Занятие 1. 1.Основной вопрос философии

Выяснить:

1.Основной вопрос философии

2. Как доказываеться правильность наших представлений

3. Метафизика и диалектика

4. Почему необходима диалектика

5. Откуда диалектика выводит свои законы

Великий основной вопрос философии – вопрос о том, что является первичным: дух или природа, создан ли мир богом или он существует сам по себе?

Философы разделились на два больших лагеря:

Те, кто утверждал, что дух существовал до природы, и которые, следовательно, признавали сотворение мира, – составили идеалистический лагерь.

Те же, кто основным началом считали природу, примкнули к различным школам материализма[1].

Этот вопрос имеет еще и другую сторону: в состоянии ли наше мышление познавать мир, верно ли отражают действительность наши представления?

Громадное большинство философов утвердительно решает этот вопрос.

Но существует ряд философов, которые оспаривают возможность познания мира или, по крайней мере, исчерпывающего познания. К ним принадлежат среди философов Юм и Кант[2].

Самое решительное опровержение этих, как и всех прочих, философских вывертов заключается в практике, и в промышленности. Мы можем доказать правильность нашего понимания данного явления природы тем, что сами его производим[3].

Современное исследование природы – единственно научное, систематическое, всестороннее (в противоположность гениальным натурфилософским догадкам древних и весьма важным, но спорадическим и по большей части безрезультатно исчезнувшим открытиям арабов) – как и вся новая история, ведет свое летосчисление с той великой эпохи, которую мы, немцы, называем, по приключившемуся с нами тогда национальному несчастью, Реформацией, французы – Ренессансом, а итальянцы – Чинквеченто и содержание которой не исчерпывается ни одним из этих наименований.

Это – эпоха, начинающаяся со второй половины XV века. Королевская власть, опираясь на горожан, сломила мощь феодального дворянства и создала крупные национальные монархии, в которых начали развиваться современные европейские нации и современное буржуазное общество.

В то время как горожане и дворянство еще продолжали между собой драку, немецкая Крестьянская война пророчески указала на грядущие классовые битвы – на арену выступили не только восставшие крестьяне (в этом уже не было ничего нового), за ними показались предшественники современного пролетариата с красным знаменем в руках и с требованием общности имущества на устах.

В спасенных при падении Византии рукописях, в вырытых из развалин Рима античных статуях перед изумленным Западом предстал новый мир – греческая древность; перед ее светлыми образами исчезли призраки средневековья.

В Италии, Франции, Германии возникла новая, первая современная литература. Рамки старого «круга земли» были разбиты; только теперь, собственно, была открыта земля и были заложены основы для мировой торговли и перехода ремесла в мануфактуру, которая, послужила исходным пунктом современной крупной промышленности.

Духовная диктатура церкви была сломлена; германские народы, в большинстве, прямо сбросили ее и приняли протестантизм, между тем как у романских народов стало все более и более укореняться перешедшее от арабов и питавшееся новооткрытой греческой философией жизнерадостное свободомыслие, подготовившее материализм XVIII века.

Это был величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености. Люди, основавшие современное господство буржуазии, были всем чем угодно, но только не людьми буржуазно-ограниченными. Наоборот, они были овеяны характерным для того времени духом смелых искателей приключений[4].

И исследование природы совершалось тогда в обстановке всеобщей революции, будучи само насквозь революционно: ведь оно должно еще было завоевать себе право на существование, и оно дало своих мучеников для костров и темниц инквизиции.

Характерно, что протестанты перещеголяли католиков в преследовании изучения природы. Кальвин сжег Сервета, когда тот вплотную подошел к открытию кровообращения, и при этом заставил жарить его живым два часа; инквизиция по крайней мере удовольствовалась тем, что просто сожгла Джордано Бруно.

Пошло вперед гигантскими шагами развитие наук. В большинстве областей приходилось начинать с самых азов[5].

Когда мы мысленно рассматриваем природу, историю человечества или нашу собственную духовную деятельность, то перед нами сперва возникает картина бесконечного сплетения связей и взаимодействий, в которой ничто не остается неподвижным и неизменным, а все движется, изменяется, возникает и исчезает.

Этот первоначальный, наивный, но по сути дела правильный взгляд на мир был присущ древнегреческой философии и впервые ясно выражен Гераклитом: все существует и в то же время не существует – все течет, все постоянно изменяется, все находится в постоянном процессе возникновения и исчезновения.

