Золушка

Гримм, 21

«Заболела раз у одного богача жена и почувствовала, что конец ей приходит. Подозвала она свою единственную до­чку к постели и говорит:

— Мое милое дитя, будь скромной и ласковой, и Господь тебе всегда поможет, а я буду глядеть на тебя с неба и всег­да буду возле тебя.

Потом закрыла она глаза и умерла. Девочка ходила каж­дый день на могилу к матери и плакала, и была смирной и ласковой.

Вот наступила зима, и снег укутал белым саваном моги­лу, а когда весной опять засияло солнышко, взял богач себе в жены другую женщину.

Привела мачеха в дом своих дочерей. Были они лицом красивые и белые, но сердцем злые и жестокие. И настало тогда тяжелое время для бедной падчерицы.

— Неужто эта дура будет сидеть у нас в комнате? — сказала мачеха. — Кто хочет есть хлеб, пускай его зарабо­тает. А ну-ка, живей на кухню, будешь стряпухой.

Отобрали они у нее красивые платья, надели на нее ста­рую серую рубаху и дали ей деревянные башмаки.

— Поглядите-ка на эту гордую принцессу, ишь как вырядилась! - говорили они, смеясь, и отвели ее на кухню.

И должна она была там с утра до самого позднего вечера исполнять черную работу: вставать рано утром, носить воду, топить печь, стряпать и мыть. А кроме того, сводные сестры всячески старались, как бы ее посильней огорчить — насме­хались над нею, высыпали горох и чечевицу в золу, и ей приходилось сидеть и выбирать их оттуда опять.

Вечером, когда она от работы уставала, ей приходилось ложиться спать не в постель, а на полу, рядом с печкой, на золе. И оттого, что была она всегда в золе, в пыли и гряз­ная, прозвали ее сестры Золушкой».

Отец Золушки — богатый человек, купец. Купец стоит в гуще повседневной жизни, он должен работать и рисковать, чтобы сохранить свои богатства и приобрести новые. Сегод­ня он богат, а завтра может стать бедняком.

Если человек не находится больше в состоянии непосред­ственного переживания духовного мира и не владеет боль­ше своим королевским достоинством, если он имеет дело с богатством определенных традиций, происхождения кото­рых он теперь даже не знает, если он хоть и имеет во владе­нии сокровища мудрости — золото, но назавтра может ока­заться бедняком с пустыми руками, то тогда он похож на купца. Его душа — «богатая госпожа», но богатая госпожа умирает — это его лучшая часть души удаляется в высший мир.

Из древней, богатой душевности, из непосредственного единства сущности родилась юная сила, дочь. Но она долж­на взрослеть и учиться преодолевать сомнения и заблужде­ния. Она должна собственными силами найти то Я, которое стоит выше, чем сомневающийся, неуверенный самость — отец. Если эта будущая, пронизанная Я душевная сущность станет чем-то большим, чем просто богатая госпожа (жен­щина), то перед ней лежит трудный путь. Потому что когда в человеке, живущем по традициям, радеющем о духе, умерла спиритуальная душа — истинная супруга, то очень скоро к нему вселяется ненастоящая — «другая женщина». Она ста­новится хозяйкой в доме тела и злой мачехой для дочери, рожденной из настоящей детскости; потому что она однос­торонне обращена лишь к чувственному миру, любит лишь свое и себе подобное и всегда и повсюду преследует добро.

Две ее дочери лицом белые и красивые, но сердцем злые и жестокие. Они несут с собой обман и лицемерие. То, что, как оболочка, как аура, окружает сущностное ядро, истон­чается под влиянием этих злых сил. Многообразие внутренних движений и устремлений идет на убыль. Там, где душа была облачена, как в многоцветное одеяние, в богатство доброты, распространяется теперь угрюмый серый цвет. Они дали ей серую рубаху. Ее полнокровное участие в жизни деревенеет (они дали ей деревянные башмаки). С утра до вечера эти дьявольские силы угнетают и унижают душу, издеваются над ней и делают из нее стряпуху. Из многочис­ленных сказок известен нам этот образ, ведь он изображает тот внутренний процесс, который в большей или меньшей степени проделывает душа каждого европейского человека.

