От их доброжелателей поклон»

Ждали Вы, что даст вам царь волю, вот вам и вышла от царя воля.

Хороша ли воля, какую дал Вам царь, сами вы те­перь знаете. Много тут рассказывать нечего. На два года остается все по-прежнему: и барщина остается, и помещику власть над вами остается, как была. А где барщины не было, а был оброк, там оброк остается, либо какой прежде был, либо еще больше прежнего станет. Это на два года, говорит царь. В два года, гово­рит царь, землю перепишут да отмежуют. Как не в два года!

Пять лет, либо десять лет проволочут это дело. А там что? Да почитай что то же самое еще на семь лет; только та разница и будет, что такие разные управ­ления устроят, куда, вишь, можно жаловаться будет на помещика, если притеснять будет. Знаете вы сами, ка­ково это слово «жалуйся на барина». Оно жаловаться-то и прежде было можно, да много ли толку было от этих жалоб? Только жалобщиков же оберут, да разорят, да еще пересекут, а иных, которые смелость имели, и еще и в солдаты забреют, либо в Сибирь да в арестантские роты сошлют. Только и проку было от жалоб. Известно дело: коза с волком тягалась, один хвост остался. Так оно и было, так оно и будет, покуда волки останутся, значит помещики да чиновники останутся. А как ула­дить дело, чтобы волков-то не осталось, это дальше все рассказано будет. А теперь покуда не об этом речь, какие новые порядки надо вам завести; покуда о том речь идет, какой порядок вам от царя дан, — что зна-

чит, не больно-то хороши для вас нонешние порядки, а что порядки, какие по царскому манифесту, да по указам заводятся, все те же самые прежние порядки. Только в словах и выходит разница, что названья пере­меняются. Прежде крепостными, либо барскими вас звали, а ноне срочнообязанными вас звать велят; а на деле перемены либо мало, либо вовсе нет. Эки слова-то выдуманы! Срочнообязанные, вишь ты глупость какая! Какой им черт это в ум-то вложил такие слова! А по-нашему надо сказать: вольный человек, да и все тут. Да чтобы не названием одним, а самым делом был вольный человек. А как бывает в неправду вольный че­ловек, и каким манером вольными людьми можно стать, об этом обо всем дальше написано будет. А те­перь покуда о царском указе речь, хорош ли он.

Так вот оно как: два года ждите, царь говорит, по­куда земля отмежуется, а на деле земля-то межеваться будет пять, либо и все десять лет; а потом еще семь лет живите в прежней кабале, а по правде-то оно выйдет опять не семь лет, а разве что семнадцать, либо двад­цать, потому что все, как сами видите, в проволочку идет. Так значит, живите вы по старому, в кабале у по­мещика все эти годы, два года да семь лет, значит де­вять лет, как там в указе написано, а с проволочками-то взаправду выйдет двадцать лет, либо тридцать лет, либо и больше. Во все эти годы оставайся мужик в неволе, уйти никуда не моги: значит не стал еще вольный чело­век, а все остается срочнообязанный, значит все тот же крепостной. Не скоро же воли вы дождетесь, — малые мальчики до бород, аль и до седых волос дожить успе­ют, покуда воля-то прийдет по тем порядкам, какие царь заводит.

Ну, а покуда она прийдет, что с вашей землею бу­дет? А вот что с нею будет. Как отмежевывать станут, обрезывать ее велено против того, что у вас прежде было, в иных селах четвертую долю отрежут от преж­него, в иных третью, а в иных и целую половину, а то и больше, как придется где. Это еще без плутовства от помещиков, да без потачки им от межевщиков по са­мому царскому указу. А без потачки помещикам ме­жевщики делать не станут, ведь им за то помещики станут деньги давать; оно и выйдет, что оставят вам земли меньше, чем наполовину против прежней; где было на тягло по две десятины в поле, оставят меньше одной десятины. И за одну десятину, либо меньше,

мужик справляй барщину почти такую же, как прежде за две десятины, либо оброк плати почти что такой же, как прежде за две десятины.

Ну, а как мужику обойтись половиной земли? Значит, должен будет прийти к барину просить: дай, дескать, землицы побольше, больно мало мне под хлеб по царскому указу оставили. А помещик скажет: мне за нее прибавочную барщину справляй, либо прибавочный оброк давай. Да и заломит с мужика сколько хочет. А мужику уйти от него нельзя, а прокормиться с одной земли, какая оставлена ему по отмежевке, тоже нельзя. Ну, мужик на все и будет согласен, чего барин потре­бует. Вот оно и выйдет, что нагрузит на него барин бар­щину больше нонешней, либо оброк тяжелее нонешнего.

