Книговедческая деятельность М.Н. Куфаева. Михаил Николаевич Куфаев (1888-1948) сразу после революции активно включился в социалистическое культурное строительство на разных участках советского

Михаил Николаевич Куфаев (1888-1948) сразу после революции активно включился в социалистическое культурное строительство на разных участках советского книжного дела и много сделал для становления и развития советской науки о книге. Научная и педагогическая деятельность М.Н. Куфаева, начавшаяся еще до революции, особенно плодотворно развернулась в 20-е гг. Он читал лекции по книговедению, истории книги, библиографии в Институте внешкольного образования ныне Ленинградский государственный институт культуры им. Н.К. Крупской), Ленинградском государственном университете, Государственном институте журналистики им. В.В. Воровского, Государственном педагогическом институте им. А.И. Герцена, на Курсах книговедения при Ленинградском институте книговедения.

М.Н. Куфаев работал во многих книговедческих советских учреждениях: в Государственной книжной палате, Государственной публичной библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина; был членом наиболее значительных книговедческих обществ - Русского библиологического общества, Русского библиографического общества, Ленинградского общества библиофилов, участником и докладчиком Первого и Второго Всероссийских библиографических съездов (1924, 1926), Международного библиографического конгресса в Германии (1928).

Основными областями научной книговедческой деятельности М.Н. Куфаева были общая теория книговедения, история, теория и методика библиографии, история книги, библиофилия.

Теоретические работы М.Н. Куфаева характеризуются глубоким пониманием необходимости разработки методологических проблем науки о книге: сущности книги, объекта, предмета, методов и состава книговедения, содержания книговедения в целом, критериев взаимосвязи отдельных книговедческих дисциплин, их относительной самостоятельности и взаимообусловленности.

М.Н. Куфаев начинает разрабатывать проблемы структуры науки о книге и в своей основной работе по общей теории книговедения выделяет 3 уровня книговедческого знания: философии книги, философии книговедения (которую называет библиологией) и методологии частных книговедческих дисциплин (эмпирические науки о книге). Исходя из этого, он конструирует системную науку о книге. Причем системность науки для него уже не догадка, как для А.М. Ловягина, а аргументированное убеждение, что книговедение - «это не простой конгломерат знаний, а система их, объединенная общностью предмета», не совпадающая целиком с каждой в отдельности, но вместе с тем и не противоречащая их выводам. <...> Под книговедением мы разумеем систему знаний о книге, условиях и средствах ее существования и развития. Книговедение - наука о книге в ее эмпирической и идеальной данности».

В этой системе знания «философией книги» М.Н. Куфаев называет дисциплину, задача которой выявить «сущность, природу, характер книги, обусловленность и свободу ее процесса, роль книги и закономерность ее развития».

На следующем, более конкретном уровне познания книги М.Н. Куфаев выделяет «философию книговедения», или «библиологию», которую именует также «методологией книговедения». И называет этот уровень теорией книговедения, основная проблематика которого, по его мнению, разработка специальной терминологии; конструирование структуры и состава науки о книге, выявление содержания, объема и границ частных книговедческих дисциплин, их места в системе общей науки о книге и в системе научного знания вообще; разработка методов исследования для каждой книговедческой дисциплины.

«Библиология», или теория книговедения, подробной разработки в трудах М.Н. Куфаева не имела, но ученый предложил несколько вариантов классификации науки о книге. В связи с этим он поставил, хотя и не исследовал специально, вопрос о взаимоотношении книговедения и других наук (истории литературы, истории искусства и культуры, социологии, психологии и др.).

Третьим уровнем в структуре науки о книге М.Н. Куфаев называет эмпирическое, или конкретное книговедение, которое конструирует как систему частных книговедческих дисциплин, опираясь на разработки Н.М. Лисовского и А.М. Ловягина, оставляя за каждой из дисциплин право лишь на эмпирическое изучение, фиксирование отдельных фактов, дающих материал для «библиологии» (теории книговедения), которая в свою очередь питает «философию книги» в ее наиболее общих выводах и положениях.