Мы видели уже, что очаг с огнем был когда-то важней­шим местом в доме. Там излучалось тепло, там был центр. В доме тела таким очагом является сердце. Очаг и печь могут символизировать во сне область сердца, поскольку сердце — это центр тепла. Так, человек может видеть во сне горящую раскаленную печь, если он охвачен чувством горя­чей дружбы или пламенной любовью, но ему может сниться и остывшая печь, если когда-то теплые или пылкие чувства угасли. Если же настоящей душе почти не остается места во внутренней сфере, то она в конце концов живет в сердце и заботится о том, чтобы не погасла последняя искра. Туда она удаляется, можно сказать, что туда изгоняют ее дьяволь­ские силы. В одном лишь сердце может она жить, оттуда она осуществляет свой труд, а все ее деяния и опыт имеют названия на языке образов: разводить огонь, варить, носить воду, мести золу — короче, служить при огне и золе.

«Случилось однажды, что отец собрался ехать на ярмар­ку и спросил у своих падчериц, что привезти им в подарок.

— Красивые платья, — сказала одна.

— Жемчуга и драгоценные камни, — попросила другая.

— Ну а ты что, Золушка, хочешь?

— Привези мне, батюшка, веточку, что на обратном пути первая зацепит тебя за шапку, отломи ее и привези мне с собой.

Накупил отец своим падчерицам красивые платья, жем­чуга и самоцветные камни, и, когда на обратном пути ехал он через лесок, веточка орешника хлестнула его, да так силь­но, что и шапку с головы у него сбила. Он сорвал эту веточ­ку и привез ее с собой. Воротился он домой, подарил падче­рицам то, что они просили, а Золушке отдал веточку ореш­ника.

Поблагодарила его Золушка, пошла на могилу к матери и посадила там веточку и так сильно плакала, что слезы кати­лись у нее из глаз на землю, и они полили эту веточку. Вот выросла веточка и стала красивым деревом. Золушка триж­ды в день приходила к дереву, плакала и молилась; и каж­дый раз прилетала на дерево белая птичка; и, когда Золуш­ка eй говорила какое-нибудь желание, птичка сбрасывала ей то, что она просила».

К египетским мистериям Солнца восходит тысячелетний миф о птице Феникс, которая сгорает, принося себя в жер­тву, и, заново рожденная, восстает из пепла. Огонь и пепел (зола) связаны друг с другом, так как пепел остается после сгорания. Там, где сердце горит в огне чистого желания, благородного воления, там, где все низменное сжигается в непрерывном очищении, — там возникает та внутренняя субстанция, которая на образном языке сказок называется «зола». Очищение означает изменение, непрерывную «смерть для жизни новой». Если душа хочет пройти через эту «смерть для жизни новой», то она должна стать Золушкой. Отец, ставший торговцем человеческий дух, не охвачен еще жела­нием этой «смерти для жизни новой». Он связал себя с за­твердевшей в материализме душой. Его проницательность ограниченна. Он не обращает внимания на страдания, носи­мые в сердцевине душевного ядра. Поэтому Золушка хочет себе веточку, которая «зацепит за шапку» на пути домой после его поездки.

Шляпа и шапка закрывают и ограничивают нас сверху; они выступают образами нашего собственного мышления, мозгового мышления, которое означает нашу личностную ответственность и наше личностное познание.

Образные выражения: «Ich nehme es auf meine Kappe» (Дословно: «Я беру это на мою шапку», то есть «я беру это на мою личную ответственность — Прим. лерев.), «Da geht mir der Hut hoch» (Дословно: «У меня шапка поднимается», то есть «я с ума схожу от этого». — Прим. перев.). У отца «шапка» сидит слиш­ком крепко. Нечто живое — веточка, побег — должно заце­питься за эту шапку, и то, что сбивает с него шапку, оказы­вается ореховой веточкой.

Крестьяне, руководствуясь древней мудростью, сажали кусты орешника по четырем углам сада и вдоль ограды, потому что он поглощает космические силы, вредящие зем­ле. Лесные орехи обладают высокой питательной ценностью, они укрепляют нервы и наполняют организм жизненными силами. Наверняка веские причины побуждают и искателей кладов, подземных ключей и т.п. с помощью волшебного жезла (Rutenganger) применять для этой цели именно оре­ховые жезлы. Ореховое дерево, поддерживающее жизнь, дарящее жизненные силы, стало символом древа жизни. Оно воспето в народных песнях. Его ветка защищает, например, от чертей. Что должно происходить, чтобы это внутреннее дерево жизни росло?