Да за одну ли пашню надбавка будет? Нет, ты бари­ну и за луга отдавай, ведь сенокос-то, почитай что весь отнимут у мужика по царскому указу. И за лес барин с мужика возьмет, ведь лес-то, почитай, что во всех селах отнимут; сказано в указе, что лес барское добро, а мужик и валежнику подобрать не смей, коли барину за то не заплатит. Где в речке или в озере рыбу ловили, и за то барин станет брать. Да за все, чего ты ни кос­нись, за все станет с мужика барин либо к барщине, либо к оброку надбавки требовать. Все до последней нитки будет барин драть с мужика. Просто сказать, всех в нищие поворотят помещики по царскому указу.

Да еще не все. А усадьбы-то переносить? Ведь от барина зависит. Велит перенести, — не на год, а на де­сять лет разоренья сделает. С речки на колодцы пере­садит, на гнилую воду, да на вшивую, с доброй земли на солончаки, либо на песок, либо на болото, — вот те­бе и огороды, вот тебе и конопляники, вот тебе и выгон добрый, все поминай как звали. Сколько тут перемрет народу, на болотах-то, да на гнилой воде! А больше того ребятишек жаль: их лета слабые, как мухи будут на дрянной-то земле, да на дрянной-то воде мереть. Эх, горькое оно дело! А гробы-то родительские — от них-то каково отлучаться?

Тошно мужику придется, коли барин по царскому указу велит на новые места переселяться. А коли не переселил барин мужиков, так они, значит, уж в чистой, как есть, кабале у него: на все есть у него одно такое словцо есть, что в ноги ему упадет мужик да завопит: «батюшка, отец родной, чего хочешь, требуй, все выпол­ню, весь твой раб!» А словцо-то у барина таково: «коли

не хочешь такую барщину справлять, либо такой оброк платить, как я хочу, переноси усадьбу». Ну, и сделаешь все по этому словечку.

А то вот что еще скажет: ты на меня работал этот день, да его в счет не ставлю: плохо ты работал; завтра приходи отрабатывать. Ну и прийдешь. На это то же власть барину дана по указу царскому.

Это все об том говорится, как мужикам будет жить, покуда их срочнообязанными звать будут, значит де­вять лет, как в бумаге обещано, а на деле дольше будет, лет до двадцати, либо до тридцати.

Ну, так; а потом-то что будет, когда, значит, мужи­ку разрешено будет отходить от помещика? Оно, по­жалуй, что и толковать-то об этом нечего, потому что долго еще ждать этого по царскому указу. А коли любо­пытство у вас есть, так и об этом дальнем времени рас­судить можно.

Когда срочнообязанное время покончится, волен ты будешь отходить от помещика. Оно так в указе обеща­но. Только в нем вот что еще прибавлено: а коли ты уйдешь, так земля твоя останется за помещиком. А по­мещик и сам, коли захочет, может тебя прогнать с нее. Потому, вишь ты, что земля, которая тебе была отме­жевана, все же не твоя была, а барская, а тебе барин только разрешение давал ее пахать, либо сено с нее косить; покуда ты срочнообязанным назывался, он тебя с нее прогнать не мог; а когда перестал ты срочнообя­занным называться, он тебя с нее прогнать может. В указе не так сказано напрямки, что может прогнать, да на то выходит. Там сказано: мужик уйти может, когда срочнообязанное время кончится. Вот вы и разбе­рите, что выходит. Барину-то у мужиков землю отнять хочется; вот он и будет теснить их и жать, да сожмет так, что уйдут, а землю ему оставят, — оно, попросту сказать, и значит, что барии у мужиков землю отнять может, а мужиков прогнать.

Это об том времени, когда срочнообязанными вас называть перестанут. А покудова называют, барину нельзя мужиков прогнать всех с одного разу, а можно только по отдельности прогонять: ноне Ивана, завтра Сидора, послезавтра Карпа, поочередно; оно, впрочем, на то же выходит.

А мужику куда итти, когда у него хозяйство про­пало? В Москву, что ли, али в Питер, али на фабрики? Там уже все полно, больше народу не требуется, по-

местить некуда. Значит, походишь, походишь по свету, по большим-то городам да по фабрикам, да все туда же в деревню назад вернешься. Это спервоначала пробу мужики станут делать. А на первых-то глядя, как они нигде себе хлеба не нашли, другие потом и пробовать не будут, а прямо так в том околотке и будут оста­ваться, где прежде жили. А мужику в деревне без хо­зяйства да без земли, что делать, куда деваться, кроме как в батраки наняться. Ну, и наймешься. Сладко ли оно батраком-то жить? Ноне, сами знаете, не больно вкусно; а тогда и гораздо похуже будет, чем ноне живут батраки. А почему хуже будет, явное дело. Как всех-то погонят с земли-то, так везде станут сотни да тысячи народу шататься да просить помещиков, чтобы в батраки их взяли. Значит, уж помещичья воля будет, какое житье им определить, они торговаться не могут, как ноне батрак с хозяином торгуется: они куску хлеба рады будут, а то у самого-то в животе пусто, да се­мья-то приюта не имеет. Есть такие поганые земли, где уж и давно заведен этот порядок; вот вы послушайте, как там мужики живут. У вас ныне избы плохи, а там и таких нет: в землянках живут, да в хлевах; а то в са­раях больших, в одном сарае семей десяток набито, все равно как там табун скота всякого. Да и хлеба чистого не едят, а дрянь всякую, как у нас в голодные годы, а у них вечно так. У нас, в русском царстве, есть такая поганая земля, — где города Рига, да Ревель, да Ми-тава стоят; а народ там тоже христианский, и вера у него тоже хорошая; да не по вере эта земля поганая, а потому, как в ней народ живет: коли хорошо мужи­ку жить в какой земле, то и добрая земля; а коли дур­но, то и поганая.