Несмотря на то, что этот взгляд верно схватывает общий характер всей картины явлений, он все же недостаточен для объяснения отдельных явлений (вещей) часностей, а пока мы не знаем их, нам не ясна и общая картина.

Прежде чем приступать к исследованию процессов надо исследовать предметы. Надо сначала знать, что такое этот предмет, чтобы понять изменения, которые с ним происходят.

Чтобы познавать, отдельные явления (вещи) мы вынуждены вырывать их из естественной, исторической связи и исследовать каждую в отдельности по ее свойствам, по ее особым причинам и следствиям и т.д.

Разложение природы на ее отдельные части, разделение различных процессов и предметов природы на классы, исследование внутреннего строения органических тел – все это было основным условием тех исполинских успехов, которые были достигнуты в области познания природы за последние четыреста лет.

Но тот же способ изучения оставил нам привычку рассматривать вещи и процессы природы в их обособленности, вне их великой общей связи, и в силу этого – не в движении, а в неподвижном состоянии, не как существенно изменчивые, а как вечно неизменные, не живыми, а мертвыми.

Перенесенный Бэконом и Локком из естествознания в философию, этот способ понимания создал специфическую ограниченность последних столетий – метафизический способ мышления[6].

В этот период, основой мировоззрения было представление об абсолютной неизменяемости природы.

Согласно этому взгляду, природа, каким бы путем она ни возникла, раз она уже имеется налицо, оставалась всегда неизменной.

Планеты и спутники их, однажды приведенные в движение таинственным «первым толчком», продолжали кружиться по предначертанным им эллипсам во веки веков и до скончания всех вещей. Звезды навеки покоились неподвижно на своих местах, удерживая друг друга посредством «всеобщего тяготения».

Земля оставалась от века или со дня своего сотворения (в зависимости от точки зрения) неизменно одинаковой. Теперешние «пять частей света» существовали всегда, имели всегда те же самые горы, долины и реки, тот же климат, ту же флору и фауну, если не говорить о том, что изменено или перемещено рукой человека.

Виды растений и животных были установлены раз навсегда при своем возникновении, и Линней делал уже большую уступку, когда допускал, что местами благодаря скрещиванию, пожалуй, могли возникать новые виды.

В природе отрицали всякое изменение, всякое развитие.

Насколько высоко естествознание первой половины XVIII века поднималось над греческой древностью по объему своих познаний и даже по систематизации материала, настолько же оно уступало ей в смысле общего воззрения на природу.

Для греческих философов мир был чем-то возникшим из хаоса, чем-то развившимся, чем-то ставшим. Для естествоиспытателей рассматриваемого нами периода он был чем-то окостенелым, неизменным, а для большинства чем-то созданным сразу.

Наука все еще глубоко увязает в теологии. Она повсюду ищет и находит в качестве первой причины толчок извне, необъяснимый из самой природы.

Если притяжение, напыщенно названное Ньютоном всеобщим тяготением, и рассматривается как существенное свойство материи, то где источник непонятной тангенциальной силы, которая осуществляет движение планет по орбитам? Как возникли бесчисленные виды растений и животных? И как, в особенности, возник человек, относительно которого было все же твердо установлено, что он существует не испокон веков?

На все подобные вопросы естествознание слишком часто отвечало только тем, что объявляло ответственным за все это творца. Коперник в начале рассматриваемого нами периода дает отставку теологии – Ньютон завершает этот период постулатом божественного первого толчка.

Высшая обобщающая мысль, до которой поднялось естествознание рассматриваемого периода, это – мысль о целесообразности установленных в природе порядков, согласно которой кошки были созданы для того, чтобы пожирать мышей, мыши, чтобы быть пожираемыми кошками, а вся природа, чтобы доказывать мудрость творца.

Эмпирическое естествознание к тому времени накопило такую необъятную массу материала, что в каждой отдельной области исследования стала прямо-таки неустранимой необходимость упорядочить этот материал систематически и сообразно его внутренней связи.

Точно так же становится неустранимой задача правильной связи между собой отдельных областей знания.

Но, занявшись этим, естествознание вступает в теоретическую область, а здесь эмпирические методы оказываются бессильными, здесь может оказать помощь только теоретическое мышление.

До сих пор не существует никакого иного средства развить теоретическое мышление, кроме изучения всей предшествующей философии.

