М. Хайдеггер наука и осмысление

⁵⁸

В соответствии с распространенным представлением мы обозначаем область, в которой развертывается духовная и творческая деятельность человека, именем «культуры». К ней причисляется и наука, ге разв1гтие и организация. Наука ставится тел1 самым в ряд ценностей, которыми человек дорожит, к которым о i по разным побудительным причинам обращает свой интерес.

Однако, пока мы берем науку только в этом культурном смысле, мы так и не измерим всей глубины ее существа. То же относится к искусству. Еще и сегодня их охотно ставят рядом: искусство и науку. Искусство тоже можно представить себе как область культурного производства. Тогда мы опять же ничего не поймем в его существе. В свете этого последнего искусство есть святыня и кров, где действительность каждый раз внове дарит человеку свой прежде таившийся блеск, чтобы в его сиянии человек яснее видел и чище слышал то, что обращено к его существу.

Как и искусство, наука не есть просто культурное занятие человека. Наука — это способ, притом решающий, каким для нас предстает все, что есть.

Поэтому мы должны сказать: действительность, внутри которой движется и пытается держаться сегодняшний человек, все больше определяется тем, что называют западноевропейской наукой.

Задумываясь над этим процессом, мы обнаруживаем, что в западной части мира на протяжении веков ее истории наука развернула небывалое прежде на Земле могущество и идет к тому, чтобы в конце концов наложить свою власть на весь земной шар.

Но является ли наука лишь делом человеческих рук, просто взвинченным до небывалого размаха, так что можно было бы считать, что в один прекрасный день по воле людей, решением каких-нибудь комиссий ее удастся снова упразднить? Или здесь совершается какое-то более великое событие? Не правит ли в науке еще и нечто другое, а не просто человеческая любознательность⁵⁹? Да, так оно и есть. Здесь властвует что-то другое. Только это «другое» скрыто от нас, пока мы цепляемся за привычные представления о науке.

«Другое» — в том положении вещей, которое безраздельно парит во всех науках, оставаясь, однако, скрытым от них. Чтобы

==67

это положение вощен вошло в поле нашего зрения, должна, однако, иметься достаточная ясность относительно того, что такое наука. Каким путем этого добиться? Всего верней, по-видимому, путем описания современного научного производства. Подобное изображение смогло бы показать, как вот уже долгое время науки всё решительней и вместе с тем неприметней внедряются во все организованные формы современной жизни: в промышленность, экономику, образование, политику, военное дело, в публицистику всякого рода. Осознать это внедрение важно. И все же, чтобы суметь изобразить его, мы сначала должны уже видеть, в чем заключается сущность науки. Ее можно высказать в лаконичном тезисе. Он гласит: наука есть теория действительного.

Наш тезис не призван служить ни готовым определением, ни подручной формулой. В нем содержатся чистые вопросы. Они будут выявляться по мере истолкования тезиса. Прежде всего надо заметить, что слово «наука» в тезисе «наука есть теория действительного» всегда означает только науку Нового времени. Тезис «наука есть теория действительного» не имеет смысла ни для средневековой науки, ни для науки древности. От теории действительного средневековья doctrina имеет такое же существенное отличие, как эта последняя в свою очередь от античной И все-таки сущность современной науки, которая в качестве европейской стала между тем планетарной, коренится в греческой мысли, со времени Платона носящей название философии.

Это замечание отнюдь не призвано затушевать переломный характер современного способа познания, совсем наоборот: научное знание Нового времени отличается как раз решительной разработкой одной черты, только еще таившейся в существе по-гречески понятого знания, и употребляет греческое знание как раз для того, чтобы стать в противоположность ему чем-то другим.

Кто сегодня, спрашивая, задумываясь, а тем самым уже и действуя, осмеливается соответствовать глубинному ходу мирового потрясения, ежечасно нами ощущаемого, тот должен не только заметить подвластность нашего сегодняшнего мира современной науке с ее волей к знанию, но и прежде всего понять, что любое осмысление современности теперь способно встать на ноги и укорениться лишь при условии, если в диалоге с греческими мыслителями и их языком оно пустит корни в эту почву нашего исторического бытия. Такой диалог пока еще ожидает своего начала. Он едва только подготовлен; и он сам для нас в свою очередь предварительное условие для неизбежного диалога с восточно-азиатским миром.

Диалог с греческими мыслителями, т. е. вместе и поэтами, не означает, однако, никакого новейшего ренессанса античности. Еще менее он похож на любопытство историка по отношению к чему-то такому, что, конечно, давно прошло, но еще могло бы послужить нам для историко-научного объяснения некоторых черт современного мира в их становлении.

==68

То, что предстало мысли и поэзии в ранней греческой древности, еще и сегодня настоящее, до того настоящее, что его сущность, для него самого пока закрытая, повсюду дожидается нашего внимания и задевает нас, больше всего там, где мы меньше всего предполагаем, а именно во всевластии современной техники, которая совершенно неведома античности и все равно тоже в ней имеет свой сущностный источник.