«Золушка трижды в день приходила к дереву, плакала и молилась».

Если душа хранит воспоминание о материнском прамире и в молитве заботится об осознании, то в ней произрастают, подобно дереву, жизненные силы. Ненавязчиво указывает при этом сказка на важный закон, на повторение и ритм. Не одномоментная молитва дает душе достаточно сил, а повто­ряемая. Ведь всякое повторение укрепляюще воздействует на внутреннего человека. Если человек молится регулярно — трижды в день,— говорит сказка, то он вбирает в себя духовную силу, которая, как его вторая, высшая природа, дает побеги и растет и становится древом жизни. Тогда нисходит на него благодать чистой духовности, спускается бе­лая птичка. Эта белая птичка не что иное, как голубь в библейском тексте.

«Но вот случилось однажды, что король затеял пир, ко­торый должен был длиться целых три дня, и созвал он на праздник всех красивых девушек страны, с тем чтобы сын его мог выбрать себе невесту. Когда две названые сестры узнали о том, что им тоже надо явиться на пир, они стали добрые, кликнули Золушку и говорят:

— Причеши нам волосы, почисть туфли и застегни за-
стежки, да покрепче, мы ведь идем в королевский дворец на
свадьбу.

Золушка их послушалась, но заплакала — ей тоже хоте­лось пойти потанцевать; она стала просить мачеху, чтобы та отпустила ее.

— Нет, Золушка, ведь у тебя нет платья, да и танцевать
ты не умеешь, там над тобой только посмеются.

Заплакала Золушка, а мачеха и говорит:

— Вот если выберешь мне за один час из золы две пол­ные миски чечевицы, то можешь пойти вместе с сестрами, — а сама подумала про себя: "Этого уж ей не сделать никог­да". Высыпала мачеха две миски чечевицы в золу, а девуш­ка вышла через черный ход в сад и молвила так:

— Вы, голубки ручные, вы, горлинки, птички поднебес­ные, прилетайте, помогите мне выбрать чечевицу!

Хорошие — в горшочек,

Поплоше, те в зобочек.

И прилетели к кухонному окошку два белых голубка, а вслед за ними и горлинка, и наконец прилетели-послетались все птички поднебесные и спустились на золу. Накло­нили голубки головки и начали клевать: "тук-тук-тук-тук", а за ними и остальные тоже: "тук-тук-тук-тук", и повыбрали все зернышки в миску. Не прошло и получаса, как кон­чили они работу, и улетели все назад.

Принесла Золушка две миски чечевицы мачехе, стала ра­доваться, думая, что теперь-то ей можно будет идти на пир, а мачеха и говорит:

— Ничто тебе не поможет: не пойдешь ты вместе со свои­ми сестрами — и платья у тебя нет, да и танцевать ты не умеешь, — нам будет за тебя только стыдно.

Повернулась она спиной к Золушке и поспешила со своими двумя дочерьми на пир».

До тех пор пока Золушка не посадила еще ореховое де­ревце, она была беззащитной перед нападками злых назван­ных сестер. Она упражняла терпение в страдании. И вот «растет» ее сила. Золушка слышит призыв на королевскую свадьбу и хочет последовать ему. Естественно, чинящие ей препятствия силы удваивают свои усилия. Чечевица, кото­рую они бросают ей в золу, и есть то самое препятствие, но одновременно это и «зернышки». Ставшая активной душа призывает на помощь новые силы. Через преодоление обе­их враждебных сил — обеих названных сестер — душа по­лучила две особые милости (два белых голубка). После того как они прилетают, собираются в избытке и другие духов­ные силы (птицы), и они завершают то, что было наложено как испытание. Они не просто выбирают чечевицу, но и отделяют хорошие зерна от плохих. Совершен шаг вперед: душа научилась различать, что является настоящим семе­нем и может принести настоящий плод, а что — плохо. Она умеет, таким образом, распознавать плодотворное и непло­дотворное. Милость духа забирает неплодотворное с собой (голуби забирают плохие зернышки в зобочек).

