Краткий обзор Третьего Райха

I

В этом обзоре мы намерены лишь вкратце рассмотреть немецкий национал-социализм. Это вызвано, прежде всего, тем, что нам пришлось бы повторить многие из оценок, уже выска­занных в предыдущей части, посвященной фашизму, где мы также ссылались на различные аспекты деятельности Третьего Райха. Поэтому остановимся только на отличиях.

Первым делом необходимо иметь в виду, что в данном случае выявить конкретные принципы, обладающие внутренней ценностью, независимо от конъюнктурных соображений, по многим при­чинам сложнее, чем в фашизме. Во-первых, нужно отделить те отрицательные черты «нацизма», ко­торые сегодня принято выдвигать на первый план при любом упоминании Третьего Райха, – конце­нтрационные лагеря, преследование евреев, ответственность за начало второй мировой войны, причуды Гитлера и т.п. Во-вторых, следует учесть, что для многих справедливую оценку национал-социализма затрудняет та чрезмерная роль, которую в Германии (в большей степени, нежели в Ита­лии) сыграла определенная личность – Адольф Гитлер, что позволило некоторым прямо говорить о Германии того времени как о Fuhrer-Staat, то есть «государстве Фюрера», В третьих, как за грани­цей, так и в современной Германии многие поторопились навесить ярлык «нацизма» на весь пери­од от распада Веймарской Республики до окончания второй мировой войны, как если бы речь шла о чем-то всецело едином и однородном. При этом совершенно не учитывают отдельные компонен­ты, сыгравшие свою роль в рождении и строительстве Третьего Райха, между которыми существо­вали трения и разногласия (нередко достаточно серьёзные), не заметные постороннему взгляду.

Поэтому в настоящем исследовании мы намерены остановиться на малоизвестных, но наибо­лее значимых для наших целей аспектах. Следовательно, чтобы представить всю картину целиком, имеет смысл обратиться к предшествующим событиям и рассмотреть общую идеологическую и по­литическую ситуацию, сложившуюся в Германии накануне прихода Гитлера к власти.

Можно не принимать в расчёт социал-демократические и либеральные силы парламентской республики Веймар, некомпетентность, слабость и несостоятельность которых становились всё бо­лее очевидными, также как их неспособность покончить с социальным кризисом, вызванном пора­жением немцев в войне, падением предшествующего строя, гибельными для Германии условиями Версальского договора и растущей безработицей. Воцарившаяся атмосфера упадка позволила марксизму и, в частности, коммунизму занять сильные как никогда ранее в немецкой истории пози­ции. Хотя главным образом это стало следствием неудачного стечения обстоятельств, однако даль­нейшее развитие в том же направление могло привести к тревожным результатам, если бы не про­изошли события, коренным образом изменившие сложившуюся ситуацию.

Партия Гитлера называлась Nationalsozialistische Deutsche Arbeitpartei (NDSAP), дословно Наци­онал-Социалистическая Немецкая Рабочая Партия, что дает ясное представление об основном нап­равлении, в котором намеревался развернуть свою пропагандистскую деятельность Гитлер. Он пы­тался завоевать массы немецких рабочих и отвлечь их от интернационального марксизма, предло­жив вместо него «национальное», «немецкое» решение их проблем. По мнению многих авторов, со­единение или синтез «национального» и «социального», или «социалистического» (предсказанный уже Сорелем) был характерной чертой различных «фашистских» движений прошлого. Мы допускаем, что отчасти именно эта формулировка позволила Гитлеру добиться успеха и создать крупную массовую партию, позволившую ему диктовать свои условия. Однако, излишне говорить, что подоб­ная трактовка упрощает события и упускает из вида наиболее интересные с нашей точки зрения мо­менты. Поясним свою мысль на примере Германии.

Прежде всего, следует разобраться с тем, что собственно Гитлер подразумевал под «нацио­нальным». Для этого необходимо обратиться к некоторым из его предшественников. Надо сказать, что в принципе в Германии почти отсутствовал демократический массовый национализм современ­ного типа. Первым заразил Германию этой болезнью Наполеон, «революционер-империалист». Собственно националистические чувства пробудились в немцах – вне традиционных лояльно-ди­настических структур, центром тяжести для которых было государство, а не «народ» или «нация» – именно во времена освободительных войн против французских захватчиков. Впрочем, этот демок­ратический «национализм» свёлся к кратковременному существованию франкфуртского парламен­та, созванного в 1848 г. в ответ на разгул революционных движений, свирепствовавших тогда по всей Европе (примечательно, что король Пруссии Фридрих Вильгельм IV отверг предложение пар­ламента встать во главе всей Германии, поскольку, приняв его, он тем самым признал бы демокра­тический принцип – власть, вручаемую народным представительством, – отказавшись от своего легитимного права, пусть и ограниченного только Пруссией). Бисмарк, создавая Второй Райх, так­же строил его не на «национальной» основе, считая что подобная идеология может привести к опас­ным потрясениям в общеевропейском масштабе, а консерваторы из Kreuzzeitung считали национа­лизм «натуралистическим» и регрессивным явлением, чуждым более высокой традиции и концеп­ции государства.

Однако, нас больше интересует здесь другое течение, на первых порах не имевшее особого влияния. Прежде всего, следует прояснить смысл, который вкладывали в понятие «народническое» (по-немецки volkisch), имевшее хождение в этих кругах, В данном случае мы имеем дело с «этни­ческим национализмом», поскольку под понятием Volk (от которого происходят volkisch и Volkstum) понимали некую сущность, обусловленную общим происхождением, идентичность которой сохра­нялась на протяжении долгого времени. Здесь можно вспомнить и романтическую концепцию нации и понятия Volk, сформулированную Фихте в его «Речах к немецкой нации», также отчасти связанных с освободительным движением. После Фихте эту тему продолжили Арндт, Ян и Ланге. Уже в 1849 г. появились на свет Oeutchbund и Volkischc Bewegung. Идея нации-расы не ограничивалась «внутрен­ним пользованием», но временами приобретала пангерманский характер. Во имя Volk нередко про­поведовали антисемитизм. Отчасти именно в этом движении берёт свои корни немецкий «расизм».

Как бы то ни было, для немцев «национальное» значило нечто иное, чем для остальных запад­ных народов. Понимание «национального» как volkisch можно считать одним из важнейших элемен­тов гитлеризма. Гитлер всегда говорил о Volk, лозунгом Третьего Райха стал Volksgemeinschaft, то есть общность Volk, народа-расы, что, как мы увидим в дальнейшем, привело к возникновению до­вольно проблематичной ситуации.

Поэтому связь между «национальным» и «социальным» имела для Гитлера особый характер, С одной стороны, он клеймил марксизм как антинациональное движение, гибельное для немецкого Volkstum, с другой – взывал к расово-национальной немецкой гордости, провозглашая «националь­ный социализм», ориентированный, как свидетельствует первоначальное название партии, в пер­вую очередь на массы и рабочие классы. Итак, это было первой составляющей нацизма. Состояние «лишённости корней» и отчуждения индивидуума и масс окружались своего рода мистическим оре­олом.

Перейдем к следующим составляющим, различным как по духу, так и по происхождению. Ситу­ация, сложившаяся после первой мировой войны в Германии, ощутимо отличалось от происходяще­го в Италии. Как было сказано, Муссолини пришлось начинать практически с нуля. Укрепляя госуда­рство и противостоя красной крамоле, он не мог опереться на традицию в высшем смысле этого слова. Собственно говоря, под угрозой оказалось лишь дальнейшее существование либерально-де­мократической «Итальянии» образца 19 в. с её идейным наследием периода Рисорджименто, густо приправленным идеями французской революции, с монархией, которая царствовала, но не прави­ла, и окончательно расшатанным сословным устройством. В Германии дело обстояло иначе. Даже после военного поражения и революции 1918г., несмотря на глубокий социальный кризис, там сох­ранились институты, имевшие глубокие корни в иерархическом (отчасти феодальном) мире – осно­ванном на принципах государства и его авторитета – и причастные древней традиции, в частности пруссачество. Именно благодаря этой традиции центральные Империи выглядели в глазах запад­ных демократий «невыносимым обскурантистским пережитком». Действительно, в центральной Ев­ропе идеи Французской революции никогда не имели столь широкого распространения, как в дру­гих европейских странах.