Так вот оно к чему по царскому-то манифесту да по указам дело поведено: не к воле, а к тому оно идет, чтобы в вечную кабалу вас помещики взяли, да еще в такую кабалу, которая гораздо и гораздо хуже нонеш­ней.

А не знал царь, что ли, какое дело он делает? Да сами вы посудите, мудрено ли это разобрать? Значит, знал. Ну, и рассуждайте, чего надеяться вам на него. Оболгал он вас, обольстил он вас. Не дождетесь вы от него воли, какой вам надобно. А почему не дождетесь от него, тоже рассудить можно.

Сам-то он кто такой, коли не тот же помещик? Удельные-то крестьяне чьи же? ведь они его крестьяне

крепостные. Да и вас-то в крепостные помещикам все цари же отдали, иных давно, так что вам уже и не па­мятно; а других не больно давно, так что деды помнят, прабабка нонешнего царя Екатерина отдала в крепост­ные из вольных. А есть еще такие неразумные, что ее матушкою Екатериною величают. Хороша матушка, де­тей в кабалу отдала.

Вы у помещиков крепостные, а помещики у царя слуги, он над ними помещик. Значит, что он, что они — все одно. А сами знаете, собака собаку не ест. Ну, царь и держит барскую сторону. А что манифест да указы выпустил, будто волю вам даст, так он только для обольщения сделал. А почему сделал, вот почему. У французов да у англичан крепостного народа нет, вот они ему глаза и кололи, что у тебя, говорят, народ в кабале. Ему и стыдно стало перед ними. Вот он им пыль-то в глаза и подпустил; для похвальбы это сделано, для обману сделано.

Волю, слышь, дал он вам! Да разве такая в исправ-ду-то воля бывает? Хотите знать, так вот какая.

Вот у французов есть воля. У них нет розницы: сам ли человек землю пашет, других ли нанимает свою землю пахать; много у него земли — значит, богат он; мало — так беден; а розницы по званью нет никакой, все одно как богатый помещик, либо бедный поме­щик — все одно помещик. Надо всеми одно начальство, суд для всех один и наказание всем одно.

Вот у англичан есть воля, а воля у них та, что ре­крутства у них нет: кто хочет, иди на военную службу, все равно, как у нас помещики тоже юнкерами или офицерами служат, коли хотят. А кто не хочет, тому и принужденья нет. А солдатская служба у них выгодная, жалованье солдату большое дается; значит, доброй во­лей идут служить, сколько требуется людей.

А то вот еще в чем воля и у французов и у англи­чан; подушной подати нет. Вам это, может, и в ум не приходило, что без рекрутчины да без подушной пода­ти может царство стоять. А у них стоит. Вот, значит, умные люди, коли так устроить себя умели.

А вот еще в чем у них воля. Пачпортов нет; каждый ступай, куда хочет, живи, где хочет, ни от кого разре­шенья на то ему не надо.

А вот в чем у них воля: суд праведный. Чтобы судья деньги с кого брал, у них это и не слыхано. Они и ве­рить не могут, когда слышут, что у нас судьи деньги