С позиций современного книговедения разрабатываемая М.Н. Куфаевым идея дифференциации уровней обобщения в изучении объекта представляется весьма плодотворной. Правильнее только говорить именно об уровнях в общей теории книговедения, а не о книговедческих дисциплинах - «философия книги», «теория книговедения», «эмпирическое, или практическое, книговедение», тем более, что структуру дисциплин эмпирического книговедения М.Н. Куфаев трактует противоречиво. С одной стороны, он считает, что каждая лишь фиксирует факты в соответствии со своим объектом, а, с другой стороны, говорит о необходимости методологии каждой из них: «...подобно тому, как наряду с методологией общей истории существует методология русской истории, <...> точно так же и здесь наряду с общей библиологией - методологией книговедения - будет существовать и методология истории книги, методология библиографии и т.д., связанные с общей библиологией...». Подобное структурирование науки о книге свидетельствует о системном подходе М.Н. Куфаева к этой проблеме.

Таким образом, идеи М.Н. Куфаева, сформулированные им проблемы, поставленные задачи актуальны и сегодня. Важно подчеркнуть, что М.Н. Куфаев первым в книговедении поднял проблему познания сущности книги до уровня специально-научной методологии. Его теоретическим разработкам присущ именно философский, теоретический, а не эмпирический описательный подход:

«Говорят иногда, «все науки возникают из философии». Фактически и исторически это мнение иногда не совпадает с действительностью, но в порядке логическом оно правильно в том, что известное знание становится действительно научным только тогда, когда оно сознательно рефлектирует о своих началах и когда оно сознательно обращается к логическим, т.е. также к философски оправданным средствам своего выражения».

Однако предлагаемые М.Н. Куфаевым конкретные решения во многом противоречивы. И противоречия соответственно уровню подхода имеют методологический характер. Суть их лежит в ошибочном понимании М.Н. Куфаевым основного вопроса философии о соотношении сознания и материи, материального и идеального, в неразличении таких категорий, как «сущность» и «явление».

Поэтому в своих рассуждениях о сущности и содержании категории «книга» он фактически имеет в виду книжное издание, т.е. неправомерно отождествляет сущность и явление. Кроме того, в этих рассуждениях он оперирует широко распространенной тогда во многих гуманитарных областях знания идеалистическойтерминологией. Там, где эта терминология оказывается недостаточной для обозначения рассматриваемых явлений и в первую очередь книги, М.Н. Куфаев переходит на образный и даже религиозно-мистический стиль.

Однако, если дать себе труд «пробраться» сквозь куфаевскую терминологию, то окажется очевидным, что исторически доступными ему средствами и методами он пытается исследовать сущность и природу книги. В той же работе «Проблемы философии книги» М.Н. Куфаев пишет: «Книга - продукт индивидуальный и сама по себе - индивидуальность. И в то же время книжное слово - факт социальный и продукт общества. Индивидуальное по своему происхождению, социальное по сфере своего действия - книга в своем характере носит все черты явления исторического, в котором преломляются и таинственным образом сливаются индивидуальное и социальное».

В теоретических работах М.Н. Куфаева есть и методологические заблуждения, усугубленные идеалистической терминологией, есть и научные прозрения. Но именно прозрения, догадки, а не система доказательных и последовательных рассуждений о том, как книга становится способом обобществления авторского произведения, т.е. перехода содержания индивидуального сознания в содержание сознания общественного, что и является движущим противоречием книги. Этот процесс остается «таинственным» для М.Н. Куфаева. Поэтому и социальную, общественную природу книги он раскрывает не через общественное сознание, а через психику индивида, личность автора.

Но вместе с тем М.Н. Куфаев идет дальше своих предшественников в осознании социальной обусловленности книги: «Книга - это часть многоликой действительности, нечто единое, обособленное и целое в то же время, с другой стороны, неразрывно связанное со всем прочим миром, продукт мировой культуры и фактор ее».

