Агорафобия — навязчивый страх пустых пространств; страх, возникающий при переходе широких открытых мест, площадей или широких, безлюдных -улиц

Эта ориентированная на реальность надежда явля­ется противоположностью иллюзорному утешению «на­дежды верующих». Иллюзией называется безжалостный диагноз для всех надежд, которые ищут счастье за пределами действительности в потустороннем мире или в более поздних временах. Тот же, кто с жизненной пылкостью и трезвостью мышления находит счастье в местном и вполне земном раю, тот оставляет небеса ангелам и воробьям.

Тот же, кто в противоположность этому, истолко­вывает действительность как юдоль с миражами рая и оклеивает свои небеса обоями со старомодными святыми.или новомодными идолами, тот, кто опускается в жизненную действительность как в клубное кресло или хотел бы запереть себя в гарантированном от взлома кассовом сейфе, тот пытается замазывать действитель­ность иллюзиями. И такой человек либо шаг за шагом, либо сразу и вдруг обязательно разочаруется и будет чувствовать себя обманутым жизнью: Он испытывает страх перед этой кажущейся ему непредсказуемой и обманчивой реальностью. Он ощущает угрозу для себя с ее стороны. Этот широко распространенный страх становится «потребностью в безопасности» применитель­но к условиям общества и рынка. Он образует золотой фундамент для империи церкви и страховых обществ.

«Разочарованные жизнью» пигмеи-мученики оказы­ваются приклеенные клеем безопасности. Консерватив­ное общество обещает им надежное пропитание и функционирование их организмов, коль скоро они соглашаются ползать по безрадостному линолеуму традиционных добродетелей. В «зависимости от благоче­стивого или мирового жаргона их моральные костыли называются либо «целомудрием», «непорочностью», либо «убожеством», «бедностью» и «послушанием» или даже «порядочностью», «невзыскательностью» и «прилежным исполнением долга». Тому, кто следует этим добродетелям до конца своей жизни, общество платит самыми большими по размерам объявлениями о его смерти. Тот же, кто хронически самоотрекается, может рассчитывать даже на хороший некролог.

Чувство потерянности на своем безобидном перво­начальном этапе хорошо известно всем как дистанция между собой и ближним. Чувство отсутствие связей и отношений возникает как прохладный осенний туман между присутствующими и поднимается вверх до тех пор, пока все они не исчезают в становящемся все более плотном шлейфе. Их слова начинают проникать в наши уши будто через плотные ватные тампоны. Потеря связей и отношений и внутренняя дистанция пробуждают затем впечатление, будто мы смотрим как стоящие вовне зрители на какое-то событие, разыгры­вающееся на театральной сцене. Но ощущение дистан­ции может так же расшириться до безграничной широты вплоть до отсутствия всяких связей в бесконечном пространстве, в котором нигде нельзя ни остановиться ни укрыться. Человек начинает чувствовать себя одной единственной душой во Вселенной. Чувство затерянно­сти по отношению к ближним воспринимается как потеря. Этот страх перед потерей значимости и стремление к импонированию (плюс «зеленый») сплав­ляются в долговременный сплав. И тогда стремление к безопасности начинает называться «самоутверждением» и становится пригодным прежде всего в качестве корсета, обеспечивающего стабильность личности.