берут. Да у них такой судья одного дня не просидел бы на месте, в ту же минуту в острог его запрятали бы. А вот еще в чем у них воля: никто над тобою ни в чем не властен, окроме мира. Миром все у них правит­ся. У нас исправник, либо становой, либо какой писарь, а у них ничего этого нет, а заместо всего станет ста­роста, который без миру ничего поделать не может, и во всем должен миру ответ давать. А мир над старо­стою во всем властен, а кроме мира никто над старо­стою не властен, и ни к кому староста страха не имеет, а к миру страх имеет. Полковник ли, генерал ли, у них все одно: перед старостою шапку ломит и во всем старо­сту слушаться должон; а коли чуть в чем провинился генерал, али кто бы там ни был, перед старостою, али ослушался старосты, староста его, полковника-то аль генерала-то, в острог сажает, — у них перед старостою все равно: хоть ты простой мужик, хоть ты помещик, хоть ты генерал будь, все одно староста над тобою на­чальствует, а над старостою мир начальствует, а над миром никто начальствовать не может, потому что мир значит народ, а народ у них всему голова: как народ повелит, так тому и быть. У них царь над народом не властен. Потому что у них царь, значит для всего наро­да староста, и народ значит, над этим старостою, над царем-то, начальствует. Хорош царь, послушествует народу, так и жалованье ему от народа выдается; а чуть что царь стал супротив народа делать, ну так и скажут ему: ты, царь, над нами уже не будь царем, ты нам не­угоден, мы тебя сменяем, иди ты с богом, куда сам зна­ешь, от нас подальше; а не пойдешь, так мы тебя в острог посадим да судить станем тебя за твое ослуша-нье. Ну, царь и пойдет от них, куда сам знает, потому что ослушаться народа не может. А как провожать его от себя станут, они ему на дорогу еще деньжонок дадут, из жалости. Христа ради там складчину ему сделают промеж себя по грошу аль по копейке с души, чтобы в чужой-то земле с голоду не умер. Добрый народ, толь­ко и строгой же: потачки царю не любят давать. А на место его другого царя выберут, коли захотят, а не за­хотят, так и не выбирают, коли охоты нет. Ну тогда уж просто там на срок староста народный выбирается, на год ли там, на два ли, на четыре года, как народ ему срок полагает. Так заведено у народа, который швей­царцами зовется, и у другого народа, который амери­канцами зовется. А французы и англичане царей у себя

пока держут. И надобно так сказать, когда народный староста не по наследству бывает, а на срок выбирается, и царем не зовется, а просто зовется народным старо­стою, а по-ихнему, по-иностранному президентом, тогда народу лучше бывает, и народ богаче бывает. А то и при царе тоже можно хорошо жить, как англичане и фран­цузы живут, только, значит, с тем, чтобы царь во всем народу послушанье оказывал и без народа ничего сде­лать не смел, и чтобы народ за ним строго смотрел, и чуть что дурное от царя увидит, сменял бы народ его, царя-то, и вон из своей земли выпроваживал, как у анг­личан да у французов делается.

Так вот она какая в исправду-то воля бывает на свете: чтобы народ всему голова был, а всякое началь­ство миру покорствовало, и чтобы суд был праведный, и ровный всем был бы суд, и чтобы бесчинствовать над мужиком никто не смел, и чтобы пачпортов не было и подушного оклада не было, и чтобы рекрутчины не было. Вот это воля, так воля и есть. А коли того нет, значит, и воли нет, а все одно оболыценье в словах.

А как же нам, русским людям, в исправду вольны­ми людьми стать? Можно это дело обработать; и не то, чтобы очень трудно было; надо только единодушие иметь между собою мужикам, да сноровку иметь, да силой запастись.

Вот вы, барские крестьяне, значит, одна половина русских мужиков. А другая половина — государствен­ные и удельные крестьяне. Им тоже воли-то нет. Вот вы с ними и соглашайтесь, и растолкуйте им, какая им воля следует, как выше прописано. Чтобы рекрутчины, да подушной, да пачпортов не было, да окружных там, да всей этой чиновной дряни над ними не было, а чтобы у них тоже мир был всему голова. И от нас, ваших до­брожелателей, поклон им скажите: как вам, так и им одного добра хотим.

Государственным и удельным крестьянам от их до­брожелателей поклон.

А вот тоже солдат, — ведь он опять из мужиков, то­же ваш брат. А на солдате все держится, все нонешние порядки. А солдату какая прибыль за нонешние поряд­ки стоять? Что, ему житье, что ли, больно сладкое? Аль жалованье хорошее? Проклятое нонче у нас житье сол­датам. Да и лоб-то им забрили по принужденью, и каж­дому из них вольную отставку получить бы хотелось. Вот вы им и скажите всю правду, как об них написано.

Когда воля мужикам будет, каждому солдату тоже воля объявится: служи солдатом, кто хочет, а кто не хочет, отставку чистую получай. А у солдата денег нет, чтобы домой идти да хозяйством или каким мастерством об­завестись, так ему при отставке будут на то деньги вы­даны, сто рублей серебром каждому. А кто волей за­хочет в солдатах остаться, тому будет в год жалованья пятьдесят рублей серебром. А и принужденья никакого нет, хочешь — оставайся, хочешь — в отставку иди. Вы так им и скажите, солдатам: вы, братья солдатушки, за нас стойте, когда мы себе волю добывать будем, по­тому что и вам воля будет: вольная отставка каждому, кто в отставку пожелает, да сто руб. серебром награды за то, что своим братьям мужикам волю добыть помо­гал. Значит, и вам и себе добро сделают. И поклон им от нас скажите: солдатам русским от их доброжелате­лей поклон.