Теоретическое мышление каждой эпохи, это – исторический продукт, принимающий в различные времена очень различные формы и очень различное содержание. Следовательно, наука о мышлении, как и всякая другая наука, есть историческая наука, наука об историческом развитии человеческого мышления.

Теория законов мышления (логика) отнюдь не есть какая-то раз навсегда установленная «вечная истина», как думает обыватель.

Нужно признать величайшей заслугой тогдашней философии, что, несмотря на ограниченность современных ей естественнонаучных знаний, она не сбилась с толку, что начиная от Спинозы и кончая великими французскими материалистами, настойчиво пыталась объяснить мир из него самого, предоставив детальное оправдание этого естествознанию будущего.

Первая брешь в этом окаменелом воззрении на природу была пробита не естествоиспытателем, а философом. В 1755 г. появилась «Всеобщая естественная история и теория неба» Канта. Вопрос о первом толчке был устранен – Земля и вся солнечная система предстали как нечто ставшее во времени.

Если бы подавляющее большинство естествоиспытателей не ощущало отвращения к мышлению, то они должны были бы уже из одного этого гениального открытия Канта извлечь выводы, которые избавили бы их от бесконечных блужданий по окольным путям и сберегли бы колоссальное количество потраченного в ложном направлении времени и труда. Ведь в открытии Канта заключалась отправная точка всего дальнейшего движения вперед.

Если Земля была чем-то ставшим, то чем-то ставшим должны были быть также ее теперешнее геологическое, географическое, климатическое состояние, ее растения и животные.

Но что хорошего могла дать философия? Сочинение Канта оставалось без результата до тех пор, пока, долгие годы спустя, Лаплас и Гершель не развили его содержание, подготовив постепенно признание «небулярной гипотезы». Дальнейшие открытия доставили ей, наконец, победу; важнейшими из них были: установление собственного движения неподвижных звезд, доказательство существования в мировом пространстве среды, оказывающей сопротивление, установление спектральным анализом химического тождества мировой материи и существования таких раскаленных туманных масс, какие предполагал Кант.

Неизвестно скоро ли естествоиспытатели осознали бы противоречие между тем, что Земля возникла, а живущие на ней организмы неизменны. Но зарождавшемуся пониманию того, что природа не просто существует, а находится в процессе становления и исчезновения, не явилась помощь с другой стороны. Возникла геология и обнаружила не только наличие образовавшихся друг после друга геологических слоев, но и сохранившиеся в этих слоях раковины и скелеты вымерших животных, стволы, листья и плоды не существующих уже больше растений.

Надо было решиться признать, что историю во времени имеет не только Земля, в общем и целом, но и ее теперешняя поверхность и живущие на ней растения и животные. Признавали это сначала довольно-таки неохотно.

Теория Кювье о претерпеваемых Землей революциях была революционна на словах и реакционна на деле. На место одного акта божественного творения она ставила целый ряд повторных актов творения. Лишь Лайель внес здравый смысл в геологию, заменив внезапные, вызванные капризом творца, катаклизмы постепенным действием медленного преобразования Земли.

Теория Лайеля была еще более несовместима с допущением постоянства органических видов, чем все предшествовавшие ей теории. Мысль о постепенном преобразовании земной поверхности и всех условий жизни на ней приводила к учению о постепенном преобразовании организмов и их приспособлении к изменяющейся среде, приводила к учению об изменчивости видов.

Однако традиция является могучей силой не только в церкви, но и в естествознании. Сам Лайель в течение долгих лет не замечал этого противоречия, а его ученики и того менее. Это можно объяснить только ставшим в то время господствующим в естествознании разделением труда, благодаря которому каждый исследователь более или менее ограничивался своей специальной отраслью знания и лишь немногие сохраняли способность к обозрению целого.

Тем временем физика сделала огромный шаг вперед, результаты которого были почти одновременно резюмированы тремя различными людьми в 1842 году, составившем эпоху в этой отрасли естествознания. Майер в Хейльбронне и Джоуль в Манчестере доказали превращение теплоты в механическую силу и механической силы в теплоту. В то же время Гров доказал, что все так называемые физические силы – механическая сила, теплота, свет, электричество, магнетизм и даже так называемая химическая сила – переходят друг в друга без какой бы то ни было потери, доказал, путем физического исследования, положение Декарта о том, что количество имеющегося в мире движения неизменно.