После 1918г., накануне прихода Гитлера к власти как раз интеллектуалы, опиравшиеся на тра­диционное наследие, предприняли попытки к созданию нового движения, нацеленного одновре­менно на возрождение и обновление. Революцию они понимали не как прогрессистское, подрывное действие, но как устранение всего негативного, одряхлевшего и истощившего свои изначальные жизненные силы под напором новой индустриальной эры. Именно тогда возникло часто используе­мое сегодня выражение «консервативная революция». Речь шла не о простом возврате ко вчераш­нему, ибо сохранению подлежали не определенные исторические формы, но принципы, имевшие незыблемую ценность. Мёллер ван ден Брук (умер в 1925 г.), один из основных представителей это­го течения, писал: «быть консерватором не означает привязанность к прошлому; это значит – жить и действовать, исходя из принципов, имеющих вечную ценность». В указанных кругах преобладала духовная направленность. Упор делался прежде всего на духовной революции.

Взятый на вооружение Гитлером термин «Третий Райх» придумал именно Мёллер ван ден Брук, так называлась одна из его книг, вышедшая в 1923 г. (другая его работа, опубликованная после смерти, называется Das ewige Reich, то есть «Вечный Райх», и возможно некоторые «тысячелетние» причуды Гитлера связаны именно с ней). В этих кругах также имела хождение идея «тайной Герма­нии» (Geheimes Deutschland), живущей в вечности и должной воскреснуть к новой жизни. Первым Рейхом была Священная Римская Империя, вторым – немецкая Империя, основанная Бисмарком в 1871 г. и просуществовавшая во главе с Вильгельмом I) до конца первой мировой войны. Третий Райх должен был возникнуть благодаря преодолению всего не аутентичного, существовавшего в Империи Вильгельма. Таким образом, Веймарскую Республику рассматривали как период просто­го междуцарствия, место было свободно для нового политического творения. Подобного рода идеи распространялись главным образом в интеллектуальных кругах. Однако, их также можно считать идейными предшественниками.

Другое направление, зародившееся в среде так называемого «фронтового поколения», отража­ло, прежде всего, экзистенциальные аспекты. В Германии начала послевоенного периода широкой известностью пользовался Э.М. Ремарк, автор печально известной, пораженческой книги «На за­падном фронте без перемен», но в ней существовал и анти-Ремарк, исповедовавший веру воинов, для которых война как опыт была не тем, что их «разрушило, даже если снаряды их пощадили» (сло­ва Ремарка), но, скорее, испытанием, ставшим для лучших началом процесса очищения и освобож­дения. Схожие идеи высказывали Томас Манн, Франц Шаувекер, Г. Фишер, но в первую очередь Эрнст Юнгер, который прежде чем стать писателем, ушёл на фронт добровольцем, где получил множество наград и ещё больше ранений. Для Юнгера Великая война была разрушительной и ниги­листической лишь по отношению ко всему риторическому, «идеализму» громких лицемерных слов, буржуазной концепции жизни. Для части поколения она, напротив, стала началом «героического ре­ализма», закалкой, где «в стальных грозах» обрёл форму новый тип человека, описанного Юнгером, которому, по его мнению, должно было принадлежать будущее. Юнгер продолжал развивать анало­гичные идеи и в послевоенное время в книге «Der Arbeiter»[37], вызвавшей бурный отклик в Германии незадолго до прихода Гитлера к власти. Не столь консервативно настроенный, как другие предста­вители вышеупомянутых течений, он настаивал на том, что прежде посредством «позитивного ниги­лизма» необходимо достичь нулевой отметки всех ценностей буржуазного мира; но и для него ко­нечной перспективой являлось создание Третьего Райха, хребтом и формирующей силой которого должен был стать новый человеческий тип.

Помимо этих теоретических разработок, «не сломленное фронтовое поколение» к тому време­ни уже создало так называемые Freikorps, добровольческие формирования, которые сразу после 1918г. сражались против большевизма на границах восточных и балтийских регионов (где прославилась бригада под командованием Г. Эрхардта) и в самой Германии, внеся свой вклад в подавле­ние попыток коммунистической и «спартаковской» революции.

На политическом уровне более существенную роль имели силы бывших фронтовиков правого национального движения, объединившиеся в Stahlhelm («Стальной Шлем») во главе с Зельдте и Дюстербергом, и политическая партия «Немецких националистов» (DNVP) во главе с Гутенбергом. К ним, естественно, примкнула основная традиционная и консервативная сила, Reichswehr, армия. Хотя формально она подчинялась законному правительству Веймарской республики, но в душе не приняла нового режима, сохранив идеи, идеалы и этос прежней традиции, сформировавшей офи­церское сословие. Рейхсвер подобно пруссачеству считал себя не просто военной силой, стоящей на службе у парламентского буржуазного режима, но представителем особого мировоззрения и по­литической идеи. Эту позицию, отмеченную хорошо развитым чувством чести и дисциплины, рейхсвер сумел сохранить и в последующие годы тяжелых испытаний, выпавших на долю Третьего Райха.

Представителем рейхсвера был президент республики, фельдмаршал Пауль фон Гинденбург. Существовали естественные, традиционные связи между армией и аристократией (основным цент­ром которой был берлинский Клуб Господ – Herrenklub), особенно с юнкерством; большинство дип­ломатов, высокопоставленных чиновников и крупных промышленников также придерживалось пра­вых взглядов.

II

В предыдущей главе мы описали существовавшие в Германии накануне прихода к власти наци­онал-социалистов антимарксистские и антидемократические движения. «Консервативная ре­волюция» имела реальные шансы на успех, если бы они сумели договориться между собой и, самое главное, если бы среди них нашлись люди, способные реально оценить ситуацию и возгла­вить общее движение после похорон Веймарской республики и падения социал-демократии.

Однако этого не произошло. Влияние Гитлера на массы росло. После выборов 1930 г. он стал главой крупной массовой партии, имевшей представительство в парламенте (107 голосов в Рейхстаге), и этим нельзя было пренебречь.

Именно тогда произошли события, приведшие в дальнейшем к роковому исходу. Постепенный захват Гитлером власти происходил при полном соблюдении законности; ему не понадобилось ни­чего, вроде фашистского Похода на Рим. Вышеперечисленные правые силы, ещё сохранявшие прочные позиции, сочли лучшим решением сотрудничество с ним. Впрочем они намеревались ис­пользовать национал-социализм как средство для достижения своих целей, тогда как Гитлер, в свою очередь, осознал невозможность дальнейшего продвижения без союза с немецкими националиста­ми и центром. Поэтому Гинденбург по совету фон Папена, также представителя правых, назначил Гитлера канцлером, а сам фон Папен стал вице-канцлером. В состав первого кабинета министров вошли Зельдте, Дюстерберг, фон Нейрат, Шверин фон Крозиг, фон Бломберг и другие представи­тели правых. По их мнению, этого было достаточно, чтобы в крайнем случае поставить Гитлера на место. С другой стороны, все основные события, ускорившие развитие ситуации и создавшие пред­посылки для образования нацистского тоталитарного Райха, произошли в то время, когда Гинден­бург по-прежнему занимал пост главы государства, с его одобрения и согласия. Так как первооче­редными задачами правые также считали объединение национальных сил, уничтожение крамолы и аморфного демократического парламентаризма, Гитлеру развязали руки.