А еще вот кому от нас поклонитесь: офицерам до­брым, потому что есть и такие офицеры, и немало таких офицеров. Так чтобы солдаты таких офицеров высма­тривали, которые надежны, что за народ стоять будут и таких офицеров пусть солдаты слушаются, как волю добыть.

А вот еще о чем, братцы, солдат просите, чтобы они вас учили, как в военном деле порядок держать. Мушт­ровки большой вам не надо, чтобы там в ногу идти по-солдатски да носок вытягивать, — без этого обойтись можно; а тому надо учиться вам, чтобы плечом к плечу плотнее держаться, да команды слушаться, да пустого страха не бояться, а мужество иметь во всяком деле да рассудок спокойный, значит, хладнокровие. И то вам надо узнать, что покуда вперед прешь да плотно дер­жишься, да команды слушаешься, — тут мало вреда терпишь; тогда только опасность большая бывает, когда дрогнешь да мяться начнешь, да еще коли побежишь назад, — ну, тут уж плохо дело. А покуда вперед идешь, мало тебе пушка вреда делает. Ведь из сотни-то ядер одно в человека попадет, а другие все мимо летят. И о пулях то же надо сказать. Тут грому много, а вреда мало.

А кроме того, ружьями запасайтесь кто может, да всяким оружием.

Так вот оно какое дело: надо мужикам всем промеж себя согласие иметь, чтобы заодно быть, когда пора будет. А покуда пора не пришла, надо силу беречь, себя

напрасно в беду не вводить, значит спокойствие сохра­нять и виду никакого не показывать. Пословица гово­рится, что один в поле не воин. Что толку-то, ежели в одном селе булгу поднять, когда в других селах готов­ности еще нет? Это значит, только дело портить да себя губить. А когда все готовы будут, значит везде под­держка подготовлена, ну, тогда, и дело начинай. А до той поры рукам воли не давай, смиренный вид имей, а сам промеж своим братом мужиком толкуй да подго­варивай его, чтобы дело в настоящем виде понимал. А когда промеж вами единодушие будет, в ту пору и назначение выйдет, что пора, дескать, всем дружно на­чинать. Мы уж увидим, когда пора будет, и объявление сделаем. Ведь у нас по всем местам свои люди есть, отовсюду к вам вести приходят, как народ, да что народ. Вот мы и знаем, что покудова еще нет приготовлен-ности. А когда приготовленность будет, нам тоже видно будет. Ну, тогда и пришлем такое объявление, что пора, люди русские, доброе дело начинать, и что во всех ме­стах в одну пору начнется доброе дело, потому что везде тогда народ готов будет, и единодушие в нем есть, и одно место от другого не отстанет. Тогда и легко бу­дет волю добыть. А до той поры готовься к делу, а сам виду не показывай, что к делу у тебя подготовка идет.

А это наше письмецо промеж себя читайте, да друг дружке раздавайте. А кроме своего брата-мужика да солдата, ото всех его прячьте, потому что для мужи­ков да для солдат наше письмецо писано, а к другому ни к кому оно не писано, значит, окроме вас, крестьян да солдат, никому и знать об нем не следует.

Оставайтесь здоровы, да вести от нас ждите. Вы се­бя берегите до поры до времени, а уж от нас вы без наставленья не останетесь, когда пора будет.

Печатано письмецо это в славном городе Христиа­нии, в славном царстве Шведском, потому что в русском царстве царь правду печатать не велит. А мы все люди русские и промеж вас находимся, только до поры до времени не открываемся, потому что на доброе дело себя бережем, как и вас просим, чтобы вы себя берегли. А когда пора будет за доброе дело приниматься, тогда

ОТКроеМСЯ. Рейсер С. А. Прокламация

H. Г. Чернышевского «Бар­ским крестьянам...». (Исто­риография. Текстология) // Книга. Исследования и ма­териалы. М., 1967. Сб. XV. С. 229-235.

2. Н. П. ОГАРЕВ. «ЧТО НУЖНО НАРОДУ?*

Очень просто, народу нужна земля и воля.

Без земли народу жить нельзя, без земли нельзя его и оставить, потому что она его собственная, кров­ная. Земля, никому не принадлежит, как народу. Кто занял землю, которую зовут Россией? Кто ее возделал, кто ее спокон веку отвоевывал да отстаивал против всяких врагов? Народ, никто другой, как народ.

Народ спокон веку на самом деле владел землей, на самом деле лил за землю кровь и пот, а приказные на бумаге чернилами отписывали эту землю помещи­кам да в царскую казну. Вместе с землей и самый народ забрали в неволю и хотели уверить, что это и есть за­кон, это и есть божеская правда.

Однако никого не уверили. Плетьми народ секли, пулями стреляли, в каторгу ссылали, чтобы народ пови­новался приказному закону. Народ замолчал, а все не поверил. И из неправого дела все же не вышло дела правого. Притеснениями только народ и государство разорили.