Благодаря этому различные физические силы – эти, так сказать, неизменные «виды» физики – превратились в переходящие друг в друга формы движения материи, была доказана их взаимная связь и переходы друг в друга.

Физика, как уже ранее астрономия, пришла к результату, который с необходимостью указывал на вечный круговорот движущейся материи как на последний вывод науки.

Поразительно быстрое развитие химии со времени Лавуазье и особенно со времени Дальтона разрушало старые представления о природе и с другой стороны. Благодаря получению неорганическим путем химических соединений, которые до того времени порождались только в живом организме, было доказано, что законы химии имеют ту же силу для органических тел, как и для неорганических, и была уничтожена якобы непреодолимая пропасть между неорганической и органической природой.

Пробелы палеонтологической летописи все более и более заполнялись, заставляя даже наиболее упорствующих признать параллельность, существующую между историей развития органического мира в целом и историей развития отдельного организма.

Характерно, что почти одновременно с нападением Канта на учение о вечности солнечной системы К. Ф. Вольф произвел в 1759 г. первое нападение на теорию постоянства видов, провозгласив учение об эволюции. Но то, что у него было только гениальным предвосхищением, приняло определенную форму у Окена, Ламарка, Бэра и было победоносно проведено в науке ровно сто лет спустя, в 1859 г., Дарвином.

Чем глубже и точнее велось исследование, тем больше перед взором исследователя расплывалась застывшая система неизменной природы.

Не только все более и более расплывчатыми становились границы между отдельными видами растений и животных, но обнаружились животные, как ланцетник и чешуйчатник, которые точно издевались над всей существовавшей до того классификацией; и, наконец, были найдены организмы, относительно которых даже нельзя было сказать, принадлежат ли они к животным или к растениям.

Почти одновременно было установлено, что протоплазма и клетка, как единицы, размножения и дифференциации, из которых развивается все тело растения и животного, встречаются и как живущие самостоятельно микроорганизмы.

Покров тайны, окутывавший процесс возникновения и роста и структуры организмов, был сорван.

Это открытие убедило нас, что развитие и рост всех высших организмов совершаются по одному общему закону, все окружающие нас теперь организмы, не исключая и человека, возникли в результате длительного процесса развития из одноклеточных зародышей, а эти зародыши, образовались из возникшей химическим путем протоплазмы, или белка.

Оставался вопрос – если все многоклеточные организмы – как растения, так и животные, включая человека, – вырастают каждый из одной клетки по закону клеточного деления, то откуда же проистекает бесконечное разнообразие этих организмов?

На этот вопрос ответило великое открытие – теория эволюции, разработанная Дарвином.

Новое воззрение на природу было готово в его основных чертах: все застывшее стало текучим, все неподвижное стало подвижным, все, что считалось вечным, оказалось преходящим, было доказано, что вся природа движется в вечном потоке и круговороте[7].

Революция, к которой теоретическое естествознание вынуждается простой необходимостью систематизировать массу накопляющихся открытий, должна даже самого упрямого эмпирика все более и более подводить к осознанию диалектического характера процессов природы. Прежние неизменные противоположности и резкие, непереходимые разграничительные линии все более и более исчезают.

Если еще десять лет тому назад новооткрытый великий основной закон движения понимался лишь как закон сохранения энергии, лишь как выражение того, что движение не может быть уничтожено и создано, то теперь он формулируется как закон превращения энергии, где стирается последнее воспоминание о внемировом творце.

Единство всего движения в природе теперь уже не просто философское утверждение, а естественнонаучный факт.

И вот мы снова вернулись к взгляду великих основателей греческой философии о том, что вся природа, начиная от мельчайших частиц до величайших тел, начиная от песчинок и кончая солнцами, начиная от микроорганизмов и кончая человеком, находится в вечном возникновении и исчезновении, в непрерывном течении, в неустанном движении и изменении.

С той только существенной разницей, что то, что у греков было гениальной догадкой, является у нас результатом строго научного исследования, основанного на опыте, и поэтому имеет гораздо более определенную и ясную форму[8].

Современное естествознание вынуждено было заимствовать у философии положение о неуничтожимости движения – без этого положения естествознание уже не может существовать.

Но движение материи – это не одно только грубое механическое движение, не одно только перемещение; это – теплота и свет, электрическое и магнитное напряжение, химическое соединение и разложение, жизнь и, наконец, сознание[9].

