Облака, словно специально для фотографов, расположились по небосводу, создавая рассеянный свет. Долина Царей, Хакасия. Пятьдесят два кургана. Пятьсот лет здесь хоронили владык, закончилось это за три века до нашей эры, и естественно, что размышления о вечности и о бренности посетили нас, стоявших на одной из вершин и следивших, как по волнам ковыля плывут тени облаков. Посланцами нашего века смотрелись два стеклянно-выпуклых автобуса у подножья кургана (оказывается, эти германские “Неопланы” могут ходить прямо по степи, а не только по асфальту) да еще две брошенные животноводческие фермы, вкупе со столбами электропередач торчащие посреди прекрасного пейзажа. По горизонту — цепи гор: Саяны, Алатау. Каким-то образом губернаторам и председателям правительств удалось договориться о создании Алтай-Саянского заповедника — вопреки административным и даже государственным границам. Дело, конечно, в энтузиастах-экологах, с которыми мы, журналисты, и явились сюда, чтобы хорошенько осмыслить это новое дело и нашу роль в нем. Заседали, слушали доклады, и вот — как главная премия — выезд в Долину Царей.
|
|
В автобусах — журналисты из всех регионов, полностью или частично входящих в создаваемый заповедник. Здесь Тува, Хакасия, оба Алтая (республика Алтай и Алтайский край) и Кемеровская область, изрядные куски Красноярского края и Монголии. Сюда падают отработанные ступени ракет с Байконура, но пока, тем не менее, это один из самых чистых регионов планеты, достояние всего земного шара. И потому вклад в сохранение биоразнообразия здешних мест вносит Всемирный фонд дикой природы, а это как-никак 27 национальных отделений и чуть не 5 миллионов индивидуальных членов. Более 12 миллионов долларов вложил этот фонд за последние годы в природоохранные проекты России.
Надо полагать, в счет этих долларов — и мой билет из Москвы, и “Неопланы”, и четко появляющаяся раньше наших автобусов машина охраны, и еще одна, с хакасской официанткой из ресторана “Дружба” и всем полагающимся набором пропитания. Международные организации приучают нас, помимо прочего, к культуре деловых отношений, к разумному сочетанию дела и удовольствий.
Даже шаман был заказан для нас — с бубном, который он долго прогревал над костром, постукивая время от времени в него колотушкой — низкий гул шел, как из динамика какой-нибудь рок-группы. Энтузиасты-экологи уселись вокруг костра и стали предаваться медитации или воспоминаниям. Неподалеку торчали из земли два камня выше роста человеческого. В одном — символе мужества — спинами женщин было протерто заметное углубление. Женский камень принимал монетки с обещанием помнить о дарителе по крайней мере месяц. Так объяснил сидящий с нами в кругу мой однофамилец, Николай Николаевич Кузнецов, который эти камни нашел вывороченными из земли и восстановил в прежнем величии. Здесь, говорит, разлом земной коры, надо побыть здесь, и все хвори пройдут. И вспомнил я нечто похожее — был ведь я уже в этих местах. Так что, с позволения редактора и читателей, резко меняю тему, уходя в прошлое.
|
|
Тридцать лет назад, летом 1971 года я привез в Абакан студентов на журналистскую практику. Ехали поездом, долго. Прочитали еще в Москве все, что можно, об этих краях, а тут первым делом пошли в краеведческий музей.
И увидели во дворе каменных баб. У некоторых на животе было выцарапано неприличное слово. Хранитель объяснил: колхозные трактористы в порядке борьбы с пережитками прошлого выкорчевывали эти древние изваяния, цепляли тросом за голову и тащили куда-нибудь прочь с широких полей. Чтоб не мешали пахать и сеять. И он, местный ученый, решил собрать каменных баб в музей. В другом бы государстве специальное здание для них построили, нет ведь таких больше нигде на планете, а тут местные власти проявили поразительное равнодушие. Единственно, кто помогает — местное управление КГБ. Машину дают, чтоб привезти очередное обнаруженное сокровище.