Увидели теперь сами, что попрежнему жить нельзя. Задумали исправить дело. Четыре года писали да пере­писывали свои бумаги. Наконец, решили дело и объя­вили народу свободу. Послали повсюду генералов и чи­новников читать манифест и служить по церквам мо­лебны. Молись, мол, богу за царя, да за его волю, да за свое будущее счастье.

Народ поверил, обрадовался и стал молиться.

Однако, как зачали генералы и чиновники толковать народу «Положения», оказывается, что воля дана только на словах, а не на деле. Что в новых «Положе­ниях» прежние приказные законы, только на другой бу­маге, другими словами переписаны. И барщину и об­роки отбывай помещику попрежнему; хочешь получить свои землю и избу — выкупай их на свои собственные деньги. Выдумали переходное состояние. Не то на 2 го­да, не то на 6, не то на 9 лет определили для народа новое крепостное состояние, где помещик будет сечь через начальство, где суд будет творить начальство, где все перепутано так, что если б в этих царских «Поло­жениях» и нашлась какая-нибудь льготная крупица для народа, то ею и воспользоваться нельзя. И государст­венным крестьянам попрежнему их горькую судьбу оставили, и землей и народом оставили владеть все тех

же чиновников, а хочешь на волю, выкупай свою землю. Слушает народ, что ему толкуют генералы и чиновники про волю, и понять не может — какая это воля без зе­мли под помещичьими и чиновничьими розгами. Верить не хочет народ, что его так бесчестно обманули. Быть, говорит, не может, чтобы царь 4 года своим словом ласкал нас свободой, а теперь на деле подарил бы преж­ней барщиной и оброком, прежними розгами и побоями.

Хорошо, кто не поверил, да смолчал; а кто не пове­рил да стал тужить о несбывшейся воле, тех пришли вразумлять плетьми, штыками да пулями. И полилась по Руси безвинная кровь. Вместо молитв за царя... стоны мучеников, падающих под плетьми и пулями да изнемогающих под железами по сибирской дороге.

Так-то опять плетьми да каторгой хотят заставить народ верить, что новый приказной закон есть боже­ская правда.

Да еще глумятся царь да вельможи, говорят, что через два года будет воля. Откуда же она будет — воля-то? Землю урежут, да за урезанную заставят пла­тить втридорога, да отдадут народ под власть чиновни­ков, чтобы и сверх этих тройных денег еще втрое грабежом выжимали; и чуть кто не даст себя грабить, так опять плети да каторга. Ничего они, не то, что че­рез два года, — а никогда для народа не сделают, пото­му что их выгода — рабство народное, а не свобода.

И откуда это народу такая беда, что живет он, жи­вет, работает, работает, а до правды дожить не может и вечно народом торгуют?

Как откуда? Ради чего Иуда Христа продал? Ради алчности. Та же алчность заставляет и царей, и поме­щиков, и чиновников торговать народной землей, народ­ной кровью и обманывать народ, чтоб им была во всем излишняя роскошь, народ живи в бедности, неволе, не­вежестве.

Землю от народа отписали на себя. Все, что народ ни выработает, — подавай ко дворцу, да в казну, да дворянам; а сам вечно сиди в гнилой рубахе да в дыря­вых лаптях. Свободу отняли. Шагу не смей сделать без чиновничьего позволения, без паспорта или билета, и за все плати.

Ничему народ не учили. Деньги, что сбирают на народное ученье, сорят на царские конюшни и псарни, на чиновников и ненужное войско, которое стреляло бы по народу...

Нет! Двоедушничать с народом и обманывать его — бесчестно и преступно. Торговать землей и волей на­рода не то ли же, что Иуде торговать Христом? Нет, де­ло народа должно быть решено без торга, по совести и правде. Решение должно быть простое, откровенное, всякому понятное; чтобы слов решения, раз произне­сенных, ни царь и ни помещики с чиновниками пере­толковать не могли. Чтобы ради глупых, бестолковых, изменнических слов не лилось неповинной крови.

Что нужно народу?

Земля, воля, образование.

Чтобы народ получил их на самом деле, необхо­димо:

1) Объявить, что все крестьяне свободны с той зем­лей, которою теперь владеют. У кого нет земли, напри­мер, у дворовых и некоторых заводских, тем дать участ­ки из земель государственных, т. е. народных, никем еще не занятых. У кого из помещичьих крестьян земли не в достачу, тем прирезать земли от помещиков или дать земли на выселок, так, чтобы ни один крестьянин без достаточного количества земли не остался. Землей владеть крестьянам сообща, т. е. общинами. А когда в какой общине народится слишком много народу, так что тесно станет, дать той общине для крестьян сколь­ко нужно земли на выселок из пустопорожних удоб­ных земель. В тысячу лет русский народ заселил и за­воевал земли столько, что ему ее на многие века хва­тит. Знай плодись, а в земле отказа быть не может.