Первый шаг был сделан в феврале 1933 г. После поджога Рейхстага (кто это сделал, осталось невыясненным до сих пор, но тогда вину свалили на коммунистов) был принят «Закон о защите на­рода и государства», направленный в первую очередь против коммунистов. В нём предусматрива­лось также временное приостановление действия отдельных статей конституции. Подписанный Гинденбургом он имел полностью легальный характер. Однако, незаконной была последовавшая за этим акция против коммунистов, поскольку в ней кроме сил полиции по собственной инициативе приняли участие гитлеровские СА и СС, что привело ко многим эксцессам. Тем не менее, оценивая эти события с точки зрения правых, мы вынуждены признать, что в любом государстве, достойном так называться, подобные меры в данных условиях вполне допустимы. Именно потому, что к вящей славе демократии, в послевоенной Италии не были предприняты аналогичные меры, раковая опу­холь коммунизма приняла угрожающие размеры и столь крепко укоренилась в итальянской земле, что удалить её способна, пожалуй, лишь гражданская война. Послевоенная Западная Германия проявила большую предусмотрительность и решительность в данном вопросе: с точки зрения самой демократии, но лучше понятой демократии, деятельность компартии была запрещена.

После роспуска Рейхстага, состоялись новые выборы и парламенту уже на втором заседании предложили одобрить так называемый Ermachtigiinggesetz, то есть закон, предоставлявший Гитле­ру и его правительству чрезвычайные полномочия за счёт «народного представительства» в либе­рально-демократическом смысле. Закон был принят 441 голосами «за» при 94 – «против», при этом в голосовании кроме национал-социалистов участвовали депутаты правых и центристы, не было лишь коммунистов и социалистов, но даже их присутствие не смогло бы повлиять на исход голосо­вания, так как необходимое большинство в две трети было обеспечено.

После принятия этого закона Гитлер мог спокойно приступить к осуществлению своих замыс­лов. Гинденбург, по-прежнему оставаясь главой государства, одобрил роспуск отдельных партий под предлогом так называемого Gleiclischaltung, то есть объединения различных политических сил в единый национальный фронт для возрождения Германии. Подчинившись новому призыву к един­ству, самораспустились также Stahihelm и правая организация немецких националистов. Наконец, 14 июля 1933 г. многопартийность официально была отменена законом, запрещающим членство в любой другой партии кроме национал-социалистической. Таким образом, на смену пришла «одно­партийная» система с единственной партией как политической организационной силой Райха.

Говоря о фашизме, мы уже высказывали своё мнение по поводу подобной системы. Однако, в данном случае необходимо особо отметить, что роспуск многопартийного парламента не сопровож­дался как в Италии созданием Корпоративной Палаты или аналогичного органа. В принципе отдель­ные лица или чиновники могли выражать иные взгляды, но последнее слово всегда оставалось за Гитлером; на законодательном уровне настоящий совещательный орган отсутствовал. Те, кто наде­ялся, что будущий Рейхстаг станет хотя бы выразителем различных внутрипартийных тенденций, потерпели полное фиаско. Все возникавшие в дальнейшем в нацистском Третьем Райхе трения и разногласия, иной раз столь значительные, что его единство и сплочённость казалась чудом, неиз­менно ограничивались высшими партийными кругами: между Герингом и Геббельсом, Риббентро­пом и Гиммлером, Леем и отдельными представителями крупной промышленности, не говоря уж об отношениях между рейхсвером и СА, поначалу крайне резких, о чём мы более подробно поговорим в дальнейшем.

Вышеупомянутый закон, предоставивший Гитлеру все полномочия, оставался в силе до самого конца 1945 г., вместо четырёх лет, запрошенных Гитлером на «национальное возрождение». Хотя мы не разделяем идолопоклонства пресловутого «правового государства» либеральной выделки, подобное поведение безусловно неприемлемо. Временные меры, допустимые в чрезвычайных ус­ловиях, нельзя увековечивать в законодательном порядке. Это правило необходимо соблюдать и в авторитарном правом государстве во избежание «диктаторского» произвола; его нельзя подменять этическими узами, по необходимости неопределёнными и гибкими, которые связывают вышестоя­щего и подчинённого, требуя от первого прямой ответственности, а от второго – доверия и предан­ности. Неотъемлемым условием является наличие вышестоящего авторитета, хотя бы в том виде как его представлял Гинденбург.

Во время правления Гинденбурга Гитлер предпринял ещё одну инициативу, носившую антитра­диционный характер: он распространил действие Gleichshaltung на Земли, то есть отдельные реги­ональные единицы, пользовавшиеся частичной автономией и суверенитетом, подобно княжествам, королевствам и вольным городам, объединённым на федеративном принципе во второй Райх, цент­ром которого была Пруссия. Автономии были одна за другой упразднены, отдельные Земли объе­динены под общим руководством, тем самым уподобившись Гау (Gaue) – округам, во главе которых стояли функционеры центрального правительства Райха, а не представители соответствующих со­обществ. Первой этой судьбе подверглась Пруссия, чему, к сожалению, способствовал фон Папен, представитель правых. Гинденбург также ничего не возразил против. В результате, восторжество­вали централизм и уравниловка. Оправданием вновь послужила необходимость тотальной мобили­зации всех сил в целях максимальной эффективности. Особый упор делался на то, что впервые за свою историю Германия объединилась как «нация» (в смысле современного национализма). Одна­ко, по нашему мнению, негативный аспект подобной инициативы совершенно очевиден. Органич­ной и качественной, в высшем смысле традиционной была именно прежняя система, при которой вышестоящая центральная власть находилась в гибкой взаимосвязи с мелкими политическими еди­ницами, обладавшими частичной автономией. В этом отношении Германия служила образцом для всех европейских наций[38].

Нельзя обойти вниманием эпизод, подтверждающий лицемерие гитлеризма первоначального периода. Мы имеем в виду события, произошедшие 30 июня 1934 г. В этот день, точнее ночь, проз­ванную «ночью длинных ножей», усилиями главным образом СС были устранены отдельные личнос­ти. Среди них фигурировали представители различных политических направлений: от генерального экс-канцлера фон Шлейхера до таких представителей правых как фон Безе, фон ден Декен, фон Альвенслебен, секретарь фон Папена, Эдгар Юнг. Но основной смысл операции заключался в сле­дующем: среди СА, коричневых рубашек, возглавляемых Эрнстом Рёмом, распространилась идея «второй революции» или второй стадии революции, направленной на уничтожение «реакционных групп», то есть правых, а также против сговора Гитлера с «баронами армии и индустрии». Главный удар был направлен на рейхсвер, его высший состав, связанный с аристократией и юнкерами. Рейхсвер, сохранившийся от прежнего режима, хотели заменить новой «народной армией», рево­люционным Volksheer чисто национал-социалистического духа (подобную идею сегодня проводит в жизнь маоистский Китай), а старый реакционный тип офицера – новым «политическим солдатом» национал-социализма. Таким образом, 30 июня 1943 г. по сути можно считать уничтожением внут­рипартийного радикального течения и предполагаемых зачинщиков заговора. Распростился с жизнью Рем, глава СА и близкий друг Гитлера, а также Грегор Штрассер, организатор штурмовиков в Берлине. Показательно, что Гинденбург, имея в виду лишь данный аспект акции Гитлера, за кото­рой последовало разоружение СА, что явно шло на пользу его классу, не постеснялся поблагодарить Гитлера за его «мужественное выступление против предателей», пытавшихся подорвать единство Райха. Геринг также получил от него благодарственное письмо, составленное в схожих выражениях.

