется, очень грубо) следующим образом: оно состоит из исполнительной власти и остального населения, которое осуществляет обратную связь через механизм выборов. Если власть проводит курс, который большинству населения представляется ошибочным, снижающим уровень благосостояния граждан или безопасность государства, то на выборах население голосует за иную партию, которая сформирует новое правительство и исправит ошибки курса предшественников.
Однако такие акции, как выборы, референдумы, опросы общественного мнения и другие виды экспликации "гласа народа", в политической системе демократии функционируют несколько иначе, нежели исполнение функции отрицательной обратной связи. В контексте рассуждений Цаллера более соответствующей действительности оказывается иная модель демократического общества, которая подчеркивает роль СМИ, их участие в формировании общественного мнения, создании информации о проблемах, на которые подавляющее большинство граждан почти не обращают внимания, но при выражении своего мнения по той или иной проблеме вспоминают, что они "случайно" услышали, и актуализируют запомненное. В таком случае демократическое общество может быть представлено как пирамида, на вершине которой располагаются элиты. Между группировками элит идет борьба - в духе теории Вильфредо Парето. Когда одна из групп побеждает, она может организовать более плотный поток медиа-сообщений, чем соперничающая элита. Даже если перевес одной группировки элит над другой невелик, система "медиа+выборы" будет действовать как усилитель, выделяющий сигнал из шума. В результате общественное мнение оказывается способом бескровной передачи власти между группировками элиты, который обеспечивает медиа-власть. "Когда отсутствуют институты и образование, с помощью которых информация о среде доносится до людей столь успешно, что реалии общественной жизни могут быть сопоставлены с замкнутым на себе мнением отдельных групп, общие интересы полностью ускользают от общественного мнения и могут управляться только специальным классом, личные интересы которого выходят за пределы местного сообщества" [Липпман. 2004. С. 293].
Таким образом, получается, что для современного общества, пожалуй, лучше подойдет не модель общества большинства (с идеей общества равных, динамической системой поддержания социальной солидарности и т. д.), а модель общества значимых меньшинств (обобщенно говоря - общества элит). Действительно, мы можем описать современное информационное - общество как разрозненную совокупность элит, "излучающих" знания (сообщения) относительно сферы своей деятельности. Разрозненная - поскольку эти элиты не объединены в единую элиту, находятся в разных социальных полях. Элиты владеют сведениями, не касающимися непосредственно обыденной жизни населения, так что большинство людей в своем повседневном опыте не имеют необходимости накапливать знания (специализироваться) в этих областях. При этом эти далекие от обыденности сведения существенно влияют на судьбу общества в целом.
Мы можем мысленно разделить элитные сообщества на три большие группы: специалисты в сфере культуры, экономики и права (политики). В каждой из этих сфер общественной жизни верхушки иерархий могут быть названы "элитами" (теория элит в связи с функционированием демократического общества разобрана во многих работах, напр.: [Дай, Зиглер. 1984; Миллс. 1959; Моска. 1994; Парето. 1996, 1997; Bachrach. 1980; Bottomore. 1993]). Эти элиты существенно различаются по типу функционирования, однако ключевая проблема, которая напрямую или исподволь управляет их действиями, оказывается общей: всем им необходимо принимать в расчет наличие большого количества малокомпетентных потребителей их услуг.
В самом деле, сколько людей действительно компетентны, например, в проблемах здоровья и здравоохранения? Профессиональные врачи составляют менее 1% населения. Кроме них существует еще некое "компетентное меньшинство", то есть некоторая часть образованного населения, которая из книг и СМИ черпает какую-то информацию о проблемах здоровья. Остальные - малоосведомленные граждане, чьи представления нерегулярны и несистематичны, текучи и податливы, подвержены моде и ситуативным мифологизациям. Такую же картину можно наблюдать в любой области знания.
Однако возьмем, к примеру, политические элиты. Они специализируются на решении политических проблем, далеких от обыденной жизни граждан, но сильно влияющих на эту обыденную жизнь; при этом имеются механизмы (демократия: выборы, референдумы, опросы), с помощью которых граждане могут влиять на решение таких вопросов. Эти механизмы мыслятся как поддерживающие устойчивость системы с помощью отрицательной обратной связи. Поскольку подавляющее большинство граждан некомпетентны в политических вопросах, а значит, их решения могут оказаться разрушительными для данной сферы, разработаны особые механизмы, которые ограничивают возможности выбора до нескольких (очень немногих) позиций и регулируют мнения граждан при выборе из этих позиций.
Опасность неустойчивости, появления угрожающих девиаций политические системы снимают старыми, разработанными еще в XVIII-XIX веках средствами: распределение власти между местными и центральными органами; разделение властей; система сдержек и противовесов; множественность юрисдикции; закрытая партийная система, то есть альтернативность партий, система права и в первую очередь - конституция. Однако есть и изобретения XX века: влияние медиа. Власть медиа определяется не только тем, что СМИ создают новости, которые затем влияют на важные в политическом смысле действия людей. Едва ли не большее значение имеет то, что медиа-сообщения создают фон: то, что не входит в новости, по умолчанию считается не-новым, привычным, то есть "истинным положением дел", "реальностью". Поскольку "новостная картина" рисуется на фоне обыденности, то чем ярче новость, тем в большей степени она (по контрасту) создает впечатление обычности и однородности "фона" - обыденного контекста социальной жизни. Кроме того, медиа, мыслившиеся в качестве одного из механизмов отрицательной обратной связи (посредством которого управляющие элиты способны получать критику на свою работу), на деле работают совершенно иначе. Они скорее представляют собой фильтр, который оформляет и канализирует "шум", возникающий при обращении кого-либо к мнениям больших масс некомпетентных людей.