Тут я понял, что написать про это дело никак не удастся. Редактор “Журналиста” скажет: не по теме. С журналом я уже тогда дружил, и даже мне бумагу дали на всякий случай — мол, специальный корреспондент. Напиши, говорят, что-нибудь про местное телевидение, раз все равно туда едешь.
Бумага эта произвела впечатление. Опекать меня взялись директор телестудии и председатель комитета по радио и ТВ. Студентов немедленно пристроили к делу, послали в командировки — кого в Шушенское, кого на стройку ГЭС, кого в колхозы-совхозы.
Через два-три дня я откровенно сказал начальству, что писать про них в журнал не буду — то, что я увидел, никакая бумага не выдержит. Уровень студии... ну нет слов, опишу картинку.
Оператор в павильоне сидит на колесе своей тяжелой камеры и грызет семечки. Ему буквально наплевать на то, что у него перед камерой. А там сидит прекрасный журналист, собкор “Красноярского рабочего”, и рассказывает, глядя в объектив, что происходит сейчас на полях Хакасии, да что делать надо колхозам-совхозам в такой сезон и такую погоду. При этом дельные советы сочетаются с образными зарисовками характеров и ситуаций. Одним словом, местный Черниченко или Стреляный (а их я тогда уже отмечал и преклонялся перед их мастерством). А оператору на это плевать семечками.
Из студийного павильона только что ушла диктор новостей, отбарабанив по бумажке обычное для тех лет “взявшись – обязавшись — идя навстречу — выполним-перевыполним”. Только она ушла — пришел этот публицист-собкор, его посадили за другой столик. А свет, заливающий свет, студийные лампы, что висят на потолке, не передвинули, не повернули (это у них длинными палками делалось — лень, конечно, всякий раз... Но посадили бы Шадрина — вспомнил фамилию — туда же, где дикторша была...). И нету в студии нижнего света, того маленького “бэбика”, что дает блеск в глазах, делает телепортрет живым... Нет, не буду я обо всем этом писать, — решил я 30 лет назад. Уже пришел к власти Лапин и начал душить телекритику. “Критиковать ТВ — все равно, что Советскую власть”, — заявил он.
Теленачальники Хакасии моему заявлению, что не буду писать, искренне обрадовались. Тут же явилась на руководящий стол бутылка чего-то приличного: то ли коньяк был, то ли водка хорошая...
— Я думал, вот гад приехал, а оказалось — человек, — повторял председатель.
В книгах Валерия Аграновского содержится категорический совет — не пить, ежели ездишь в командировки. Не пить с людьми, причастными к будущему очерку. На сердце сослаться, на что угодно — но не пить. Иначе не будешь иметь право написать про них правду. Скомпрометируешь себя.
|
|
Я нарушал правило Валерия Аграновского много раз. Может быть потому, что не собирался писать всю правду про своих собеседников, но хотел узнать ее сам. Позже, работая с первыми секретарями и министрами, сам рекомендовал им перед съемкой выпить немного (на Би-би-си рекомендуют 20 граммов). Но это другая тема, как находить психологический контакт с экранным собеседником.
Выпив с теленачальством, я — неистребимая интеллигентская потребность начальство воспитывать! — стал говорить им, как бы надо этого прекрасного Шадрина показывать. Если нет денег на внестудийные съемки, то создайте хотя бы в студии условия для него. Почему он сидит на каком-то скособоченном стуле? Дайте ему кресло с подлокотниками, вот у вас в кабинете как раз такое кресло. Ему некуда девать руки — пусть держит трубку с табаком. Я понимаю, курить в студии пожарные не разрешают, но просто пусть трубка будет у него в руках, ему лучше будет, комфортнее.
— Раз такие сложности, лучше мы его вообще не будем приглашать, — сказал директор студии.
Проклиная себя — не лезь со своими советами, только навредишь — я стал извиняться и оправдываться, что вот, мол, защитил на днях диссертацию на эти самые темы: как сидеть в кадре, куда смотреть, как говорить. И хотел применить свои ученые мысли на практике. И сам, “между прочим, провел в эфире не одну “Эстафету новостей”.
— Ну вот, я и говорю, думал — гад приехал, а оказалось человек, — заключил председатель комитета.