После смерти Гинденбурга (2 августа 1934 г.) события ускорились. Изменили конституцию, что привело к возникновению чисто тоталитарного Fuhrer-Staat (государства Фюрера). Гитлер отомстил за себя, объединив в своём лице должность президента Райха (занимаемую Гинденбургом) и канц­лера (пост, который он уже занимал), оставшись при этом руководителем национал-социалистичес­кой партии. Впрочем, это также было осуществлено законным демократическим путем. Большин­ством в 90% голосов (что нельзя объяснить лишь принуждением, так как в других областях, оставав­шихся под иностранным контролем, результаты голосования практически не отличались; причины чего, по видимому, кроются в поразительном влиянии пропаганды) национальный референдум одобрил нововведение. Таким образом, Гитлер стал вдобавок главнокомандующим вооруженными силами и ему приносили присягу «безоговорочного послушания», что, учитывая огромное значение присяги в традиции, служило весомым залогом в дальнейших событиях.

Можно сказать, что в некотором отношении Третий Райх был народной диктатурой. Власть находилась в руках отдельной личности, но не имела высшего узаконения, так как её «легитимность» основывалась исключительно на народе и его согласии. В этом состоит суть так называемого Fuhrerprinzip. Тем самым была предпринята попытка возродить традиции древних германцев, вос­становить узы верности, объединяющие вождя и его воинов. Однако забыли о следующем: во-пер­вых, в те времена подобные отношения устанавливались лишь в чрезвычайных обстоятельствах или для достижения конкретных военных целей, то есть пост Fuhrer'a (dux или heretigo), как и должность диктатора в изначальный римский период, не был постоянным; во-вторых, договор заключался с предводителями отдельных племён, а не с массой – Volk; в третьих, в древнегерманском обществе помимо вождя, обладающего исключительными правами в указанных обстоятельствах и имеющего право требовать безоговорочного повиновения — помимо dux или heretigo – существовал rex, обла­дающий верховным саном, благодаря своему происхождению. Мы уже упоминали об этом, говоря о «диархии», установившейся в фашизме вследствие существования монархии, и признали положи­тельное значение подобного решения проблемы. Гитлер испытывал непреодолимую неприязнь к монархии, а его полемика, направленная в частности против Империи Габсбургов, зачастую носила невыносимо вульгарный характер. Для него принципом законности служил лишь Volk, прямым представителем и вождем которого он являлся и который должен был беспрекословно ему подчи­няться. Никакого более высокого принципа он не признавал. Таким образом, его режим с полным правом можно назвать народной диктатурой, укрепившийся за счёт режима однопартийности и ми­фу Volk. Как мы увидим в дальнейшем, не только древние германские традиции, но и сама концеп­ция расы и Райха были перенесены Гитлером на уровень масс, что привело к деградации и извра­щению данных идей. Тем не менее, именно благодаря этому они стали могущественным оружием. Успех Гитлера во многом основывался на том, что он дал массам, народу идеи и символы высшей германской традиции, которые, несмотря ни на что, сохранили силу в коллективном подсознании.

Учитывая сказанное, понятно, что в этом отношении нацистский Третий Райх не имел положи­тельной ценности, независимой от исторической конъюнктуры. Всё вращалось вокруг одного чело­века, обладавшего исключительными способностями захватить, увлечь, активизировать и фанатизировать народ. По словам многих, он сам нередко напоминал одержимого: создавалось впечатле­ние, что за него действовала некая сверхъестественная сила, наделявшая его ясной, железной ло­гикой в действии, но лишавшая его чувства меры. Этим Гитлер заметно отличался от Муссолини, который лучше умел сохранять контроль над ситуацией и самим собой. Естественно для режима настолько сконцентрированного на Фюрере как нацистский Третий Райх стабильное будущее было немыслимо; самое большее могло возникнуть нечто вроде правления народных трибунов. Но в ре­альности, даже в случае успешного завершения войны, после смерти Гитлера образовалась бы пус­тота. Невозможно изготовлять по приказу и серийно людей, которые обладали бы исключительны­ми чертами, обеспечившими Гитлеру власть и сделавшими его центром тяжести всей системы. Fuhrer-Staat неизбежно должен был уступить место иному порядку. Пока Гитлер был жив и судьба была к нему благосклонна, его животворящая сила обеспечивала единство целого и до последнего часа заставляла людей приносить немыслимые жертвы. Однако полный идеологический коллапс, в котором оказалась Германия после 1945 г. (несравнимый с тем, который последовал за поражени­ем в первой мировой войне), когда напряжение спало, свидетельствует о том, сколь поверхностно, несмотря на «мифы» и жёсткую тоталитарную организацию, было магнетическое воздействие на массу.

Именно в период становления Fuhrer-Staat, начавшийся после смерти Гинденбурга, отдельные представители «консервативной революции» ясно осознали контраст между своими идеалами и но­вым государством, которое их фальсифицировало и профанировало, тем самым, разорвав связь с прежней традицией. Некоторые из них покинули Германию (как Герман Раушнинг, бывший нацис­тский президент данцигского сената, в 1938 г. опубликовавший за границей книгу под названием «Революция нигилизма: за фасадом Третьего Райха», в которой он подверг Третий Райх резкой кри­тике[39]), другие остались, но замкнулись в молчании или занялись литературной деятельностью (как Юнгер или фон Заломом), третьи подверглись преследованиям. Те же, кто остался на службе у ре­жима (к слову сказать, таких было немало), надеялись, что в будущем возобладают те положитель­ные тенденции, которые всё же существовали в Третьем Райхе и отчасти были связаны с их идея­ми.

На самом деле, прусской традиции было свойственно действовать при помощи народа, но удер­живая его на расстоянии, а не через народ, следуя за ним после его соответствующей политизации и активизации согласно якобинской модели. Указанный принцип лежал в основе так называемого «прусского социализма» или «социальной монархии» Гогенцоллернов. Fuhrer-Staat, черпавшее свой авторитет (по крайней мере, с точки зрения официальной идеологии) из массы или коллектива Volk, с нераздельным двучленом Volk-Fuhrer, противоречило принципам, на которых строилась Пруссия и создавался Второй Райх. Действительно, Пруссия была делом рук династии, опиравшейся на знать, армию и высшую бюрократию. Основополагающим элементом была не «нация», не Volk, но государство, более чем земля или этнос, служащее подлинной основой и объединяющим принци­пом. Ничего подобного в гитлеризме (хотя бы в плане общей политической идеологии) не сущест­вовало. Государство считалось чем-то второстепенным, средством. Организующей, движущей и ве­дущей силой должен был стать Volk во главе с Fuhrer'oM, его представителем и олицетворением. Поэтому правы те, кто проводит различие между доктринами национал-социализма и итальянского фашизма, так как фашистская доктрина, несмотря на то, что в Италии не существовало традиции аналогичной прусской, признавала главенство государства над «нацией» и «народом». Некоторые нацистские писатели, зачарованность которых равнялась забвению собственной истории, считали эту сторону фашизма «романской» чертой, чуждой «немецкой натуре». Подобное отношение стало одной из причин нападок на государственные наднациональные структуры, аналогичные существо­вавшим в Империи Габсбургов. Ein Reich, Ein Folk, Ein Fuhrer – то есть единый народ, сплочённый в единый Райх и идущий за своим Фюрером – вот главный лозунг системы, слепое упрямство кото­рой в стремлении собрать всех немцев, живущих за пределами Германии, стало одной из причин, приведшей (после мимолётного миража Grossdeutschland, Великой Германии) к авантюре, закон­чившейся катастрофой. Кроме того, он нёс в себе внутреннее противоречие, которое неизбежно вышло бы на поверхность, если бы, вследствие возрождения пангерманских идей или экспансиони­стской теории «жизненного пространства», Третьему Райху удалось бы установить власть над терри­ториями, находящимися за границами Deutschtum – немецкого этнического пространства – в рам­ках которого этот лозунг мог сохранять свой смысл.