Чтобы ощутить это присутствие былого, нам надо избавиться от все еще господствующего историографического представления исторических событий. Историографическое представление берет историю как предмет, в рамках которого происходит, видоизменяется и проходит всякое событие.

В тезисе «наука есть теория действительного» рано помысленное, рано посланное остается настоящим.

Попробуем сейчас прояснить наш тезис в двух аспектах. Спросим, во-первых: что называется «действительным»? Спросим затем: что называется «теорией»? |

Прояснение этого попутно покажет, как то и другое, действительное и теория, соотносятся друг с другом в своем существе.

Чтобы уяснить, что в тезисе «наука есть теория действительного» означает имя «действительное», будем держаться слова, Действительное составляет сферу действенного, того, что действует. Что значит «действовать»? При ответе на этот вопрос приходится идти за этимологией. Но решающим будет то, как мы это сделаем. Простая констатация старого и зачастую уже умолкнувшего значения слова, выхватывание этого значения для утилизации в нововводимом словоупотреблении ни к чему не ведет, кроме прихоти и произвола. Надо, наоборот, в опоре на раннее значение слова и его изменение увидеть круг вещей, на который слово указывает. Надо задуматься над тем, как внутри этой бытийной области движется названная данным словом вещь. Только тогда слово заговорит — заговорит взаимосвязью значений, в которые развертывается именуемая им вещь на протяжении истории мысли и поэзии.

«Действовать» значит «делать». Что значит «делать»? Слово относится к индоевропейскому корню dhe; отсюда идет и греческое «тесис»: полагание, выкладывание, положение. Это действие, однако, мыслится не только как человеческая деятельность и, главное, не только деятельность в смысле операций и акций. Рост, движение природы (фюсис) тоже действие, причем именно в точном смысле «тесвса». Лишь в позднейшее время «фюсис» и «тесис» оказываются противопоставленными областями — что тоже ведь стало возможным только благодаря какой-то общности их основы⁶⁰. «Фюсис» есть «тесис»: спонтанное выдвижение, выставление, произведение вещи в присутствие. «Делающее» в подобном смысле есть действующее, есть присутствующее в своем пребывании⁶¹. Слово «действовать», понятое в этом смысле произведения, называет тем самым определенный способ выхода

==69

существующего на уровень своего пребывания. Действие есть произведение независимо от того, выводит ли вещь к присутствию сама себя или же произведение совершает человек. В языке средневековья наше немецкое слово wirken значит еще произведение домов, утвари, скульптур; позднее значение wirken сужается до создавания в смысле шитья, вязания, тканья.

Действительное есть действующее или сделанное: производящее или произведенное в присутствие. «Действительность» значит тогда, при достаточном широком осмыслении: произведенная в присутствие наличность или завершенное пребывание спонтанно производящего себя. «Действительность» по-гречески — «энергия». «Энергия» относится к индоевропейскому корню uerg, откуда немецкое слово Werk и греческое «эргон». И никогда не будет лишним подчеркнуть: основная черта действия и энергии заключается не в efficere и effectus, а в том, что вещь выходит к несокрытому предстоянию и предлежанию. Даже говоря о том же самом, что латиняне назовут causa efficiens, греки — например, Аристотель — никогда не имеют в виду достижение результата⁶². «Эргон» есть то «деяние», совершение которого есть выход вещи к полноте своего присутствия; «эргон» есть то, что в собственном и высшем смысле присутствует. Поэтому и только поэтому Аристотель называет полноту пребывания подлинно присутствующего «энергейей» или «энтелехейей»: пребыванием в завершенной полноте (а именно в полноте всего возможного для вещи присутствия). Эти имена, образованные Аристотелем для обозначения подлинного и полного пребывания присутствующего, целой пропастью отделены по называемой ими реальности от более позднего, новоевропейского значения слова «энергейя» в смысле энергии, а «энтелехейя» — в смысле энтелехии как расположенности и способности к действию.

Основное аристотелевское название для присутствия, «энергейя», удовлетворительно переводится нашим словом «действительность» только в случае, если мы со своей стороны понимаем «действие» по-гречески в смысле про (в продвижении к присутствию) из (из потаенности) -ведения. «Суть» в составе так понятого «присутствия»—то же самое слово, что «истина», пребывающее основание вещи. Присутствие мы мыслим как пребывание того, что, открывшись в своей непотаенности, живет в ней. Во времена после Аристотеля, однако, это значение «энергейи» — «пребывание в произведенности» — затемняется в пользу другого. Римляне переводят, т. е. понимают, «эргон» исходя из operatic в смысле actio и говорят вместо «энергейя» — «акт», совершенно другое слово с совсем другой областью значения. Произведенное оказывается теперь результатом той или иной «операции» ⁶³. Результат есть то, что получается из «акции» и следует за ней: следствие. Действительное теперь — это получившееся как следствие. Следствие производится тем, что ему предшествует, причиной (causa). Действительное выступает отныне в свете каузальности