2) Как весь народ будеть владеть общей народной землей, так, значит, весь народ за пользование этой землей будет платить и подати на общие народные нужды в общую государственную (народную) казну. Для сего освобожденных с землей крестьян обложить такою же податью, какую ныне платят государственные крестьяне, но не более. Подати те взносить крестьянам сообща, за круговою порукою; чтобы крестьяне каждой общины отвечали друг за друга.

3) Хотя помещики триста лет владели неправо зем­лей, однако народ их обижать не хочет. Пусть им каз­начейство выдает ежегодно в пособие или вознагражде­ние, сколько нужно, примерно, хоть шестьдесят мил­лионов в год, из общих государственных податей. Лишь бы народу осталась вся земля, которую он теперь на себя пашет, на которой живет, с которой кормится и отапливается, с которой скот свой кормит и поит, да

лишь бы подати ни в каком случае не повышали, а то народ на отсчитывание вознаграждения помещикам из податей согласен. А сколько кому из высчитываемых на это из податей денег приходится, помещики сами про­меж себя по губерниям согласиться могут. Народу это все равно, лишь бы подать не повышали. Помещичьих крестьян по последней ревизии считается всего 11 024 108 душ. Если их обложить одинаковою податью с государственными крестьянами, т. е. рублей по семи с души в год, то, отсчитав из этих семи рублей около 1 р. 60 к. серебром, которые помещичьи крестьяне ныне платят в казну (подушными и разными повинностями), останется затем с каждой души около 5 р. 40 к. сереб­ром, а от всех помещичьих крестьян в России около шестидесяти миллионов рублей серебром. Значит, есть чем пособить и вознаградить помещиков; больше этого им и желать стыдно, и давать не следует.

4) Если при такой подати до полных шестидесяти миллионов, следующих помещикам, чего и не хватит, то для покрытия недостатка все-таки никаких лишних податей требовать не надо. А следует убавить расход на войско. Русский народ живет в миру со всеми со­седями и хочет жить с ними в миру, стало, ему огром­ного войска, которым только царь тешится да по мужи­кам стреляет, не надо. А потому войско следует сокра­тить наполовину. Теперь на войско и на флот тратится сто двадцать миллионов, а все без толку. С народа соби­рают на войско денег кучу, а до солдата мало доходит. Из ста двадцати миллионов сорок миллионов идет на одних только военных чиновников (на военное управ­ление), которые еще, кроме того, сами знатно казну разворовывают. Как сократить войско наполовину да еще в особенности посократить военных чиновников, так и солдатам будет лучше, да и излишек от расходов на войско большой останется, миллионов в сорок се­ребром. С таким излишком, как бы ни было велико вознаграждение помещикам, а уплатить будет чем. По­датей не прибавится, а распределятся они разумнее. Те же деньги, которые народ теперь платит на лишнее войско, чтоб царь тем войском по народу стрелял, пойдут не в смерть, а в жизнь народу, чтоб выйти народу спокойно на волю с своей землей.

5) И собственные расходы царского правительства надо сократить. Вместо того, чтоб строить царю коню­шни и псарни, лучше строить хорошие дороги да ре-

месленные, земледельческие и всякие пригодные наро­ду школы и заведения. Притом само собою разумеется, что царю и семье царской нечего напрасно присваивать себе удельных и заводских крестьян и доходы с них; надо, чтоб крестьянство было одно и платило бы одина­ковую подать, а из подати и будут отсчитывать, сколько за управление положить можно.

6) Избавить народ от чиновников. Для этого надо,
чтоб крестьяне и в общинах, и в волостях управлялись
бы сами, своими выборными. Сельских и волостных
старшин определяли бы своим выбором и отрешали бы
своим судом. Между собой судились бы своим третей­
ским судом или на миру. Сельскую и волостную поли­
цию справляли бы сами своими выборными людьми.
И, чтоб во все это, равно как и в то, кто какою рабо­
тою или торговлей и промыслом занимается, отныне ни
один помещик или чиновник не вмешивался бы, лишь
бы крестьяне во-время вносили свою подать. А за это,
как сказано, отвечает круговая порука. Для легкости
же круговой поруки крестьяне каждой общины промеж
себя сделают складчину, т. е. составят мирские капи­
талы. Случится ли с кем беда, мир ссудит его из этого
капитала и не даст погибнуть; запоздал ли кто по­
датью — мир внесет за него подать в срок, даст ему
время поправиться. Понадобилось ли для всей общины
построить мельницу или магазин или купить машину,
общественный капитал поможет им сладить общеполез­
ное дело. Общественный капитал и хозяйству сельскому
поможет, да и от чиновников спасет, так как при ис­
правном платеже податей ни один чиновник никого и
притеснить не может. Тут-то и важно, чтоб все стояли
за одного. Дашь одного в обиду — всех обидят. Само
собой разумеется, не надо, чтоб до этого капитала чи­
новник пальцем дотронулся; а те, которым мир его по­
ручит, те в нем отчет миру и дадут.