Несмотря на попытку обобщающего, философского подхода к проблеме, М.Н. Куфаев воспринимает книгу метафизически, эмпирически, вещно, отождествляя категорию «книга» с экземпляром книжного издания, движение книги - с физическим перемещением экземпляров издания во времени и пространстве. М.Н. Куфаев считает, что книговедение, - наука, о «единичном, индивидуальном», что объектом книговедения «служит не типичное, не родовое и не общее, а единичное, индивидуальное»

Поэтому при определении предмета книговедения М.Н. Куфаев утверждает, что «законосообразность и причинность в явлениях книги весьма относительна, а о едином законе, управляющем жизнью книги, едва ли может быть речь. Явления книги многообразны и индивидуальны, всякая книга и всякое явление - ее - факт обособленный и не повторяющийся...». Общественные факторы, обусловливающие жизнь книги, нужно искать «в конкретной жизни книги, т.е. в эмпирических науках о книге, или книговедении, а самые законы, если бы они были найдены, фиксировались бы особою дисциплиной... „“библиологической социологией„“, которую М.Н. Куфаев выводит за пределы системы науки о книге и ставит в параллель с книговедением. Получается, что история книги - наука только о единичных, индивидуальных фактах, а библиологическая социология - наука о законах, относительно которых неизвестно, приложимы ли они к книге.

Методологическая ошибка в этих рассуждениях понятна. В познании книги М.Н. Куфаев выделил три уровня: философия книги, библиология, методология эмпирического книговедения. А уровни объекта познания, т.е. уровни категории «книга» (всеобщее, особенное, единичное) не выделил, поэтому все рассуждения неизбежно приводят к выводу, что книга познаваема только на уровне единичного, индивидуального, т.е. конкретного книжного издания данного произведения.

В этом проявляется противоречивость и мировоззренческая слабость концепции М.Н. Куфаева, не владевшего диалектико-материалистическим методом познания.

Отождествляя книгу с книжным изданием, М.Н. Куфаев вынужден развивать идею об изначальной «историчности» книги, причем опять прибегая к поэтическим образам и сравнениям, а не к логическим доказательствам. Поэтому и книговедение у М.Н. Куфаева - наука историческая, фиксирующая явления прошлого, а основной метод книговедческого познания - исторический.

Ссылаясь на разработки А.М. Ловягина и Н.М. Лисовского, М.Н. Куфаев считает, что большинство частных книговедческих дисциплин - исторические по своему характеру, хотя и Н.М. Лисовский, и А.М. Ловягин выделяли в каждой из них три уровня - история, теория и практика. Куфаев же подобным утверждением закрывает книговедению возможность и необходимость быть научным обоснованием практики книжного дела, средством управления практикой, не видя прогностического значения науки. Конечную цель исследований современного книжного процесса М.Н. Куфаев видит лишь в констатации его состояния. И для этой цели могут служить, по его мнению, методы библиографический, статистический, литературно-критический.

Полагая, что книговедение в своей сущности историческая наука и основной ее метод - исторический, М.Н. Куфаев ставит себя в затруднительное положение, конструируя историю книги как частную книговедческую дисциплину. Интерпретация ее содержания противоречива и не отличается, по сути дела, от интерпретации книговедения в целом.

В своих построениях М.Н. Куфаев творчески переосмыслил и продвинул вперед теоретические достижения предшествующего и современного ему книговедения; предпринял попытку создания методологии книговедения и выхода на более высокий уровень обобщения, сформулировав кардинальные вопросы теории книговедения: что есть книга; что такое наука о книге; каковы объект, предмет, состав, структура и методы книговедения. Осознание и постановка этих вопросов были явлением прогрессивным в отечественном книговедении.

Нельзя не отметить, что М.Н. Куфаев одним из первых выдвинул и попытался исторически доступными ему средствами обосновать мысль о системном характере самого книговедения и обозначить его место в системе наук. Плодотворность осознания М.Н. Куфаевым необходимости именно такой постановки проблемы подтверждается тем, что и современной наукой о книге не решена сложная задача определения, интерпретации и формулировки своего объекта и предмета. Поэтому, несмотря на слабость методологических позиций М.Н. Куфаева, в современных историко-книговедческих работах отмечается то ценное в его трудах, что может быть использовано и в наши дни.

Очевидная методологическая ограниченность теоретических построений стала стимулом для последующих теоретиков книговедения в попытках разработать марксистско-ленинскую концепцию науки о книге.

Одним из первых мировоззренческое, методологическое переосмысление основных проблем книговедения начал.