Вечно повторяющаяся последовательная смена миров в бесконечном времени является только логическим дополнением к одновременному сосуществованию бесчисленных миров в бесконечном пространстве.

Вечный круговорот, в котором движется материя, – круговорот, для которого наш земной год уже не может служить достаточной единицей измерения;

круговорот, в котором время органической жизни и, тем более, время жизни существ, сознающих себя и природу, отмерено столь же скудно, как и то пространство, в пределах которого существует жизнь и самосознание;

круговорот, в котором каждая конечная форма существования материи – безразлично, солнце или туманность, отдельное животное или животный вид, химическое соединение или разложение – одинаково преходяща и в котором ничто не вечно, кроме вечно изменяющейся, вечно движущейся материи и законов ее движения и изменения.

Материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов никогда не может быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на Земле свой высший цвет – мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время.

Благодаря громадным успехам естествознания, мы можем обнаружить связь, которая существует между процессами природы, можем в систематической форме дать общую картину природы как связного целого.

[1] Под материализмом обыватель понимает обжорство, пьянство, похоть, плотские наслаждения, тщеславие, корыстолюбие, скупость, алчность, погоню за барышом, короче – все те грязные пороки, которым он сам предается втайне.

Идеализм означает у него веру в добродетель, любовь ко всему человечеству, веру в «лучший мир», о котором он кричит перед другими, но в который он сам начинает веровать только тогда, когда у него голова болит с похмелья или когда он обанкротился, словом – когда ему приходится переживать неизбежные последствия своих обычных «материалистических» излишеств. При этом он тянет свою любимую песню: Что же такое человек? Он – полу-зверь и полу-ангел.

[2] Агностик соглашается, что все наше знание основано на информации от наших органов чувств. Но, говорит он, откуда мы знаем, что наши чувства дают нам верные изображения вещей? Слов нет, это такая точка зрения, которую трудно, по-видимому, опровергнуть одной только аргументацией. Но прежде чем люди стали аргументировать, они действовали. И человеческая деятельность разрешила это затруднение задолго до того, как человеческое мудрствование его выдумало. Проверка пудинга состоит в том, что его съедают. В тот момент, когда соответственно воспринимаемым нами свойствам какой-либо вещи мы употребляем ее для себя, – мы подвергаем безошибочному испытанию истинность наших чувственных восприятий.

Если наше восприятие было ложным, то и наши попытки использовать данную вещь необходимо и неизбежно приведут к неудаче. Но если мы достигнем нашей цели, ожидаемого результата – тогда вещь соответствует нашему представлению о ней – тогда мы имеем доказательство нашей правоты.

Успех наших действий дает доказательство соответствия нашего восприятия с природой воспринимаемых вещей.

Нет ни единого случая, насколько нам известно до сих пор, когда бы мы вынуждены были заключить, что наши научно проверенные чувственные восприятия производят в нашем мозгу неправильные представления о внешнем мире, или что между внешним миром и нашими чувственными восприятиями его существует прирожденная несогласованность.

[3] Химические вещества, образующиеся в телах животных и растений, оставались «непознаваемой тайной», пока органическая химия не стала производить их одно за другим. Солнечная система Коперника в течение трехсот лет оставалась гипотезой, в высшей степени вероятной, но все-таки гипотезой. Когда же Леверье на основании данных этой системы не только доказал, что должна существовать еще одна, неизвестная до тех пор, планета, но и определил ее место, и когда после этого Галле действительно нашел эту планету, система Коперника была доказана.

[4] Тогда не было почти ни одного крупного человека, который не совершил бы далеких путешествий, не говорил бы на четырех или пяти языках, не блистал бы в нескольких областях творчества. Леонардо да Винчи был не только великим живописцем, но и великим математиком, механиком и инженером, которому обязаны важными открытиями самые разнообразные отрасли физики. Альбрехт Дюрер был живописцем, гравером, скульптором, архитектором и, кроме того, изобрел систему фортификации. Макиавелли был государственным деятелем, историком, поэтом и, кроме того, первым достойным упоминания военным писателем нового времени. Лютер вычистил авгиевы конюшни не только церкви, но и немецкого языка, создал современную немецкую прозу и сочинил текст и мелодию проникнутого уверенностью в победе хорала, который стал «Марсельезой» XVI века.

