Второй вопрос: как он ребенком вел себя по отношению к великим мира сего, когда они удивлялись его таланту и искусству в музыке?

Поистине, тогда он ничуть не обнаруживал ни гордости, ни раболепия: ведь он никогда не мог бы лучше удовлетворить оные чувства, как если бы он играл людям, которые мало понимают или вовсе не понимают музыку, однако он никогда не хотел играть, ежели его слушатели не были большими знатоками музыки, или нужно было, по меньшей мере, обмануть его и выдать их за таковых.

Третий вопрос: какие научные знания он любил больше всего? В этом он позволял руководить собой, ему было почти все равно, что ему предлагали изучать, он желал лишь учиться и предоставлял своему искреннейшее любимому Рара выбор того, какое поле он поручит ему возделывать; казалось, будто он понимал, что не сможет найти на свете такого преподавателя, а еще меньше – воспитателя, как его незабвенный господин отец.

Он всегда настолько целиком отдавался тому, чему его заставляли учиться, что забывал обо всем остальном, даже о музыке; например, когда учился считать, то стол, стулья, стены, даже пол, были покрыты цифрами, написанными мелом.