Бедняки: от нужды к достатку

В сибирской деревне, как и вообще в российской, были и неимущие, «слабосильные», бедные и даже нищие. Но, по всем данным, в процентном отношении их было значительно меньше, чем в Европей­ской России. Небольшую часть из них составляли старожилы. Только вследствие наложения многих причин — гибели кормильца, устойчивого неурожая, падежа рабочего скота, гибели посевов, стихийного бедствия — семья кре­стьянина могла попасть в разряд неимущих. К бедности община относилась по-разному. В данном случае старожилу оказывали помощь многочисленные родственники, и через какое-то время положение выправ­лялось. Но самое распространенное объяснение бедности — пьянство и лень в труде и домашнем хозяйстве. Однако подобные истоки бедности община презирала.

Лиц, не способных к труду — «убогих», больных и немощных, сирот, община могла освободить от несения повинностей, могла даже кормить за свой счет. Сирот содержали родственники, «крестные» родители, приемные родители и т.д. Община строго следила за тем, как опекуны воспитывают и содер­жат подопечных, оказывала им финансовую помощь.

Из общественного Приговора: «1865 года декабря 17 дня, мы, крестьяне д. Хлоптуновой Сухобузимской волости, имели на мирском сходе рассуждение, что крестьянин Лазарь Харитонов Замараев волею божею в нынешнем… декабре помер. По смерти коего остались жена его Елена Замараева, и дети: сыновья Михайло 9 лет, Иван 1 году, дочери Александра 11 лет, Александра же 8-и, Мария 6-и, Настасья 4-х лет. Вследствии чего мы постановили… избрать опекуном родную мать, которая поведения хорошего и к этой обязанности способна и благонадежна…».

Еще в первой половине XIX в. П. Словцов в книге «Историческое обозрение Сибири» писал: «Беспомощные или хворые хозяева скудных се­мей разъезжали по деревням из дальних мест и останавливались у ворот зажиточных домов. Странник входил с незазорной совестью и объявлял себя христославцем. Тотчас затепливалась перед образом восковая свеча, вся семья до велика становилась в молитвенном положении и со сладостью слушала песнопевца... Старший в семье отсыпал муку, крупу, грузил вмес­те с другими продуктами на воз христославца». В любом случае даже среди самого неимущего слоя сибирской деревни голода не было.

Бывало и так, что человек с физическими или ум­ственными недостатками нанимался «в пастухи», в няньки, сторожем или работником; только в крайнем случае человек становился профессиональ­ным нищим, собирал милостыню.

Сибирская деревня уважительно относилась, прежде всего, к «домохозяину», независимо от степени зажиточности. Поэтому трудолюбивый крестьянин старался любым способом скопить денег и выйти из нужды. В праздник даже самый последний бедняк-старожил желал выглядеть не хуже других: надеть не домотканую, а фабричную одежду, пригласить одно­го-двух гостей и угостить их от души. Бедняк-старожил имел значительно более высокий статус, чем переселенец и, тем более, ссыльнопоселенец.

Государство оценивало социальное положение крестьян, прежде всего, по возможностям уплаты налогов. Документы конца XIX в. свидетельствуют о «самых богатых», «достаточных», «посредственных» и «совершенно не­имущих» крестьянах. Но даже если у крестьянина были многолетние недо­имки, отобрать землю за это могли только незасеянную. «Совершенно не­имущие» могли попасть в зависимость от «мироедов-ростовщиков», кото­рые возмещали недоимки в счет «сроковой» работы. Общество иногда само принимало решение отдать «праздных» и ленивых недоимщиков без их согласия на работу на срок выплаты задолженностей.

Подавляющее большинство бедных были из переселенцев. Прибыв в Сибирь, они в первые 5 – 7 лет были вынуждены наниматься в работники. В Енисейской губернии найм на определенный срок назывался работой «в строку». Во многих селениях, отмечали современники, встречались богатые крестьяне, которые в молодости по той или иной причине работали «в строку», компенсировали долги, затраты на обзаведение хозяйством своим заработ­ком и становились впоследствии на ноги.

Переселенец или неимущий из старожилов нанимался на поденную, сроковую или годовую работу. В летнюю пору работали и на «помочах» за угощение. Все виды работ в сибирской деревне выполнялись за довольно высокую оплату, например, в летнюю пору поденная работа оценивалась в пуд-полтора хлеба. Годовому работнику платили от 50 до 75 руб. деньгами, одеждой, головой молодняка скота, урожаем «присевка» с 1 – 1,5 дес. пашни, засеян­ного хозяйскими семенами. Договор о найме строго соблюдался. По свидетельству современников, если год был неурожайным, расчет производился полностью «по уговору».