Герои того времени не стали еще рабами разделения труда, ограничивающее, создающее однобокость, влияние которого мы так часто наблюдаем у их преемников. Они живут в самой гуще интересов своего времени, принимают живое участие в практической борьбе, становятся на сторону той или иной партии и борются кто пером, кто мечом, а кто и тем и другим вместе. Отсюда та полнота и сила характера, которые делают их цельными людьми.

Кабинетные ученые являлись тогда исключением; это или люди второго и третьего ранга, или благоразумные обыватели, не желающие обжечь себе пальцы.

[5] От древности в наследство остались Эвклид и солнечная система Птолемея, от арабов – десятичная система счисления, начала алгебры, современное начертание цифр и алхимия, – христианское средневековье не оставило ничего.

При таком положении вещей было неизбежным, что первое место заняло элементарнейшее естествознание – механика земных и небесных тел, а наряду с ней, на службе у нее, открытие и усовершенствование математических методов. Здесь были совершены великие дела. В конце этого периода, отмеченном именами Ньютона и Линнея эти отрасли науки получили известное завершение.

В основных чертах установлены были важнейшие математические методы: аналитическая геометрия – главным образом Декартом, логарифмы – Непером, дифференциальное и интегральное исчисление – Лейбницем и, быть может, Ньютоном.

То же самое можно сказать о механике твердых тел, главные законы которой были выяснены раз навсегда. Наконец, в астрономии солнечной системы Кеплер открыл законы движения планет, а Ньютон сформулировал их под углом зрения общих законов движения материи.

Остальные отрасли естествознания были далеки даже от такого предварительного завершения. Механика жидких и газообразных тел была в более значительной степени разработана лишь к концу указанного периода.

Физика в собственном смысле слова, если не считать оптики, достигшей исключительных успехов благодаря практическим потребностям астрономии, еще не вышла за пределы самых первых, начальных ступеней развития.

Химия только что освободилась от алхимии посредством флогистонной теории. Геология еще не вышла из зародышевой стадии минералогии, и поэтому палеонтология совсем не могла еще существовать.

Наконец, в области биологии занимались главным образом еще накоплением и первоначальной систематизацией огромного материала, как ботанического и зоологического, так и анатомического и физиологического. О сравнении между собой форм жизни, об изучении их географического распространения, их климатологических условий существования еще не могло быть и речи, только ботаника и зоология достигли приблизительного завершения благодаря Линнею.

[6] Метафизический способ мышления.

Для метафизика вещи и их мысленные отражения (понятия) – отдельные, неизменные, застывшие, раз навсегда данные предметы, подлежащие исследованию один независимо от другого.

Он мыслит сплошными противоположностями, речь его состоит из: «да – да, нет – нет; что сверх того, то от лукавого».

Для него вещь или существует, или не существует, и точно так же вещь не может быть собой и в то же время иной.

Положительное и отрицательное абсолютно исключают друг друга; причина и следствие застыли по отношению друг к другу.

Этот способ мышления кажется нам на первый взгляд вполне приемлемым потому, что он присущ так называемому здравому человеческому рассудку. Но здравый человеческий рассудок, весьма почтенный спутник в четырех стенах домашнего обихода, переживает самые удивительные приключения, лишь только он отважится выйти на широкий простор исследования.

Метафизический способ понимания, хотя и является правомерным в известных областях, рано или поздно достигает предела, за которым он становится односторонним, ограниченным, и запутывается в неразрешимых противоречиях – потому что за отдельными вещами он не видит их взаимной связи, за их бытием – их возникновения и исчезновения, из-за их покоя забывает их движение, за деревьями не видит леса.

В обыденной жизни, например, мы знаем и можем с уверенностью сказать, существует ли то или иное животное или нет, но при более точном исследовании мы убеждаемся, что это иногда в высшей степени сложное дело, как это очень хорошо известно юристам, которые тщетно бились над тем, чтобы найти рациональную границу, за которой умерщвление ребенка в утробе матери нужно считать убийством.

Невозможно точно так же определить и момент смерти, так как физиология доказывает, что смерть есть не внезапный, мгновенный акт, а очень длительный процесс.