Эрнст фон Заломон, писатель, служивший в дивизии генерала Эрхардта и участвовавший в убийстве В. Ратенау, так вспоминал об этом периоде: «Мы понимали, что первая серьёзная попыт­ка национального движения, предпринятая сверху, со стороны государства изменить ситуацию в Германии (о чём мечтали деятели «консервативной революции») провалилась по вине этого челове­ка, Адольфа Гитлера»[40]. Однако, он, как и другие (например А. Мёлер) признаёт, что причиной было нежелание правых (а также отсутствие соответствующих способностей) воспользоваться теми же средствами, к которым прибегнул Гитлер для завоевания масс. Бессовестное использование масс, политизированных и доведённых до фанатизма при помощи пропаганды, претило их антидемагоги­ческой ментальности и казалось им «грязным» делом. Поэтому они уступили Гитлеру, который по­нял, что требовала сложившаяся ситуация. Как мы уже говорили, правые – хранители традиции – сделали ошибку, считая, что смогут использовать Гитлера в своих целях (как в свою очередь король Италии надеялся руками Муссолини совершить национальную революцию). В действительности, как мы видели, всё произошло наоборот.

III

Впрочем, несмотря на разрыв с прусской государственной традицией, в Третьем Райхе сохра­нилось немало основных черт прусского характера и образа жизни. Именно они в период об­разования Второго Райха, после того как Пруссия перестала быть независимым королев­ством оказали значительное влияние на формирование других областей Германии. Поэтому, если мы хотим найти конечную формулу успеха Третьего Райха, необходимо обратиться к слиянию двух факторов. Первым стала фанатизация Volk, массы, с культом своего Fuhrer'a, нередко доходившим почти до истерии. Достаточно вспомнить празднование Дней Партии в Нюрнберге и выступление Гесса, заместителя Фюрера, истерично скандирующего: «Германия – это Гитлер! Гитлер – это Гер­мания!», и поддерживаемого неистовыми воплями сотен тысяч глоток – явное свидетельство под­линной одержимости. Однако, кроме фанатизма, разжигаемого великолепной постановкой гранди­озных массовых собраний, которые оставляли поистине неизгладимое впечатление, существовал второй фактор – «прусский» дух. Его также старались сохранить как в коллективе, так и в самих пар­тийных образованиях. Неизменным же хранителем этого духа оставался рейхсвер, «интегрирован­ный» в Третий Райх, но сохранивший при этом внутреннюю автономию и пытающийся держаться на определенной дистанции, когда Гитлер, честно говоря довольно сомнительным путем отстранив от командования генералов фон Бяомберга и фон Фрича, сам занял их место.

Взаимодействие этих двух факторов обеспечивало единство гитлеровского государства и иск­лючительную жертвенность его граждан. Глупо думать, что своим существованием оно было обяза­но лишь режиму террора и насилия. Этим не объяснить множество свершений и искреннего восхи­щения иностранцев, посетивших Германию, например, во время Олимпиады 1936 г., а также муже­ства, проявленного всем населением и армией, так что понадобилось шесть лет беспощадной вой­ны и объединения почти всего мира в единый фронт для победы над Третьим Райхом. Немцы дер­жались до последнего, не жалуясь и не возмущаясь, подобно чудесной птице Феникс возрождаясь из пепла после каждого поражения. Гитлерюгенд – юноши, мобилизованные отнюдь не под дулом Гестапо, участвовали в безнадежной защите Берлина и отважно вступали в бой с чудовищными со­ветскими танками Т-34, и всего одним подразделением вынудили отступить американскую танко­вую дивизию, нанеся ей тяжелые потери и заслужив Железные Кресты. Конечно, во многом это свя­зано с фанатизмом, разжигаемым мастерством "великого мага", однако, одного этого объяснения явно недостаточно. Нельзя забывать о любви к дисциплине, духе безличного, героического само­забвения и верности, то есть о тех явлениях, которые связан со вторым из вышеуказанных факто­ров. Естественно, следует принять во внимание и мнение тех, кто обвинял Гитлера в злоупотребле­нии врожденными склонностями немцев, что толкнуло их на путь, ведущий к катастрофе.

Впрочем, подобные вопросы выходят за рамки нашего исследования. Поэтому попытаемся вкратце рассмотреть и дать оценку отдельным сторонам Третьего Райха и его учреждениям.

В области социальной защиты малообеспеченных слоев населения гитлеровская Германия обогнала все нации. С ней могла поспорить лишь фашистская Италия. Этот аспект являлся одним из важнейших факторов политики Гитлера, стремившегося привлечь на свою сторону рабочий класс, которому он гарантировал максимум буржуазного благосостояния; одарив же его пошлым ти­тулом «аристократии труда», он обеспечил его особую «сознательность». При этом, нередко забы­вали о чувстве меры и необходимости соблюдения дистанции во избежание наплыва самонадеян­ного плебса, который как настоящая чума наших дней расплодился в «обществе потребления». Массы Volksgenossen (соотечественников, букв, "народных товарищей"), «арийцы» из KdF (Kraft durch Freude – «Сила через радость», организация, занимавшаяся вопросами досуга, отдыха и развлече­ний), самонадеянность развитого и «депролетаризованного» берлинского рабочего вызывали дрожь ужаса при мысли о будущем Германии при подобном развитии[41].

Отдельные нацистские мероприятия, направленные на укрепление национал-социалистической солидарности, нередко имели принудительный характер, хотя им хотели придать видимость спон­танных. Наиболее неудачным в этом плане стало введение Arbeitsdienst, то есть трудовой повиннос­ти, которая законом от 25 июня 1935 г. была признана обязательной для всей молодежи, без раз­личия пола. Благодаря стремлению сплотить Volksgemeinschafl, то есть народное сообщество, под знамёнами Volk (не без привкуса якобинского садизма), трудовая повинность, сначала доброволь­ная, стала обязательной для всех. Каждому молодому человеку вменялось в обязанность занимать­ся физическим трудом в течение определенного времени в обществе сверстников, принадлежащих к различным слоям общества (так девушка из аристократической семьи могла оказаться рядом с крестьянкой или работницей на ферме или заводе). Естественно, нередко результат этого «средства национал-политического воспитания» оказывался прямо противоположным. Это не единственный случай тоталитарного вмешательства общественного в частное, что, на наш взгляд, заслуживает от­рицательной оценки. Мы уже говорили об этом, рассматривая аналогичные мероприятия фашизма, как например, его концепцию морализаторского «этического государства», демографическую ком­панию, практически категорическое предписание обращения в разговоре на «voi»[42]. Неоспоримо на­личие в нацизме пролетарского аспекта, что проявлялось в самой личности Гитлера, мало похоже­го на аристократический тип «господина» и не обладавшего «породой». Пролетарский аспект и вуль­гарность национал-социализма наиболее резко проявились в Австрии, после её присоединения к Райху, когда спал пыл неосторожной «национальной» влюбленности австрийцев в «великую Герма­нию».

Gleichschaltung, уравнительная интеграция в целях тотальной унификации, привела к отрица­тельным результатам и в других областях. Например, в принудительном порядке распустили сту­денческие корпорации, обычаи, традиции чести и сословный дух которых (особенно так называе­мых Korpsstudenten) благоприятствовали формированию характерных черт высшего сословия. Всю студенческую молодежь объединили в единую организацию, контролируемую партией.