Отношения между зажиточным хозяином и работником были сугубо патриархальными. «Сибиряки-хозяева, даже самые зажиточные, выполняют сельские работы совместно с их батраками. К этому побуждает их хозяй­ственный расчет. Здесь и желание собственным участием вызвать соревнова­ние в своем работнике и повлиять на интенсивность его работы. Личные отношения между сибиряком-хозяином и работником носят семейный, обоюдно-фамильярный оттенок», — писали в конце XIX в. этнографы В. Арефьев, А. Макаренко. Да и «общество» сразу осудило бы того хозяина, который свысока отно­сился к работнику, не кормил за общим столом вместе с членами семьи, отказывал в жилье или помощи его семье.

«Худого работника держать не стоит — от него, кроме убытка, ничего нет, а хороший работник долго жить в работниках не будет — ему достаточно прожить 4 – 5 лет, и он делается хозяином», — писал Ф. Ф. Девятов. Единичные бедняки, кто не желал заниматься землепашеством и, главное, не мирился с традиционными законами общины, уходили в поисках «шаль­ных» денег и разгульной жизни на прииски или в город.

Слой «бедных» в сибирской деревне не был постоянным. Пробыв в данном состоянии 3 — 5 лет, усердно работая «в строку», обзаведясь своим хозяйством, старожилы или переселенцы еще через 5 — 7 лет выходили в середняки, а их место занимали новоселы. В начале XX в. среди переселен­цев 17% крестьян были зажиточными, 42% — середняками, 41% — бедняками, но поло­жение бедняков было, по их мнению, «вдвое, втрое, и даже в 6 – 7 раз выше», чем в Евро­пейской России.

Если в Центральной России безлошадных дворов было 33%, то в Енисейской губернии — 10,4%, в Томской — 7,2%, в Тоболь­ской — 9,7%. О быстром процессе «осереднячивания» переселенцев столыпинского периода свидетельствует и то, что они имели к 1912 г. в Енисейской губер­нии 34% возделанной земли, 28,5% лошадей, 25,6% скота.

В годы Первой мировой войны, когда в Европейской России углубил­ся кризис в сельском хозяйстве, в Сибири происходит подъем во всех от­раслях. И это несмотря на то, что до 12% мужского населения было моби­лизовано на фронт, постоянно проходили реквизиции лошадей. В эти годы в Енисейской губернии посевы выросли с 614 до 706,7 тыс. дес. Если в Европейской России с 1913 г. по 1917 г. валовой сбор зерна сократился на 22,4%, то в Сибири он вырос на 101%. Количество лошадей выросло здесь в 1,3, свиней — в 3, коров — в 1,7 раза. С целью вовлече­ния в ры­нок и противодействия «майданщикам» развивалось массовое коопе­ративное движение: 9 162 потребительских общества объединяли более 2 млн. крестьян-сибиряков.

Однако нельзя не отметить, что в связи с войной и массовыми мобилизациями крестьян к 1917 г. на селе росла социальная напряженность. Только к концу 20-х годов большая часть переселенцев-бедняков смогла выйти на уровень средних хозяйств и сибирская деревня стала более одно­родной в социальном отношении.

* * *

Из мирского приговора: «С. Балахтинского государственные крестьяне приговорили к причислению нашего общества… Федора Полежаева с женой Ириной Ивановой, дочерью Авдотьей, так как он проживает в нашем селе, имеет домообзаводство и хлебопашество…поведения хорошего, веры православной, для наделения участком земли достаточно…».

* * *

О взысканиях: «Ссыльнопоселенец В. Котоврасов в нетрезвом виде стал кричать, ругаться сквернословными словами, нарушая тишину и спокойствие. Определить двое суток ареста».

* * *

Ф.Ф. Девятов, с. Курагино Минусинского уезда: «Здесь наибольшее количество земли разрабатывают не те семьи, которые имеют сэкономленный труд или капитал, а те, у которых больше рабочей силы. Таким образом, здесь наибольшую пользу получает не разбогатевший мироед, а лучший крестьянин-домохозяин… Хорошо и выгодно жить в большой семье. Здесь не выработался тип мироеда, и зажиточный крестьянин продолжает быть всеми уважаемым человеком».

* * *

Из жалобы крестьян-старожилов с. Ершовского: «Переселенцы участка Казанского нашей Назаровской волости самовольно захватили 20 десятин подготовленной нами для посева земли. Переселенческий участок несет нам значительные убытки в отношении распаханных полях; и не особенно нам приятно…».

Переселенцы д. Казанской: «…Просим прекратить самовольное владение не принадлежащих им земельных угодий… мы оказались обижены Ершовскими крестьянами…».

Из общественного приговора соединенного схода. 1891 г.: «Оба общества пришли к единому согласию по отношению к пользованию земельными угодьями до точного определения границ повинуясь закону».