Всякое органическое существо в каждое данное мгновение является тем же самым и не тем же самым; в каждое мгновение оно перерабатывает получаемые им извне вещества и выделяет из себя другие вещества, в каждое мгновение одни клетки его организма отмирают, другие образуются; по истечении более или менее длительного периода времени вещество данного организма полностью обновляется, заменяется другими атомами вещества. Вот почему каждое органическое существо всегда то же и, однако, не то же.

При более точном исследовании мы видим, что причина и следствие имеют значение, только в применении к данному отдельному случаю; но как только мы будем рассматривать этот отдельный случай в его общей связи со всем мировым целым, эти представления сходятся и переплетаются – причины и следствия постоянно меняются местами; то, что здесь или теперь является причиной, становится там или тогда следствием и наоборот.

Все эти процессы и все эти методы мышления не укладываются в рамки метафизического мышления.

Диалектика берет вещи и их умственные отражения в их взаимной связи, в их сцеплении, в их движении, в их возникновении и исчезновении.

Природа является пробным камнем для диалектики, и надо сказать, что современное естествознание доставило для такой пробы чрезвычайно богатый, с каждым днем увеличивающийся материал и этим материалом доказало, что в природе все совершается диалектически, а не метафизически.

Но так как и до сих пор можно по пальцам перечесть естествоиспытателей, научившихся мыслить диалектически, то этот конфликт между достигнутыми результатами и укоренившимся способом мышления вполне объясняет ту безграничную путаницу, которая господствует теперь в теоретическом естествознании и одинаково приводит в отчаяние как учителей, так и учеников, как писателей, так и читателей.

[7] Если до конца прошлого столетия естествознание было преимущественно собирающей наукой, наукой о законченных предметах, то в нашем веке оно стало упорядочивающей наукой, наукой о процессах, о происхождении и развитии предметов и о связи, соединяющей процессы природы в одно великое целое.

Физиология, которая исследует процессы в растительном и животном организме; эмбриология, изучающая развитие отдельного организма от зародышевого состояния до зрелости; геология, изучающая постепенное образование земной коры, – все эти науки детища нашего века.

[8] Великая основная мысль, – что мир состоит не из готовых, законченных предметов, а представляет собой совокупность процессов, в которой предметы, кажущиеся неизменными, и делаемые головой мысленные их снимки (понятия) находятся в беспрерывном изменении, то возникают, то уничтожаются, – эта великая основная мысль со времени Гегеля до такой степени вошла в общее сознание, что едва ли кто-нибудь станет оспаривать ее в ее общем виде.

Но одно дело признавать ее на словах, другое дело – применять ее в каждом отдельном случае и в каждой данной области исследования. Если мы при исследовании постоянно исходим из этой точки зрения, то для нас раз навсегда утрачивает всякий смысл требование окончательных решений и вечных истин – мы никогда не забываем, что все приобретаемые нами знания по необходимости ограничены и обусловлены теми обстоятельствами, при которых мы их приобретаем.

Вместе с тем нам уже не могут больше внушать почтение такие непреодолимые для старой метафизики противоположности, как противоположности истины и заблуждения, добра и зла, тождества и различия, необходимости и случайности.

Мы знаем, что эти противоположности имеют лишь относительное значение: то, что ныне признается истиной, имеет свою ошибочную сторону, которая теперь скрыта, но со временем выступит наружу; и совершенно так же то, что признано теперь заблуждением, имеет истинную сторону, в силу которой оно прежде могло считаться истиной; то, что утверждается как необходимое, слагается из чистых случайностей, а то, что считается случайным, представляет собой форму, за которой скрывается необходимость, и т.д.

[9] Единство мира состоит не в его существовании, а в его материально­сти, которая доказывается долгим и трудным развитием философии и естествозна­ния.

Движение есть способ существования материи. Нигде и никогда не бывало и не может быть материи без движения, движения без материи.

Если поставить вопрос откуда берется мышление, то мы увидим, что оно – продукт челове­ческого мозга и что сам человек – продукт природы, разившийся в определенной природной обстановке и вместе с ней. Само собою разумеется в силу этого, что продукты человеческого мозга, являющиеся в последнем счете тоже продуктами природы, не противоречат остальной связи природы, а соответствуют ей.

Бестелесная субстанция – это такое же противоречие, как бестелесное тело. Нельзя отделить мышление от материи, которая мыслит. Материя является субъектом всех изменений.

Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной истинностью, – вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. В практике должен доказать человек истинность, т.е. действительность и мощь своего мышления.