В экономической сфере Гитлер провозгласил главенство политических проблем и соответству­ющего мировоззрения над экономикой. Он говорил: «Государство не имеет ничего общего с конк­ретной экономической концепцией или конкретным путем развития экономики», «Государство – это народный организм, а не экономическая формация». В Германии также сумели предотвратить опасность перерастания профсоюзного движения в политическую силу, способную подготовить путь для штурма государства со стороны марксизма. Гитлер писал: «национал-социалистический профсоюз – не орудие классовой борьбы, а орган профессионального представительства». Взяв власть в свои руки, Гитлер отважно совершил решительный шаг. На следующий день после празднования 1 мая торжественно отмеченного как «национальный праздник труда», (в подражание аналогичному ме­роприятию, проведённому итальянскими фашистами) с манифестацией, вызвавшей волну энтузи­азма, внезапно были захвачены все помещения профсоюзов и на всякий случай арестованы отдель­ные руководители. Было заявлено, что «свободные» профсоюзы распускаются, а их имущество от чуждается в пользу государства. Исходя из сказанного нами по поводу аналогичных фашистских мероприятий, подобный шаг с нашей точки зрения несомненно заслуживает положительной оценки. Затем в Германии приступили к реорганизации труда и экономики путём «корпоративной» перест­ройки предприятий. Не будем особо останавливаться на данном аспекте нацистского законодатель­ства, так как мы уже достаточно подробно говорили о нём при рассмотрении недостатков фашистского государственного корпоративизма. Особо отметим лишь то, что духом реформы (которой предшествовала переоценка средневековой органично-корпоративной структуры, осуществленная отдельными представителями «национальной революции», считавших «корпоративную революцию» неотъемлемым компонентом «третьего пути», вне рамок вырождающегося капитализма и марксиз­ма) было преодоление классовости и классовой борьбы внутри каждого отдельного предприятия; на смену должна была прийти эффективность и солидарность интересов, залогом чему служило утве­рждение Fuhrerprinzip'a, то есть основанных на взаимной преданности отношений между вождём (Fuhrer, предприниматель) и его «дружиной» (рабочий коллектив, служащие). Специально назначен­ные партийные «доверенные лица» должны были улаживать возможные разногласия и следить за соблюдением национальных интересов. Предусматривалось также введение «суда чести». Соглас­но статье закона от 20 января 1934 г.: «На предприятии предприниматель, исполняющий функцию вождя (Fuhrer) производства, а служащие и рабочие – его дружины (Gefolgschaft), должны зани­маться конкретной работой для достижения целей предприятия и общей пользы нации и государ­ства». Неполадки в работе крупного производства считались не просто частным делом, но почти по­литическим преступлением. Был создан «Немецкий Трудовой Фронт», впрочем, вступление в него не считалось обязательным. В общем, трудовое нацистское законодательство не было чрезмерно регламентировано как фашистская трудовая Хартия. Уже в первоначальной программе национал-социалистической партии стояло требование Brechung der Zinskneshtschaft, что можно перевести как отмену эксплуатации, осуществляемой капиталом посредством процентных налогов. Другими словами, уважением пользовался капиталист-предприниматель, авторитет которого даже укреп­лялся своего рода морально-политическим одобрение, однако капиталист-финансист «еврейского типа», чуждый производственному процессу, категорически отвергался. Это также можно записать в актив национал-социализму.

Впрочем, новое законодательство Третьего Райха предоставляло частной экономике широкую свободу. Остались гигантские индустриальные комплексы, внутри которых стремились укрепить свойственное им чувство солидарности всех элементов производство, отчасти подорванное марк­сизмом и синдикализмом. Не было ни национализации, ни социализации. В связи с этим отказа­лись от некоторых радикальных положений партийной программы (ст. 13 и 14). В этой области уда­лось сохранить чувство меры, что позволило некоторым обвинить Гитлера в сговоре с «баронами индустрии». На самом деле речь шла о национальном объединении, в рамках которого каждый за­нимал своё место и был совершенно волен в своих действиях, если брал на себя личную ответствен­ность за их последствия. Эта система продемонстрировала максимальную эффективность, преодо­лев все испытания. Была окончательно ликвидирована безработица. Более того, нередко не хвата­ло рабочих рук для реализации планов, нацеленных на возрождение национального могущества.

В торговой политике Третий Райх следовал принципу автаркии ради обеспечения максимальной экономической независимости. Шахт, представитель правых, внёсший значительный вклад в оздо­ровление национальной экономики, ввёл правило, согласно которому «покупать надо не у тех стран, где больше дешёвых товаров, а у тех, поставки которых будут максимально оплачены собственным экспортом».

Следующей положительной стороной Третьего Райха следует считать его меры по защите крестьянства. Однако, при этом необходимо учитывать, что центрально-европейскому крестьянству удалось сохранить своё чувство достоинства в отличие от крестьянства латино-средиземноморского, где «крестьянин» стал практически синонимом нищего. Немецкий крестьянин мог с гордостью сказать: «Я из старинного крестьянского рода». Гитлер назначил министром Райха по сельскому хо­зяйству Р. Вальтера Дарре, выдвинувшего лозунг: «Кровь и Почва». Лояльный крестьянин-землев­ладелец считался источником наиболее чистых по крови, расе народных сил. Дарре даже написал книгу, где ссылаясь на древние индоевропейские («арийские») цивилизации, пытался доказать эту идею (другая его книга, опубликованная в 1929 г., называлась «Новая знать, основанная на крови и почве»). В Германии у этой идеи было множество предшественников. Например, «антимодернис­тские» концепции В. Г. Райхля, который видел в крестьянстве единственный, помимо дворянства, общественный слой «не лишённый корней». Утверждался принцип «свободы земли от денег», кото­рый пытались претворить на практике в отдельных «колониях» (Siedelungen). Ещё в конце прошлого века вышел пользовавшийся довольно широкой популярностью роман В. фон Поленца "Бондарь" («Der Buttnerbauer»), где описывалась трагедия старого крестьянина, наследственная земля которо­го из-за долгов, в которые он вынужден был залезть, была сначала заложена, а потом продана кре­дитором (евреем – использовался один из традиционных типажей еврея) группе спекулянтов, пост­роивших на ней фабрику. Увидев это, крестьянин покончил жизнь самоубийством. В период Вейма­рской республики в некоторых областях случались даже крестьянские бунты против изъятия и зак­ладывания земель, вызванного не только неуплатой долгов, но и непосильным налоговым бременем.

Третий Райх не был противником индустриализации, однако при этом он энергично пытался из­бежать «лишения корней» крестьянства (и его массового переселения в города), ограждая естест­венную основу его существования не только от экспроприации и экономической спекуляции, но так­же от раздробления и задолженностей. За основу была взята Erbhof, то есть усадьба или земельное владение, неотчуждаемое и передаваемое по наследству в руки единственного наиболее умелого наследника (в полном согласии с древними обычаями). Заботились о сохранении на протяжении по­колений «родового наследства в руках свободных крестьян». Государство готово было прийти на по­мощь, когда обстоятельства угрожали существованию и целостности Erbhof. Экспроприация и пере­дел владения производились лишь в редких случаях нерадивости или плохого управления. На боль­шие земельные владения распространялся тот же принцип. Действительно, традиционной основой юнкерства было земельное владение, по-прежнему сохранившее практически феодальную основу. Таким образом, Третий Райх отчасти стал продолжателем дела Фридриха Великого, который в 1748 г. издал законы, запрещавшие отчуждение и продажу земли, передачу её в руки денежного и спе­кулянтского буржуазного сословия. Земля могла отчуждаться лишь в пользу государства. Стоит ли говорить, что с нашей точки зрения данные инициативы Третьего Райха, имевшие подчёркнуто ан­тимодернистский, но ничуть не «тоталитарный» характера, заслуживают положительной оценки. Хо­рошим подтверждением тому служит бедственное состояние, в котором благодаря демократичес­кой свободе оказалось в Италии сельское хозяйство и деревня (что, правда, вызвано также отсут­ствием традиции).