Мне предстоял дальний путь — студенты были раскиданы на практику от Абакана до Норильска. К тому же мы объединились с Ленинградским кораблестроительным институтом, они этот путь проходили на шлюпках... Нет, ребята-демократы, было и у нас кое-что хорошее. Корабелы, не боясь доносов, пели про Иоську-Сталина и Никиту — “а в октябре его маленечко того… а мы по-прежнему за партией вперед, а если кто-нибудь маленечко помрет...” Строители ГЭС просили передать привет Юре Визбору. И ударила меня, ценившего журналистскую цеховую солидарность, первый раз пришедшая мысль: а ведь работники телестудии были самыми неинтересными среди всех, кого я встретил в тот раз в Хакасии...
|
|
... Шаман разогрел свой бубен с привязанными колокольчиками и ленточками и пошел широкими шагами между костром и сидящими в круг журналистами. Низкочастотные удары, горловое пение. Извели здесь когда-то шаманов, несколько сот сослали в ГУЛАГ. Не зря Галич пел про облака, которые плывут в Абакан. Железная дорога Абакан — Тайшет на костях зэков. Как и эти курганы, которые до нашей эры.
Ладно, это не по теме. А что же показали на конкурсе нынешние тележурналисты, медитирующие сейчас у костра? Более 4000 материалов поступило на IV конкурс “Экология России”, телевизионных среди них не так уж много — все кассеты у меня в пластмассовой сумке. Гораздо меньше работают в экологической проблематике, чем, скажем, в милицейской. Там тебе могут права вернуть или еще какие-то льготы дать — а тут что? Тигр саблезубый или барс снежный не поймут, что ты за них заступаешься. Конечно, бескорыстие и подвижничество журналистов-экологов вне сомнений. Но что-то и еще нужно, чего-то не хватает. Может, я опять неправ, как и 30 лет назад, — не терпится что-то посоветовать... Может, наврежу, если скажу, что такой-то фильм надо бы смонтировать иначе, что такой-то синхрон разрушает прекрасные картины природы? Опустятся у людей руки, они и этого больше не смогут сделать (красивые виды природы — длинные-предлинные речи на совещаниях).
Боюсь принести вред Евгению Веселовскому, герою фильмов “Колыбель человечества” и “Хранители”, выпущенных Горно-Алтайским гостелевидением. Евгений живет на Телецком озере, руководит лагерем трудных подростков и заботится об экологической чистоте прилегающих земель. Он был участником нашей поездки. Я спросил: а знаете ли, лет тридцать назад нечто подобное делал Виталий Вишневский? Ну, седой такой... Умер недавно.
— Это ленинградский журналист? Который комментатор-комиссар, так его называли?
— Так!
— У меня есть эта кассета. Называется “Каким ты станешь, парень”. Он снял только один фильм?
— Тогда еще не наступило время сериалов... Кстати, как поживает ваш герой, которого вы вроде бы вылечили от пристрастия к наркотикам?
— Пашка? Год вел здоровый образ жизни, а вернулся к себе в прежнюю компанию — и опять за старое. Как вы считаете, надо о нем еще снимать, я его опять на Телецкое забрал?
— Обязательно надо. Но что же ему, так и не выезжать с Телецкого?
— Не знаю... Но это не совсем про экологию получается.
— Как сказать. На Телецком, значит, он нормальный парень, а в городе... Снимите по контрасту — там и тут.
— Для городских съемок у меня денег нет. И мои любительские съемки монтировали и оформляли без меня, зря вы ругали общие слова в начале фильма — не мои это слова, и не я автор. Не как Вишневский тридцать лет назад. Подскажите, какие книжки прочитать, чтобы грамотно фильмы делать.
...Вот я и думаю, не навредить бы Евгению, не возьмут у него больше любительские кадры и не поставят под ними свои фамилии в Горно-Алтайской ГТРК. А может, наоборот, помогут?
Раньше на экологических журналистских конкурсах вручали статуэтки Ники — богини победы. В этом году главный начальник оргкомитета Николай Акритов решил, что Нику пусть вручают кинематографисты, а мы придумаем что-то свое, оригинальное. И — придумали. Вместе с ЗАО “Диалог-Конверсия” (бывшая оборонка) сделали призы “Берестяная грамота” — натуральная береста на хорошей подложке с лазерным напылением имен лауреатов, в футляре — красиво!