Теперь мы должны рассмотреть поближе обеих сестер. По существу мы знаем их достаточно хорошо. Потому что они приданы каждой человеческой душе и каждая душа должна каким-то образом вступать с ними в спор. У них «красивые ноги» — это значит, они с удовольствием живут на земле, но для золотой туфельки у одной оказывается слишком большим палец, а у другой — пятка. Они живут на слишком «широкую ногу»!

Раньше при ходьбе движение ноги начинали больше сверху вниз и ходили легче и окрыленнее, чем сейчас. Посмотрите как-нибудь на античные изображения па греческих вазах. У детей часто бывает еще эта походка на цыпочках, как и у людей, живущих на Дальнем Востоке. Они больше снаши­вают обувь на носке, меньше — на каблуке. Когда человек касался земли некоторым образом сверху, он в меньшей сте­пени зависел от земли. В настоящее время наш шаг тяже­лее, и ступня больше касается земли, даже втанце. Совре­менный человек сильнее опирается на пятку, на каблук. О Фихте, «Философе Я», рассказывают, что он постоянно снашивал каблуки.

Ступня и обувь представляют наше отношение к земле. Если мы овладеваем земным лишь бегло, мимолетно, то мы поверхностны в земной жизни, оторваны от земного. Если мы овладеваем им слишком интенсивно, тогда мы одержи­мы земными делами, погрязли в земном. Душа, поверхнос­тно живущая в земном, охотно убегает от будней с их обя­занностями. Она охотно поднимается и парит в высшем мире, но не в действительно спиритуальном, а в выдуманном мни­мом мире (она ходит на цыпочках). Она считает себя «чем-то лучшим», а при этом надменна, тщеславна и горда и толкает человека в дурман, иллюзию, в пустой мираж. Ее вер­ховный правитель — это та мощная дьявольская сила, кото­рая уже в раю призвала человека к высокомерию, к дерзко­му состязанию с Богом: это Люцифер (красный черт). Дру­гая сестра, погрязшая в земных делах, чья пятка слишком велика для золотой туфельки, слишком привязана к мате­ри. Она не может восторгаться высшим, живет низшими проявлениями бытия и ищет материальную выгоду. Через нее человек твердеет и костенеет, она парализует силу его энергии. Лишь то, что воспринимают органы чувств, счита­ет она подлинным. Ее верховный правитель — целиком дух лжи, Библия называет его Сатаной (черный черт). К древнеперсидской культуре восходит имя «Ариман». С тех пор как люди перестали точно различать спиритуальные исти­ны, они объединяют обе эти дьявольские силы в одну об­щую. В действительности мир имеет дело с двумя противо­положными злыми силами. Во многих душевных качествах мы можем познать эту полярность зла, но, само собой разу­меется, и необходимую добрую середину:

честолюбивый — целеустремленный, усердный — лени­вый, инертный;

сверхчувствительный — уравновешенный — равнодуш­ный;

высокомерный — скромный — раболепный, холопский;

экзальтированный — эмоциональный — бесчувственный;

расточительный — умеренный — жадный;

безрассудно смелый — мужественный — трусливый;

нерешительный — настойчивый — упрямый, твердоло­бый.

Человек должен найти свой путь между обеими крайнос­тями, причем не столько вступая в борьбу с ними, сколько работая над собой и очищая себя силой середины. Гармони­зируя себя, он должен сделать лучшее из противоречивости влечения. Золушка нашла в себе середину. Преодоление двойного зла принесло ей двойную благодать - двух белых голубков. Они снова появляются, когда объявляется насто­ящая невеста.

«Когда дома никого не осталось, пошла Золушка на мо­гилу к своей матери под ореховое деревце и кликнула:

— Ты качнися-отряхнися, дерево,

Кинься златом-серебром ты мне в лицо.

И сбросила eй птица золотое и серебряное платье, шитые шелком да серебром туфельки. Надела она быстро это платье и явилась на свадьбу.

А сводные ее сестры и мачеха об этом не знали и подума­ли, что это, должно быть, какая-то чужая королевна, — такая красивая была она в своем золотом платье. Им и в голову не приходило, что это Золушка; они думали, что сидит она дома в грязи и выбирает из золы чечевицу.