Все коротко упомянутые средства повышения устойчивости социальной системы должны страховать демократию, говоря политическим языком, от "тирании большинства", а на языке системной теории - преобразовывать шум в осмысленные сигналы, которые затем довольно произвольно наделяются смыслом с целью построения из них идеологических систем. К примеру, если масс-медиа определяют наиболее общие параметры общественного мнения, они тем самым упорядочивают такие общественные функции, как голосования, референдумы, выборы. Вместо шума, производимого множеством неосведомленных граждан (и катастрофических положительных обратных связей), масс-медиа (вместе с партийно-политической системой) формируют осмысленный "сигнал", значение которого - в формулировании мнения господствующей элиты. Выборы служат в качестве усилителя сигнала медиа, благодаря этому усилению более мощная на данный момент группа элиты может прийти к власти без прямой борьбы с представителями прежней элиты. Липпман по этому поводу пишет: "Они <федералисты -ГЛ> не видели никакого другого пути заменить "кровавую работу меча" на "умеренное влияние государственных чиновников", кроме как изобрести хитрый механизм нейтрализации права общин устанавливать собственные законы" [Липпман. 2004. С. 266].
Таким образом, политическая система управляется трояко: прямыми решениями элиты; решениями граждан, осуществляющимися через выборы, и косвенными влияниями, регулирующими процесс формирования мнений граждан.
Создание нового общественного идеала - общества-конструкта, состоящего из «негодных» граждан, - произошло, поскольку XX век дал понять, что на собственные усилия граждан в деле сохранения и повышения общественного благосостояния рассчитывать нельзя
Действительно, для осуществления функции контроля над ошибками власти население (теоретически) должно быть достаточно компетентным, политически осведомленным, понимать сущность проводимых властью политических решений и быть детально информированным, чтобы разбираться в том, что является ошибками, а что - достижениями данного курса. В противном случае граждане не могут обоснованно выбирать ту или иную партию, того или иного кандидата. Между тем из данных Цаллера вытекает, что 90% населения практически не обладают никакой компетенцией в политических вопросах (вплоть до незнания имени действующего президента, названия партии, имеющей большинство в Конгрессе, названий стран, с которыми данная страна находится в состоянии войны). Воздействия (какими принято считать выборы и частично - опросы общественного мнения) со стороны столь слабо осведомленного населения могут быть только шумом, способным дестабилизировать ситуацию, а не сигналом, увеличивающим ее устойчивость - если выборы и в самом деле служат обратной связью, регулирующей действия властей. Общество, в котором политическая система на 90% состоит из неинтересующихся общесоциальной тематикой людей, должно быть крайне неустойчивым. Однако достаточно очевидно, что эти теоретические выкладки, хоть они и опираются на данные об осведомленности избирателей, не соответствуют "реальной политике". Следовательно, можно предположить, что реальное общество устроено существенно иначе, чем это вытекает из общих принципов теории демократии и равенства. Вопрос "как именно?" не входит в задачу данного текста. Здесь нам важно подчеркнуть, что работа Цаллера в силу очень ясно сформулированной и эмпирически обоснованной базовой концепции (модель ВПФ) позволяет поставить проблему:
Можем ли мы говорить, что общество, устроенное (или считающее себя устроенным) в соответствии с концепцией общественного долга и социальной солидарности, которое возлагает на граждан определенные обязательства, нагрузки, необходимые для хорошего функционирования социальных институтов, - это общество сменилось (или находится в процессе замещения) иным, которое представляет собой конструкт, состоящий из "пассивных граждан"?
Это "иное общество" не требует от гражданина быть кем-то, кем он пока не является, однако в нем существует постоянный спрос на умелых конструкторов, которые могли бы собрать из некомпетентных и пассивных граждан социальные конструкции, успешно функционирующие, обеспечивающие максимальное благо для наибольшего числа людей, устойчивые и застрахованные оттирании. Это совсем иной идеал, нежели тот, в соответствии с которым разрабатывались "механизмы равенства", - что вовсе не означает, что новое общество объявит себя обществом элитарным. Создание нового общественного идеала - общества-конструкта, состоящего из "негодных" граждан (как это говорилось в кибернетике 60-х - устойчивые системы из неустойчивых элементов) -произошло, поскольку XX век дал понять, что на собственные усилия граждан в деле общественного благосостояния рассчитывать нельзя. То есть одним из самых важных уроков, вынесенных политической наукой из событий XX века, стало представление об изначальном зле человеческой природы (противоположность руссоизму, на котором основывались идеи равенства XIX века). Людям нельзя доверять влияние на общественное устройство, так формулируется урок XX века, и профессионалы, озабоченные устройством общества, принялись искать способы построения институтов, не апеллирующих к уровню развития гражданина. Однако найденный вариант устройства общества оказался не обществом равенства, а обществом элит.
Жан Бодрийар. В тени молчаливого большинства.*