Взаимодействие

Несмотря на то что общность может начинаться с родства, существует также явно альтруистическое и кооперативное поведение, которое имеет место в природе между неродственниками. Примеры кооперации среди шимпанзе, приведенные в начале предыдущей главы — вылазки групп самцов или создание коалиции для достижения доминирования, — имеют широкое распространение среди животных, не состоящих в родственной связи. Есть много других случаев такого рода — летучие мыши-вампиры кормят неродственников, а бабуины защищают чужих детенышей в стае 8. Более того, некоторые рыбы-чистильщики и рыбы, которых они чистят, состоят в альтруистической связи, несмотря на то что принадлежат к разным видам 9. Антропологи знают абсолютно точно: то, что считается родством во многих человеческих обществах, — на самом деле фикция. Китайцы которые являются членами одного рода, верят, что являются родственниками друг друга, хотя на самом деле имеют лишь одного общего предка, отделенного от них десятками поколений 10; и тем не менее они сотрудничают друг с другом, как если бы большая часть генов была у них общей.

Помимо отбора родственников, второй общепризнанный естественный источник социального поведения — взаимный. альтруизм". Биологические теории взаимного альтруизма многое позаимствовали из экономики и теории игр для того, чтобы показать, как взаимность могла развиться у индивидов, управляемых эгоистическими генами, — в частности, применяя метод повторяющегося решения Роберта Аксельрода по «дилемме заключенного» 12.

Теория игр формулирует проблему кооперации следующим образом: как рациональным, но эгоистичным индивидам удается прийти к нормам кооперации, которые максимально увеличивают благосостояние группы, если они испытывают искушение отступить от совместного решения и достичь более определенных личных выгод? Эта классическая проблема в теории игр носит название «дилеммы заключенного». Я и Сэм — заключенные, и мы составили план побега. Если мы будем сотрудничать, то убежим. Но если я буду выполнять свою часть уговора, а Сэм донесет на меня охранникам, я буду строго наказан. И наоборот, если Сэм будет выполнять уговор, а я донесу на него, охранники вознаградят; меня. Если настучим мы оба, никто из нас ничего не получит. Для нас обоих будет лучше, если мы будем придерживаться нашего первоначального соглашения, но риск того, что Сэм предаст меня, вполне реален, и я получу вознаграждение, если я предам его. Таким образом, мы оба решаем предать один другого. Несмотря на взаимную выгоду сотрудничества, опасение оказаться обманутым препятствует его реализации. Игры типа «дилеммы заключенного» трудны для участников, потому что решение, в котором оба игрока мошенничают, создает то, что специалисты по теории игр называют равновесием Нэша. Для вас это наилучшая доступная стратегия — она минимизирует шансы того, что вам придется расплачиваться за наивность, в то время как другому игроку достанется вознаграждение за донос из-за того, что вы были верны уговору. В то же время она дает вам шанс сделать то же самое с ним. Но, хотя для вас как для индивида обман является лучшей стратегией, чем сотрудничество, он приводит к худшим результатам, когда учитываются действия обоих игроков; экономисты называют это социально субоптимальным исходом. Вопрос, в таком случае, состоит в том, каким образом игроки как индивиды могут достичь общего результата.

Игра в «дилемму заключенного» с одной попыткой, когда игроки встречаются только один раз, не имеет удовлетворяющего обоих игроков исхода, без применения сложных стратегий наложения на себя обязательств стремиться к общему результату. (Предварительное наложение обязательств не разрешает «дилемму заключенного» — оно только преобразует ее в проблему того, как игрок может дать знать о своем принятии обязательства заблаговременно, причем так, чтобы ему поверили.) Проводя сравнение различных стратегий, Роберт Аксельрод показал, как совместное решение может быть достигнуто в итерированной (повторяемой) игре, когда одни и те же игроки вынуждены взаимодействовать друг с другом повторно 13. В результате применения простой стратегии «око за око, зуб за зуб», в которой игрок повторяет действия партнера (сотрудничество в ответ на сотрудничество, предательство в ответ на предательство), возникает процесс обучения, благодаря которому каждый игрок в конце концов начинает понимать, что в долгосрочном плане стратегия сотрудничества дает большую индивидуальную отдачу, чем стратегия предательства, и поэтому является рационально оптимальной.

Причины, по которым стратегия «око за око, зуб за зуб» дает решение «дилеммы заключенного», можно понять и без теории игр. Если человек должен принять решение: доверять ли другому человеку, которого он не знает и никогда больше не увидит, то он скорее всего будет осторожен, поскольку оснований для доверия недостаточно. В результате повторяющегося взаимодействия, с другой стороны, у игрока складывается репутация честного человека или предателя 14. Тех, кто попадает во вторую категорию, будут остерегаться, в то время как попавшие в первую будут стремиться к взаимодействию. Поскольку прошлое не обязательно является предиктором будущего, всегда остается возможность, что человек, который сотрудничает сегодня, завтра предаст. Однако даже несовершенная возможность отличать склонных к сотрудничеству от предателей дает существенное преимущество при установлении отношения сотрудничества.