Вот вышел ей навстречу королевич, взял ее за руку и стал с ней танцевать. И не хотел он танцевать пи с какой другой девушкой, все держал ее за руку, и, если кто подхо­дил приглашать ее па танец, он говорил:

— Я с ней танцую».

Активность охватывает душу, она хочет любой ценой пос­ледовать призыву короля. Наша сказка напоминает нам здесь об Евангелии от Матфея, гл. 22,2: «Царство Небесное подо­бно человеку царю, который сделал брачный мир для сына своего». И здесь, и там речь идет о свадебном наряде.

Золото и серебро соотносились в алхимии Средневековья с Солнцем и Луной; было известно: когда душа одухотворя­ется через внутреннюю активность, изменяется сущность ее ауры. Не имеющее отношения ко времени Вечное сияет во­круг души, и, как солнечный блеск, переживал это яснови­дящий. Средневековые художники изображали вокруг гла­вы или фигуры святых эту золотую ауру, ауру лучей в фор­ме круга или яйца: нимб. Отблеском его являются, вероят­но, и золотые царские короны или обручи на лбу. Если золото — это символ солнечной мудрости, то серебро сим­волизирует лунную готовность самоотдачи, восприимчивос­ти. В латинском языке «sol» (Солнце) — мужского рода, «Luna» (Луна) — женского. «Кинься златом-серебром ты мне в лицо»: дай мне духовной активности и душевной са­моотдачи!

Деревянный башмак снят, и туфелька из шелка и серебра украшает ногу: против земного оказались действенными сила превращения (шелк) и готовность к самоотдаче (серебро). Такие качества ведут к королевскому сыну.

В Евангелии Отец Небесный призывает человеческую душу на обручение с Сыном Божьим. Сказка изображает то же, происходящее во внутренней жизни человека. В человеке есть частица от Небесного Отца и Сына. Там, где душа может сказать: не я, но Христос во мне выступает на место низшего Я, действующего в теле, Я высшее, духовное. Это самоотверженно любящее, вечное Я — королевич, жених души-невесты. Он - это то Вечно-Мужественное, которое обручается Вечно-Женственному. Эта встреча должна про­изойти днем, то есть в дневных трудах. Причем так, чтобы королевич мог сказать: «Я с ней танцую». Я должно охва­тить и оставить землю в ритме и гармонии, в тяжести и легкости судьбы, то есть овладеть королевским искусством жизни.

«Проплясала она до самого вечера и хотела уже домой возвращаться, а королевич ей и говорит:

— Я пойду тебя проводить. — Ему хотелось узнать, чья это дочка-красавица; но она от него убежала и взобралась на голубятню.

И дождался королевич, пока не пришел отец Золушки, и сказал ему королевич, что какая-то неизвестная девушка взобралась на голубятню. Старик подумал: "А не Золушка ли это?" — и велел принести топор и багор, чтобы разру­шить голубятню, но в ней никого не оказалось.

Вернулись родители домой, видят — лежит Золушка в своей посконной рубахе на золе, и горит у печки тусклая масляная лампочка. А дело было так: Золушка быстро вы­прыгнула с другой стороны голубятни и побежала к орехо­вому деревцу, там она сняла свое красивое платье и пол­ожила его на могилу; унесла его птица назад, и надела Зо­лушка опять свою серую посконную рубаху и села в кухне на кучу золы.

На другой день, когда пир начался снова и родители и сводные сестры ушли опять из дому, направилась Золушка к ореховому дереву и молвила так:

— Ты качнися-отряхнися, деревцо, Кинься златом-серебром ты мне в лицо.

И сбросила ей птица еще более пышное платье, чем в прошлый раз. И когда явилась она в этом платье на пир, каждый дивился, глядя на ее красоту. Королевич ждал ее, пока она не пришла, и тотчас взял ее за руку и танцевал только с нею одной. Когда к ней подходили другие и при­глашали ее на танец, он говорил:

— Я с ней танцую.

Вот наступил вечер, и она собралась уходить, и пошел королевич следом за ней, чтобы посмотреть, в какой дом она войдет. Но она убежала прямо в сад, который находил­ся за домом. И росло в том саду красивое большое дерево, и висели на нем чудесные груши. Она проворно взобралась на него, как белочка по веткам, а королевич и не заметил, куда она исчезла. Стал он ее поджидать, и, когда явился отец Золушки, королевич ему говорит:

— От меня убежала неизвестная девушка, мне кажется, что она взобралась на грушу.