Первыми берестяную грамоту первой степени получили Маргарита Кашпур и Светлана Гукина из Барнаула — журналист и режиссер. Им дали на три дня машину, оператора и немного пленки. И сделали они передачу, в центре которой — начальник природоохраны района, который к тому же и песни пишет (отсюда название: “Очаровал меня Чарыш, очаровал”). Мы его видим в деле — не в разговорах! Это главное, чего не хватает большинству телеработ. Говорят, говорят... А наш герой ставит охранительный знак в карьере, выгоняет из реки шофера с машиной, ведет ребят в пещеру с летучими мышами. Чтобы снять такое за три дня — надо заранее поехать на разведку и наладить с героем контакт, и узнать, где и как он действует! Нельзя являться сразу с группой — иначе 90 процентов внимания и сил уйдет на обслуживание этих самых соавторов, а на героя ничего не останется.
Простые, элементарные вещи говорил я в ходе мастер-классов, показывая и сравнивая работы коллег. Что такое хорошо и что такое плохо, и как с этим бороться — многие слышали это впервые. А для меня впервые была такая доброжелательная аудитория. Никто не говорил, что москвичам нас не понять, что нас и так любят и поезжайте вы со своими советами. Показываю, например, владивостокский фильм “Куда уходят корабли” и рассказываю, почему он мне нравится, хотя большое жюри никакой премии не выделило... Пересказывать хороший фильм дело безнадежное, но главное тут — мысль: бывшие боевые корабли, гордость и защиту Родины, бросили гнить в бухтах, и отравляют они океан, и соли эти отравленные вместе с рыбой поступают к нам в организмы. А солевой баланс крови и океана, между прочим, одинаков... И операторскую работу отмечаю, и низкий голос ведущей (чаще женщины пищат и торопятся), и “закольцованность” сюжета, и движение от частного к общему. Думаю, слушательницы мои никогда больше не будут начинать свои опусы словами “наша голубая планета” и цитировать Экзюпери — дескать, встал, умылся, убери свою планету. Конкретика плюс мысль — а ну-ка, попробуйте без общих, тысячу раз слышанных слов!
После очередного мастер-класса, даже прервав наше общение, хозяйка от фонда дикой природы Лариса Немоляева (“дикая девушка”) позвала всех сочинять письмо Путину по поводу ликвидации Госкомприроды. Текст получился неплохой. Такие, например, строки:
“Мы не можем согласиться с тем мнением, что сегодняшнее экономическое положение России не позволяет ей уделять должное внимание экологическим проблемам... Мы призываем Вас подумать о тяжкой исторической ответственности, которая неизбежно ляжет на человека, открывшего дорогу широкомасштабному уничтожению природы своей страны. Мы просим Вас посмотреть на происходящее глазами отца двух дочерей, которым предстоит в этой стране жить. Чистый воздух нельзя получить по спецпайкам”.
Под этим письмом я, конечно же, подписался. Но в выработке текста участия не принимал. Я-то знаю, что своих дочерей большие люди в случае чего пошлют в Австралию или в противоатомный бункер в Раменках. Но не гасить же своим скепсисом энтузиазм коллег...
В общем, когда “дикая девушка” собрала коллектив для составления письма, у меня образовалось полтора часа свободного времени. И тут молодой журналист из местной газеты, которому я накануне, после шаманства и буйства степных цветов, рассказал о впечатлениях тридцатилетней давности, вдруг предложил:
— А давайте сейчас сходим на эту же государственную студию!
— Там ведь нет никого из тех... Новое поколение работает.
— Вот и давайте посмотрим.
Через двенадцать минут (в Абакане все рядом) я входил в знакомую проходную ТВ. Дорогу преградили две вахтерши. Никакие удостоверения не помогли.
— Звоните начальству.
По списку, лежащему под стеклом, мы с вахтершами обзвонили восемь или девять кабинетов. Нигде не ответили. Кое-где пищали факсы.