IV

Теперь вкратце рассмотрим, как в Третьем Райхе обстояли дела с расовым и, в частности, ев­рейским вопросом, а также с проблемой мировоззрения. Говоря об особом значении Volk, мы уже указывали на расовую основу этого понятия, что вело к своего рода «племенному» или «эт­ническому национализму». Уже первая программа национал-социалистической партии предусматривала различие на расово-биологической основе между настоящим гражданином (Reichsburger) и «подданным» (Staats-angeburger). Четвёртый пункт гласил: «Полноправным гражданином является лишь соотечественник (Volksgenosse), немец по крови, независимо от религиозного вероисповеда­ния». Термин «подданный государства» являлся чисто юридическим; так называли тех, кто был свя­зан с государством простой формальной принадлежностью, чтобы отделить их от иностранцев. Гит­лер считал нелепостью, что на протяжении долгих лет расово-этнический аспект гражданства со­вершенно не принимался во внимание; что принятие гражданства было равноценно «вступлению в клуб автолюбителей» и хватало «лишь прошения, чтобы по воле чиновника произошло то, что даже Небесам не под силу: один росчерк пера и зулус или монгол становится настоящим немцем». Рож­дение на немецкой территории давало право на звание «подданный», но не позволяло занимать об­щественные должности или заниматься политической деятельностью. Согласно воззрениям Гитле­ра, изложенным в «Mein Kampf», на звание «гражданина», истинного члена Райха мог претендовать лишь тот, кто кроме коренного происхождения, обладал хорошим физическим здоровьем и был предан Volksgemeinschaft, то есть народному сообществу, что торжественно подтверждалось клят­вой. Лишь в этом случае выдавалось «удостоверение гражданства», которое являлось как бы «уза­ми, соединяющими все сословия и уничтожающими все различия». «Быть членом Райха – большая честь, чем быть главой иностранного государства» – утверждал Гитлер. Подобные его высказыва­ния, выдержанные в чисто плебейском духе, привели к тому, что у любого немца, если только он не родился от смешанного брака с «неарийцем» или евреем, закружилась голова. В шестой статье пер­воначальной программы национал-социалистической партии говорилось: «Правом решающего го­лоса в управлении государством обладает лишь гражданин, соплеменник. Поэтому мы требуем, чтобы на всех общественных должностях в Райхе, его провинциях и областях стоял гражданин Райха».

После прихода к власти началась реализация указанной программы. Все служащие, не соотве­тствующие определению «соплеменника» (под которое попадал лишь тот, у кого на протяжение трёх поколений не было предков еврейского или неарийского происхождения) были отправлены в отс­тавку. Аналогичные меры предприняли по отношению к служащим-«арийцам», состоявшим в браке с представителями неарийской расы. Им был предоставлен выбор: развестись или потерять место. Поначалу действовало исключение для фронтовиков и родственников погибших в первой мировой войне. Иногда по решению специального отдела министерства внутренних дел делали исключение и для служащих, работавших за границей, исходя из практических соображений в каждом конкрет­ном случае. Были также исключения, продиктованные государственными интересами: за особые заслуги перед Райхом присваивался забавный титул Ehrenarier, то есть «почётный ариец». Не меша­ло бы ввести и звание Ehrenjude – «почётный еврей», «почётный левантиец» и т.д. для тех, кто был «арийцем» с биологической точки зрения, но не был таковым по характеру, поведению и духу.

Законом предусматривались аналогичные меры не только в политической и государственной сфере, но также в культурной, профессиональной и даже религиозной областях, что стало причиной конфликтов как с католиками, так и протестантами, поскольку в Третьем Райхе согласно «арийской статье» священники и другие религиозные служители обоих Церквей, имевшие среди своих предков до третьего поколения неарийцев, не могли быть возведены в сан и исполнять свои обязанности. Безусловно это было неприемлемо с христианской точки зрения, утверждающей равенство всех тварей Божьих и надрасовый характер священничества, в католичестве даруемый лишь посвящени­ем. Нововведение одобрили лишь так называемые немецкие христиане протестантского толка, при­нявшие аналогичные законы и выбиравшие епископов, который подчинялись главному епископу Райха, в свою очередь обязанного присягнуть на верность главе государства, то есть Гитлеру. В том же ключе развивались идеи, связанные с созданием «национальной немецкой Церкви» (Розенберг, Хауэр, Бергман и пр.).

Расистская идея наложила неизгладимый отпечаток на проводимую политику. Гитлер писал: «Государство – это не цель, но средство. Оно является предварительным условием для создания высшего человеческого общества, но не началом, созидающим данное общество. Этим началом или причиной является исключительно наличие расы, способной к созданию цивилизации. Даже ес­ли бы на земле нашлась сотня образцовых государств, то в случае исчезновения арийца, носителя цивилизации, не осталось бы ни одного общества, находящегося на духовной высоте современных высших наций... С максимальной тщательностью необходимо отличать государство, каковое есть «сосуд», от расы, то есть «содержимого». Сосуд имеет смысл лишь если он пригоден содержать и охранять содержимое; в любом другом случае его существование бессмысленно». Таким образом, первостепенной задачей государства считалась «защита расы». Поэтому были приняты так называ­емые «законы по защите немецкой крови и чести». Были запрещены смешанные браки и даже внеб­рачные связи во избежание отрицательных последствий, тем самым пытались предохранить расо­вую сущность граждан Райха от дальнейшего кровосмешения. Помимо того были предприняты раз­личные евгенические меры с целью предотвращения рождаемости неполноценного потомства и у самих немцев-арийцев.

Огромное значение в данном вопросе сыграли «миф» и смешение понятий «раса» и нация (что по сути равноценно демократизации и деградации самого понятия расы). Вдобавок не сочли нуж­ным дать положительное, духовное определение «арийства». Каждому немцу внушалось, что имен­но он является тем самым «арийцем», которому приписывалось создание и происхождение всякой высшей цивилизации. Это стало причиной более чем пагубного националистического опьянения (абсолютно чуждого традиционному правому мышлению), которое, несмотря на его неоспоримую эффективность в плане эмоциональной мобилизации немецких масс, в конечном счёте привело к негативным последствиям, что отразилось, например, на политике, проводимой нацистской Германией на оккупированных территориях, о чём мы поговорим в дальнейшем. Наиболее серьёзные авторы-расологи, говоря об «арийце», подразумевали довольно широко распространенный тип, част­ным видом которого являлись немцы (а также «германцы»). Х.С. Чемберлен, которым восхищался главный идеолог нацизма А. Розенберг, относил «арийца» к «кельтско-немецко-славянскому комп­лексу».

Таким образом в национал-социалистической пропаганде и в самом законодательстве не было дано чёткого определения концепции расы (более того, смысл её был значительно искажен). Нес­мотря на это, в Третьем Райхе, хотя и полуофициально, имелись сторонники иного, более избира­тельного подхода к расовому вопросу. По этому поводу читатель может обратиться к сказанному на­ми ранее о смысле, целях и положительных аспектах фашистского «расизма». В целом расизм был простым средством укрепления национального самосознания; в этом смысле он мало отличался от свойственного представителям Британской Империи отношения к другим расам). Однако, совре­менная расовая доктрина делит человечество не только на крупные антропологические группы, но и на отдельные подгруппы внутри «расы», в том числе внутри белой или «арийской» расы. С этой точ­ки зрения Германия представляет собой не единый, чистый и однородный расовый тип, но смесь множества «рас» (в более избирательном смысле). Это был переход к расизму, так сказать второй ступени. Коллективизм Volk и арийско-немецкого Volksgemeinschaft, требующий разграничения, за­щиты и тотальной идеологической обработки, преодолевался идеей, согласно которой не все расо­вые компоненты немецкого народа обладают одинаковой ценностью; наиболее качественным, выс­шим элементом является северная, или нордическая раса. Предусматривались меры, направлен­ные на усиление роли нордической расы и обеспечение ей главенствующего положения в Третьем Райхе. Возник термин Aufnordung, то есть «нордификация» немецкого народа, но уже не на биоло­гической основе, а с учётом определенных типических черт и мировоззрения. Хотя, как было сказа­но, в Третьем Райхе указанная идея не получила официального признания, она всё же пользовалась симпатией в верхах и ей придавалось особое значение при формировании организаций типа СС, к чему мы ещё вернёмся.