Отец подумал: «Уж не Золушка ли это?» — и велел при­нести топор и срубил дерево, но на нем никого не оказа­лось. Пришли они в кухню, видят — лежит Золушка, как и в прошлый раз, на золе; как и тогда, она спрыгнула с дру­гой стороны дерева и отдала птице, что прилетела на орехо­вое дерево, свое прекрасное платье и надела опять серую посконную рубаху.

На третий день, когда родители и сводные сестры ушли на пир, отправилась Золушка снова на могилу к матери и молвила деревцу:

Ты качнися-отряхнися, деревцо,

Кинься златом-серебром ты мне в лицо.

И сбросила ей птица платье, такое сияющее и великолеп­ное, какого еще никогда ни у кого не было; а туфельки были из чистого золота.

Вот явилась она на пир в этом платье, и никто не знал, что и сказать от изумления. Королевич танцевал только с нею одной, а если кто ее приглашал, он говорил:

— Я с ней танцую.

Вот наступил вечер, и собралась Золушка уходить; и хо­телось королевичу ее проводить, но она так ловко от него ускользнула, что он даже этого не заметил. Но придумал королевич хитрость: он велел вымазать всю лестницу смо­лой; и когда она от него убегала, то туфелька с ее левой ноги осталась на одной из ступенек. Королевич поднял эту туфельку, и была она такая маленькая и нарядная и вся из чистого золота.

На другое утро пошел королевич с той туфелькой к отцу Золушки и говорит:

— Моей женой будет только та, на чью ногу придется
впору эта золотая туфелька».

Образы голубятни и грушевого дерена опускаются во многих изданиях для детей, а ведь они — венец всего, пото­му что чем была бы золотая туфелька без голубятни и гру­шевого дерева? «Bei ihm geht es zu wie in einem Taubensch­lag» (Дословно: «У него как в голубятне, то есть «у него проходной двор». — Прим. перев.), — говорим мы, имея в виду того, кто имеет слишком много сменяющих друг друга мыслей, у кого случаются, быть может, спиритуальные озарения, но нет постоянства, потому что голова как раз и похожа на голубятню.

Тот, кто смотрит на дерево, увешанное грушами, так, как это делал средневековый человек, для кого природа была еще откровением, тот без труда поймет этот образ. Как гру­шевый плод имеет форму капли, и тает, и растекается в спелой сладости, так и само дерево кажется роняющим кап­ли и струящимся. Сказка говорит: оно стоит в саду (Сад — Garten. — Прям. перев.). «Миттгарт» (Mittgart) называли наши предки сферу чувств, «сред­него человека». Грушевое дерево — это специальный образ «нервного ствола», и именно для сферы чувств.

Но срединная сфера, как и сфера головы, — только про­ход. Важная в данный момент задача души такова: обратно в серое платье, в золу, пока не будет достигнуто совершен­ство.

Теперь начинает пробуждаться древняя самость, купец. «Уж не Золушка ли это?» И он разрушает голубятню и рубит грушевое дерево в готовности служить королевичу. Ведь мышление (голубятня) и чувствование (грушевое де­рево) не могут утвердиться на долгое время в качестве жи­лища. Значит, не здесь должен найти королевич Золушку. Если бы он нашел ее в голубятне, то была бы достигнута духовность в разуме, но не более. Если бы он нашел ее в грушевом дереве, то в столь же малой степени была бы до­стигнута полная человечность, в сколь большой — чрезмер­ное богатство чувства. Лишь если человек погружается в волю и действует, исходя из воли, достигает он совершенст­ва. Эта воля — золотой след, по которому королевич нахо­дит невесту; туфелька как раз впору! Там, где мудрость правит в судьбе и жизни, где мы хотим выполнить нашу земную задачу, там приходится впору золотая туфелька.