7) А для того чтобы народ получил землю и волю,
сохранил бы их на вечные времена; для того, чтобы
царь не облагал произвольно народ тяжкими податями
и повинностями, не держал бы на народные деньги ли­
шнего войска и лишних чиновников, которые давили
бы народ; для того, чтобы царь не мог прокучивать
народные деньги на пиры, а расходовал бы их по сове­
сти на народные нужды и образование — надо, чтоб по­
дати и повинности определял бы и раскладывал промеж
себя сам народ через своих выборных. В каждой воло-

сти выборные от сел решат промеж себя, сколько надо собрать с своего народа денег на общие нужды волости, и выберут промеж себя доверенного человека, кото­рого пошлют в уезд, чтобы вместе с выборными от других волостей, и землевладельцев, и городских обы­вателей, решить, какие нужны подати и повинности по уезду. Эти выборные на уездном сходе выберут промеж себя доверенных людей и пошлют их в губернский го­род, чтобы решить, какие народу принять повинности по губернии. Наконец, выборные от губернии съедутся в столицу к царю и порешат, какие повинности и подати должны быть отбываемы народом для нужд госу­дарственных, т. е. общих для всего русского народа.

Доверенные от народа люди не дадут народа в оби­ду, не позволят брать с народа лишних денег, а без лишних денег не из чего будет содержать и лишнего войска, и лишних чиновников. Народ, значит, будет жить счастливо, без притеснений.

Доверенные люди решат, сколько податей платить народу и как платить их, чтобы никому не было обидно. Как соберутся выборные да столкуются, им уж можно будет порешить, чтобы подать платилась не с души, а с земли. У какой общины земли более да земля по­лучше, той, значит, и платить податей придется более; а кто землей бедней — те и платить будут менее. Тут и помещики с своей земли платить будут. Значит, дело будет справедливее, и для народа льготнее. Доверенные же решат, как по справедливости отбывать рекрутскую повинность; как по справедливости отбывать дорож­ную, постойную и подводную повинности; оценят их деньгами и разложат по всему народу безобидно. Разо­чтут всякую народную копейку, на какое именно дело ей идти; сколько денег на правительство, сколько на войско, сколько на суды, сколько на училища народ­ные, сколько на дороги. И что решат, то только и будет. Как пройдет год, так в каждой копейке подай народу отчет — куда она истрачена.

Вот тогда народ и будет в самом деле благоденство­вать. Вот что нужно народу, без чего он жить не может.

Да кто же будет ему таким другом, что доставит ему все это? До сих пор народ веровал, что таким дру­гом ему будет нынешний царь. Что не в пример преж­них царей, которые отписали землю от народа и отдали его в неволю к вельможам, помещикам и чиновникам, новый царь осчастливит народ. Только как пришли ге-

нералы с солдатами расстреливать народ за волю и сечь шпицрутенами, так пришлось и про нового царя сказать: не жди от царя никакого добра, а только од­ного зла, так как по алчности своей цари и волю, и до­статок народа обирают неминуемо. Пусть же народ подождет молиться за него, а своим чутьем да здра­вым смыслом поищет себе друзей понадежнее, друзей настоящих, людей преданных.

Пуще всего надо народу сближаться с войском. И отец ли, мать ли снаряжает сына в рекруты — не забывай народной воли, бери с сына клятву, что по на­роду стрелять не будет, не будет убийцей отцов, матерей и сестер кровных, кто бы ни дал приказ стрелять, хотя бы сам царь, потому что такой приказ, хотя бы и цар­ский, все же приказ окаянный. Затем ищи себе друзей и повыше.

Когда найдется офицер, который научит солдат, что стрелять по народу грех смертный, — знай, народ, что это друг его, который стоит за землю мирскую да за волю народную.

Найдется ли помещик, который тотчас отпустит крестьян на волю со всею их землею, самым льготным способом и ни в чем не обидит, а во всем поможет; найдется ли купец, который не пожалеет своих рублей на освобождение; найдется ли такой человек, у кото­рого ни крестьян, ни рублей нет, но который всю жизнь и думал, и учился, и писал, и печатал только для того, как бы лучше устроить землю мирскую да волю народ­ную: знай, народ, — это все друзья его.

Шуметь без толку и лезть под пулю вразбивку не­чего; а надо молча сбираться с силами, искать людей преданных, которые помогали бы и советом, и руко­водством, и словом, и делом, и казной, и жизнью, чтоб можно было умно, твердо, спокойно, дружно и сильно отстоять против царя и вельмож землю мирскую, волю народную да правду человеческую.

Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философские произведения. М., 1952. Т. I. С. 527—536.