— А если телезритель захочет сообщить информацию...?
Не с вахтершами об этом судачить. Вышли на улицу.
— Зайдем в частную компанию ТВ-7, — предложил мой молодой Вергилий.
— Да ведь тоже не пустят...
Пустили без звука! Более того, гендиректор, молодой человек Дмитрий Драничкин немедленно опознал меня, спросив: а вы ведь были в Железногорске?
По-старому это Красноярск-26, бывший суперсекретный город, где под землей куют оружейный плутоний. Ну, был, и опять-таки не написал об этом ни строчки. Но покажите мне вашу студию, а если можно, то и вчерашний выпуск новостей...
Не скажу, что я вернулся на тридцать лет назад. В павильоне не было тяжелой камеры, на колесо которой можно присесть с семечками. Был даже серебристый зонтик-отражатель, дающий ту самую благоприятную для съемки освещенность, что и облака, плывущие в Абакан... Но ведущий новостей смотрел неизвестно куда — не в душу зрителя, а поверх камеры. Там были листы с текстом. Уж лучше бы откровенно читал с листа, лежащего на столе. В целом же компания мне понравилась — молодые, динамичные, дружелюбные.
Мы вышли из здания ТВ-7 с молодым газетчиком (опять же не называю фамилии, чтоб не навредить). Что же получается? Техники новой полно, даже нелинейный монтаж есть, а в камеру глядеть не научились? Да, сюжеты неплохие, конфликты, реальная помощь.
Через полтора часа на сцене телеконкурса при раздаче призов я рассказал, как не попал в госкомпанию и какая, в общем, славная бригада на ТВ-7. А когда вернулся к своему столу — получил подтверждение:
— Первый звонок с утра — от ТВ-7, каждый рабочий день, — сказал председатель республиканской Госкомприроды (упраздняемой) Иван Иванович Вишневецкий. А губернатор Алексей Иванович Лебедь добавил: да, гостелевидение у нас неповоротливое, то у них машина сломалась, то бензина нет, никак не вытащишь на съемку.
Может, я опять не к месту со своими советами? Ну, извините, абаканские теленачальники. Когда пиво пить уходите, хоть секретаршу у телефона оставляйте.
Тут же в круглом зале ресторана “Дружба” компания ТВ-7 брала у меня интервью. По старой привычке прошу оператора опустить камеру на штативе пониже, на уровень моих глаз. Прошу интервьюершу — милую девушку — отойти вместе со мной подальше от камеры, на всю длину микрофонного шнура. Зачем? А затем, что совсем другая пластика кадра будет, размытый фон (нужны ли нам ресторанные подробности?).
Вспомнив слова Дмитрия Драничкина, что все его операторы произошли из бывших фотографов, говорю оператору:
— Вы не задумывались, почему на наших документах, на паспортах, глаза у всех под лоб закатились? Только в лучших фотостудиях камера стоит низко или, наоборот, клиент сидит высоко. Фотографы говорят: каждый раз наклоняться — спина заболит.
Парень понял, что это и к нему относится. Опять я лезу с советами. Как тот персонаж из фильма “Окно в Париж”, что слышать не мог фальшивой ноты и немедленно лез под крышку рояля с гаечным ключом.
Другие мелодии нынче на ТВ. Вместо “взямшись — обязамшись” экология, криминал, женские истории. А проблемы чистой техники исполнения в тележурналистике остались прежними: как сидеть, куда смотреть, с какой интонацией говорить, как держать паузу. Человеческий фактор, как говаривал Горбачев. Никуда от этого не денешься. Разве что в глушь Алтай-Саянского заповедника. Как Агафья Лыкова. Она здесь проживает и в нескольких телефильмах фигурировала, хоть и делает вид, что сниматься грех. От колхозов да от войны бежали Лыковы, теперь проблемы другие, но может быть, энтузиаст с Телецкого озера Евгений Веселовский заслуживает более пристального внимания? Может быть, экология — всего лишь повод разобраться в себе? Долго будут помниться низкие звуки бубна, пламя костра и журналистки, с закрытыми глазами припадающие к священному камню-менгиру на возвышенности, над которой летят облака.