«Обрадовались обе сестры — ноги у них были очень кра­сивые. Старшая отправилась в комнату, чтобы примерить туфельку, и мать была тоже с нею. Но никак не могла она натянуть туфельку на ногу: мешал большой палец, и ту­фелька оказалась ей мала. Тогда мать подала ей нож и гово­рит:

— А ты отруби большой палец: когда станешь королевой,
все равно пешком ходить тебе не придется.

Отрубила девушка палец, натянула с трудом туфельку, закусила губы от боли и вышла к королевичу. И взял он ее себе в невесты, посадил на коня и уехал с нею.

Но надо было им проезжать мимо могилы, а сидело там два голубка на ореховом деревце, и запели они:

— Погляди-ка, посмотри,

А башмак-то весь в крови,

Башмачок, как видно, тесный,

Дома ждет тебя невеста.

Посмотрел королевич на ее ногу, видит — кровь из нее течет. Повернул он назад коня, привез самозваную невесту домой и сказал, что это невеста не настоящая, и пускай над­енет туфельку другая сестра.

Пошла та в комнату, стала примерять, влезли пальцы в туфельку, а пятка оказалась слишком большая. Тогда мать подала ей нож и говорит:

— А ты отруби кусок пятки: когда будешь королевой, пешком тебе все равно ходить не придется.

Отрубила девушка кусок пятки, всунула с трудом ногу в туфельку, закусила губы от боли и вышла к королевичу. И взял он ее себе в невесты, посадил на коня и уехал с ней

Но проезжали они мимо орехового деревца, а сидело на нем два голубка, и они запели:

- Погляди-ка, посмотри,

А башмак-то весь в крови,

Башмачок, как видно, тесный,

Дома ждет тебя невеста.

Глянул он на ее ногу, видит — кровь течет из туфельки и белые чулки совсем красные стали. Повернул он коня и привез самозваную невесту назад в ее дом.

Тот, кто, как обе сестры, верит, что может быстро подо­гнать под себя размер совершенного образа жизни тем, что на скорую руку отрежет свою оторванность от земных дел или одержимость земным, тому выносит приговор голубь духа. В туфельке кровь. Насилие влечет за собой кровь.

— И эта тоже ненастоящая, — сказал он, — нет ли у вас еще дочери?

— Да вот, — сказал отец. — осталась от покойной моей жены маленькая, несмышленая Золушка. Да куда уж ей быть невестой!

Но королевич захотел во что бы то ни стало ее увидеть; и пришлось привести к нему Золушку. И вот умыла она сна­чала руки и лицо, потом вышла к королевичу, склонилась перед ним, и он подал ей золотую туфельку. Села она на скамейку, сняли с ноги спои тяжелый деревянный башмак и надела туфельку, и пришлась она ей как раз впору. Вот встала она, посмотрел королевич ей в лицо и узнал в ней ту самую красавицу девушку, с которой он танцевал, и он вос­кликнул:

— Вот это и есть настоящая моя невеста Испугались мачеха к сводные сестры, побледнели от злос­ти, а он взял Золушку, посадил на коня и ускакал с ней.

Когда проезжали они мимо орехового деревца, молвили два белых голубка:

— Оглянися, посмотри,

В башмачке-то нет крови,

Башмачок, видать, не тесный,

Вот она — твоя невеста!

Только они это вымолвили, улетели оба с дерева и усе­лись на плечи к Золушке: один на правое плечо, другой на левое, - так и остались они там сидеть».

Там, где обе враждебные силы преодолеваются благода­ря непрерывному самовоспитанию, приобщается человек к беспрестанной благодати (голуби садятся Золушке на пле­чи).

«Когда пришло время быть свадьбе, явились и веролом­ные сестры, хотели к ней подольститься и разделить с ней ее счастье. И когда свадебный поезд отправился в церковь, сидела старшая по правую руку, а младшая — по левую; и вот выклевали голуби каждой из них по глазу. А лотом, когда возвращались назад из церкви, сидела старшая по левую руку, а младшая — по правую и выклевали голуби каждой из них еще по глазу.

Так вот были они наказаны за злобу свою и лукавство на всю свою жизнь слепотой».

Когда обе враждебные силы предпринимают еще послед­нюю попытку, во время шествия в церковь, они сами пожи­нают плоды своего лицемерия: они навсегда теряют зрение, не могут больше ни во что проникать своим взором, они «наказаны слепотой». Голубь духа свершил над ними суд.