Как бы то ни было, у простого немца имелось более чем достаточно поводов для иронии; сам Гитлер, как расовый тип, никак не походил на чистый «нордический» тип, так же как и его ближай­шие соратники и партийные боссы: Геббельс, Гиммлер, Лей, Борман и пр. (в лучшем случае к это­му типу можно было отнести Розенберга, Гейдриха и фон Ширака). Безусловно, нордического про­исхождения были Гинденбург и Бисмарк, а в пруссачестве нордический элемент смешивался с «восточным» (славянским). Нордический тип был широко представлен среди представителей офи­церского сословия, аристократии и жителей отдельных сельских провинций.

С нашей точки зрения, немецкий расизм в целом с его арийско-немецкой самонадеянностью, согласно которой, по словам Гитлера, «быть частицей Райха более почётно, чем государем иностранного государства», можно считать демагогическим отклонением. Тем не менее, с правой точки зрения укрепление взвешенного расового самосознания и достоинства несомненно является цели­тельной мерой, особенно учитывая то состояние, до которого докатились сегодня многие «белые» с их преклонением перед неграми и другими цветными, антиколониальным психозом, навязчивой болтовней об «интеграции» и прочими подобными идеями, свидетельствующими о внутреннем упадке Европы и Запада. Говоря о фашизме, мы признали, что средоточием общего процесса крис­таллизации, очищения и формирования субстанции нации должен стать идеал нового высшего че­ловеческого типа, но при этом необходимо сделать упор на концепции «духовной расы», а не на биологическом аспекте. К сожалению, именно последний возобладал в национал-социалистическом расизме, что породило множество недоразумений. Извращенная склонность современного челове­ка к «наукообразному» мышлению привела к выводу, что достаточно применить определенные про­филактические и евгенические меры, препятствующие дальнейшему расовому смешению, чтобы едва ли не автоматически возродились исчезнувшие добродетели и их носитель – человек-творец высшей цивилизации. Однако, такие народы как шведы, норвежцы или голландцы по сей день сох­ранили высокий уровень расовой (даже «нордической») чистоты, но внутренне они практически угасли, духовно выродились и утратили прежние достоинства.

Юдофобство национал-социализма – один из существенных вопросов, о котором нельзя умолчать в данной работе, однако этот аспект требует адекватного углубления. Для Гитлера еврей являл­ся смертельным врагом арийской расы и, в частности, немецкого народа, носителем заразных кра­мольных идей, гибельных для цивилизаций и обществ, в которых он пытается добиться власти и влияния. Приходиться признать, что для Гитлера антисемитизм был настоящей навязчивой идеей, однако сложно выявить причины этой одержимости, иной раз принимавшей параноидальные фор­мы и приведшей к трагическим последствиям. В своих писаниях и речах Гитлер неизменно видел в еврее причину всякого зла. Он всерьёз верил, что еврей – единственное препятствие на пути реа­лизации немецкого национал-социалистического идеала общества, и эта фантазия стала важней­шим элементом его пропаганды. Для него как марксизм с большевизмом, так и западная «капита­листическая плутократия» и масонство были творением и орудием еврейства. Подобные воззрения уже в то время можно было назвать односторонними. Возникает вопрос, не стал ли Гитлер со своей «навязчивой идеей» жертвой тактики «оккультной войны», о которой мы говорили в другой нашей книге[43], тактики, заключающейся в том, что всё внимание переводят на частный сектор, где также имеются силы, требующие противоборства, тем самым, отвлекая от других областей, где благода­ря этому они могут действовать практически беспрепятственно. Мы не хотим сказать, что еврейс­кой проблемы не существует вообще, и к оной мы скоро вернёмся. Но в истолковании Гитлера, опи­равшегося на идеи своих предшественников из пресловутого «Немецкого Движения», антисемитизм перерастал в фанатическую одержимость, что стало свидетельством отсутствия внутреннего конт­роля и оставило трудноизгладимое пятно на репутации Третьего Райха. Именно Гитлер стал причи­ной широко распространённого заблуждения, согласно которому расизм и антисемитизм считают­ся практически синонимами.

Поведение Гитлера породило своего рода дьявольский порочный круг. Его высказывания по по­воду евреев и борьбы с ними, содержащиеся уже в первой программе партии, не могли не восста­новить против Германии всё международное еврейство (чьё противоборство возрастало по мере усиления нацизма), которое, к слову сказать, контролировало большинство крупных информацион­ных агентств. Их пропаганда, в свою очередь, давала предлог Гитлеру для дальнейшего усиления антисемитских мер. Как мы уже говорили в Германии (в отличие от Польши и России, славящихся массовыми и жестокими преследованиями евреев, известными как погромы), кроме упомянутого «Немецкого Движения», большинство населения не испытывало по отношению к евреям неприязни, хотя и не питало к ним особой любви. Поначалу в нацистском Третьем Райхе антисемитизм ограни­чивался бойкотом евреев, в будущем, видимо, предполагалось нечто вроде апартеида. Еврей не признавался членом Volksgemeinschaft, народного сообщества, он был лишь подданным неарийс­кой расы, вроде иностранного гостя (для Гитлера евреи были не немцами другой религиозной кон­фессии, но народом в себе). Предполагалось, что евреи будут жить отдельно, иметь свою торгов­лю, профессии, школы и т.д., вне арийского общества. Также намеревались наложить запрет на те виды их деятельности, которые были признаны паразитическими, материалистическими и спекуля­нтскими. Евреям, которым подобная перспектива была не по душе, предоставлялось право поки­нуть Райх, однако, оставив всё нажитое состояние. Стоит напомнить о том (сегодня об этом предпо­читают молчать), что во многих странах они отнюдь не стали желанными гостями, получение виз бы­ло связано с немалыми сложностями. Например, хорошо известна трагедия парохода с высланны­ми немецкими евреями, который был задержан на границе территориальных вод США, так что в кон­це концов им пришлось в отчаянии затопить себя вместе с кораблем. Можно вспомнить и другой случай, произошедший во время войны, когда масса венгерских и сбежавших в Венгрию евреев могла бы избежать трагической участи, если бы во время переговоров с командованием СС (устро­енных, кстати, именно по инициативе последнего) британское правительство не отказалось принять их в Египте. В общем, идеальным решением еврейской проблемы считалось избавление от них. На­меревались дать им землю, для этих целей предлагался, например, Мадагаскар. Впрочем, извест­но, что возникшее впоследствии государство Израиль, реализуя на практике идеи «сионизма», ме­нее всего заботится об осуществлении своей миссии по «собиранию евреев». Современные иссле­дователи еврейского вопроса (несмотря на то, что испытанные евреями преследования, сделали эту тематику своеобразным «табу») считают, что наиболее опасные евреи отнюдь не склонны возв­ращаться в родные Палестины, но предпочитают оставаться в тех странах, где они укоренились, поскольку именно в них они обладают более привлекательными возможностями и абсолютной сво­бодой действий.

Настоящие гонения на евреев начались в Третьем Райхе с репрессий, последовавших за убий­ством в 1938 г. фон Рата, немецкого дипломата в Париже, демонстративно совершенного евреем. Это стало прецедентом для принятия суровых антиеврейских законов, которые, в свою очередь, привели к усилению за рубежом пропаганды против Третьего Райха, нараставшей по спирали, пос­ледний виток которой затронул и фашистскую Италию как союзника Германии. Мы уже говорили, что именно это стало одной из причин, подтолкнувших Муссолини к проведению ответных антисе­митских мероприятий, впрочем, довольно мягких. Физическая ликвидация евреев происходила в основном во время войны и на оккупированных территориях, так как в Германии к началу войны ос­талось всего около 25.000 евреев. Безусловно, не может быть никакого извинения или оправдания массовым убийствам, о которых большинство немцев узнало лишь впоследствии.

Еврейская проблема имеет социальный и культурный аспект. В своём социальном варианте она возникла сравнительно не