Со времени публикации результатов сравнения стратегий Аксельродом теория игр значительно продвинулась вперед, появилось множество других стратегий, помимо стратегии «око за око», которые давали столь же, если не более, стабильные результаты. Однако основополагающее открытие Аксельрода говорит чрезвычайно много о том, как в различных ситуациях возникают доверие и сотрудничество: начиная с людей, начавших охотиться совместно в обществах охотников-собирателей, и кон< чая современными корпорациями, стремящимися убедить потребителей в качестве своей продукции. Ключом здесь является итерация: если вы знаете, что вам придется работать с одной и той же группой людей в течение длительного времени, и если вы знаете, что они будут помнить, когда вы были честны с ними, а когда — нет, то в ваших собственных интересах действовать честно. В такой ситуации норма взаимности появится спонтанно, поскольку репутация честного человека становится преимуществом. Пещерный человек не будет уклоняться от обязанности выгнать мамонта из леса, поскольку иначе ему придется дер жать ответ перед голодными и злыми соплеменниками; фармацевтическая компания немедленно проведет изъятие некачественного продукта из аптек, поскольку не захочет нанести урон своей репутации.

Итерированная стратегия «око за око, зуб за зуб» Аксельрода используется в обычных условиях рационально мыслящими людьми, и если им на основе опыта удается научиться сотрудничать внутри группы, то норма становится культурным артефактом. В такой же игре могут участвовать и не наделенные разумом агенты (например, животные), слепо взаимодействующие друг с другом, и научение может принимать форму не культуры, а генетической предрасположенности к вознаграждению особей, склонных к сотрудничеству, и наказанию склонных к предательству. Другими словами, неродственные особи, помогавшие друг другу на протяжении какого-то времени, могут увеличить свой шанс на продолжение рода по сравнению с теми, кто этого не делал, и в конце концов взаимодействие становится закодированным в генах, управляющих общественным поведением.

Вероятность развития взаимного альтруизма наиболее высока у видов, представители которых многократно вступают во взаимодействие, имеют относительно большую продолжительность жизни и обладают когнитивными способностями, позволяющими отличать нацеленных на сотрудничество от обманщиков на основании множества едва различимых сигналов. Биолог Роберт Трайверс утверждает, что именно такие механизмы взаимного альтруизма и развились у людей:

Вероятно, на протяжении последнего этапа эволюции (по крайней мере последние 5 миллионов лет) осуществлялся жесткий отбор среди наших предков, направленный на развитие различных видов взаимодействия. Я основываю это заключение отчасти на существовании выраженных эмоций, лежащих в основе наших отношений с друзьями, коллегами, знакомыми и т.д. Люди обычно помогают друг другу в случаях опасности (например, при несчастных

случаях, нападениях хищников и нападениях со стороны других человеческих существ)... Вероятно, во времена плейстоцена, а может быть, и раньше у гоминид возникли предпосылки развития взаимного альтруизма: большая продолжительность жизни, плотность расселения, жизнь в маленьких, связанных взаимной зависимостью стабильных социальных группах, долгий период родительской опеки, что привело к тесным контактам с близкими родственниками на протяжении многих лет 15.

Приведенное выше рассуждение, конечно, одна из тех «вот-так-историй», в сочинении которых часто обвиняют социологов. Но нужно спросить, почему случилось, что система человеческих эмоций включает такие чувства, как гнев, гордость, стыд и чувство вины, каждое из которых проявляется в качестве ответной реакции на поведение людей, которые либо честны и склонны к сотрудничеству, либо обманывают и нарушают правила в ситуациях типа «дилеммы заключенного».

Роль охоты как источника как мужской, так и вообще человеческой общности рассматривалась и другими антропологами-эволюционистами. Охота на крупных животных особенно побуждала к объединению. В обществах охотников и собирателей члены нуклеарной семьи гораздо легче делятся мясом с другими родичами, чем растительной пищей или собранными личинками насекомых, — по вполне понятным причинам. Для охоты на крупную дичь требуются совместные усилия нескольких мужчин, поэтому каждый получает свою долю добычи. В то же время количество белков, добытых таким образом, больше, чем может потребить отдельная семья, сохранение впрок невозможно, что способствует готовности поделиться 16. Следует отметить, что практически во всех известных человеческих культурах акт принятия пищи почти всегда совершается публично. В то время как мы отправляем большинство телесных функций только приватно, мы, по-видимому, обладаем естественным желанием делить пищу с другими людьми — от деловых ленчей до пикников в компании и семейных обедов. Антрополог Адам Купер указывает на то, что даже в США, где индивидуализм и конкуренция являются высшими культурными ценностями, два самых важных праздника — День Благодарения и Рождество, отмечаемые многолюдными банкетами, посвящены не индивидуальным достижениям, а социальной солидарности 17. Все это внушает мысль, что окружающие древнего человека условия способствовали развитию склонности ко взаимности, которая не была просто культурной.

Существует тенденция проявлять небрежность в употреблении терминов «взаимность» или «взаимный альтруизм» и полагать, что это то же самое, что и «рыночный обмен». Это не так. В рыночном обмене товарами обмениваются одновременно, причем и покупатели, и продавцы ведут точный учет курсу обмена. В случае взаимного альтруизма обмен отодвинут во времени — одна сторона может оказывать благодеяние, не ожидая немедленной отдачи и не предполагая получить точную компенсацию. Взаимный альтруизм гораздо ближе к тому, что мы понимаем как моральный обмен внутри сообщества, и в него как в таковой вкладывается совсем другое эмоциональное содержание по сравнению с рыночным обменом. С другой стороны, взаимный альтруизм — это не то же самое, что и альтруизм как таковой. Помимо альтруизма генетических родственников, в природе трудно найти много примеров истинного одностороннего альтруизма. Как мы позже увидим при обсуждении вопроса о различии между рыночным и моральным обменом в третьей части книги, почти всегда поведение, которое мы считаем моральным, включает в себя обоюдный обмен некоторого рода и, в конце концов, приносит взаимную выгоду сторонам, которые в нем участвуют.