Текст: к проблеме расшифровки смысла (богуславская В. В. )

Сегодня очевидна тенденция к отказу от поиска единственно правильного смысла текста. Текст рассматривается как задающий веер возможностей своей интерпретации. Текст обладает принципиальной множественностью, которая заключает в себе несколько разных смыслов. Вместе с тем обыденное сознание читателя противится тезису о "множественности смыслов" журналистского текста. Ведь в обществе культурной, социальной или этнической общности, всегда существуют рамки возможной интерпретации текста. Толкование текста, выходящее "за рамки", отвергается обществом, воспринимается как неправильное. Правда, это более характерно для художественного, а не для журналистского текста.

В целом существуют различные подходы к проблеме восприятия и интерпретации текста, которые исходят в своем анализе из разных принципов:

1-й Путь: автор - текст - реципиент.

Главным считается понять замысел автора. Следовательно, правильное понимание - понимание смысла, заложенного автором.

2-й Путь: текст - реципиент.

Главная задача - выявить возможности, заложенные в тексте для его толкования и интерпретации. Автор в данном случае как бы выносится "за скобки". Реципиент имеет "полную" свободу, ограниченную совокупностью его индивидуально-личностных качеств.

3-й Путь: реципиент - текст.

Главное - выявление характеристик самого реципиента (например, социума), которое диктует восприятие определенного текста. Толкование текста рассматривается как жестко обусловленное характеристиками самого воспринимающего текст.

При практическом применении третьего подхода возникает не менее сложная задача определения того, какие особенности интерпретации текста определены национальной культурой, социумом, а какие - индивидуальными особенностями языковой личности.

По мнению Д.Б. Гудкова [1], одна из главных причин различий в интерпретации одних и тех же текстов заключается в различных алгоритмах минимизации текста, выделения его "узловых точек". В результате "узловые точки" (существенные характеристики текста) фиксируются, а остальные (несущественные характеристики) отбрасываются, игнорируются.

Алгоритм восприятия и оценки текста задается, прежде всего, корпусом инвариантов восприятия прецедентных текстов, которые хранятся в КБ (когнитивной базе) лингво-культурного сообщества. За прецедентными текстами закрепляется соответствующий статус: "классических" текстов. Именно они являются "эталоном", "образцом для подражания". Инварианты восприятия прецедентных текстов выступают как принятые в данном обществе образцы восприятия текстов.

Следовательно, когда автор оперирует символом прецедентного текста, он "обращается" к определенному инварианту восприятия прецедентного текста, "узловой точке", хранящейся в когнитивной базе национального сообщества.

Какой же текст может считаться прецедентным? Как он формируется? Применительно к задаче анализа лингвосоциокультурных моделей журналистских текстов был применен следующий порядок выявления прецедентного текста, полученный нами при переработке схемы его возможного пути появления, предложенной Д. Б. Гудковым [1], В.В. Красных [2], Д.В. Багаевой и И.В. Захаренко:

- внимательно просмотреть конкретный журналистский текст на предмет наличия в нем определенных образов, закрепленных в национальном культурном сознании. Например, Чебурашка, Бородинская битва;

- выявленный образ, закрепленный в культурном сознании, проанализировать на предмет порожденной совокупности различных текстов, то есть вспомнить, в каких текстах и какими авторами описывается данный образ;

- оценить достоверность того, что один из текстов (или несколько), порожденных структурированной совокупностью представлений знак о м большинству носителей языка, то есть оценить достоверность того, что тексты о выявленном образе были доступны, понятны и восприняты соответствующей читательской аудиторией;

- если достоверность высока, то текст, знакомый соответствующему большинству, можно считать эталонным, то есть прецедентным;

- выявить и оценить инвариант восприятия соответствующего прецедентного текста, то есть дать прогноз восприятия образа, закрепленного в культурном сознании.

Корпус прецедентных текстов и соответствующие инварианты восприятия фактически задают критерии оценки текстов и пути их интерпретации, тем самым формируя систему ценностных критериев и моделей разрешенного/запрещенного поведения в обществе.

При рассмотрении проблемы интерпретации журналистского текста нельзя не вспомнить о филологии в целом и о герменевтике в частности.

Герменевтика как раз и возникла как наука о понимании и истолковании текста. Герменевтический подход основан на представлениях об универсальности языковых (знаковых) структур и во многих отношениях свободен от тематических ограничений. Сегодня, не только зримо наблюдая достижения научно-технического прогресса, но и используя их в повседневной журналистской деятельности, можно утверждать, что герменевтическая идеология анализа текста очень близка к достижениям искусственного интеллекта, иногда и "сливаясь" с ним, например, в так называемой интерпретационной идеологии.

Сопоставим эвристики герменевтики и их компьютерные аналоги.

Герменевтическая метафора в самой своей сути адресатна и деятельностна. Понимание текста рассматривается как активный процесс, требующий от интерпретатора проведения определенных операций, обеспечивающих разрыв герменевтического круга. Каждое из направлений в герменевтике предлагает свои рецепты проникновения в смысл текста, которые могут быть представлены в виде эвристик. В герменевтическом подходе впервые было обращено внимание на включенность текста в рамки дискурса, диалога, коммуникации на естественном языке.

"Топография" диалогового взаимодействия задает следующие аспекты исследования феномена понимания текста:

1) языковой;

2) когнитивный;

3) порождающий;

4) ситуационный.

1. Языковой (лингвистический) аспект представлен тремя основными эвристиками:

- эвристика о лингвистическом значении: требует внимательного прочтения текста с опорой на анализ смысла слов, словосочетаний, предложений и грамматических категорий;

- сущностная эвристика: восстановление по лингвистическому значению описываемой ситуации, положения дел, концептуального мира и т.п. для понимания скрытых и явных интенций автора;

- эвристика универсальных категорий: обращение внимания интерпретатора к тем общим понятиям, на которых основывается концептуальный мир текста.

2. Когнитивный аспект связывает процедуры анализа с когнитивными системами либо автора текста, либо адресата на основе телеологической авторской эвристики: используется для канонизации того или иного способа прочтения текста (интерпретация значения текста зависит от того, насколько читатель проник в замысел автора, в мир его представлений, целей и желаний).

В современном виде процедура понимания текста воплощена в концепции «интереса» О.Р. Шенка. Согласно гипотезе Шенка, понимание текста прямо зависит от конкретных коммуникативных целей читателя [3]. В подавляющем большинстве ситуаций адресат извлекает из текста только отдельные фрагменты, содержащие те или иные ключевые слова, связанные с активизированными в сознании адресата структурами знаний.

3. Ситуационный аспект оказывает влияние на процесс понимания с различных сторон за счет:

- контекстной авторской эвристики;

- контекстной адресатной эвристики;

- эвристики кумулятивного знания.

4. Порождающий аспект включает:

- дискурсную эвристику: понимание текста рассматривается как процесс коммуникативного речевого взаимодействия между адресатом и смыслом текста;

- эвристику понимания как творчества: расширяет возможные рамки интерпретации текста.

Кроме эвристик, в той или иной мере соответствующих этапам понимания и указывающих необходимые составляющие интерпретации текста на естественном языке, в герменевтике существует ряд установок, позволяющих зафиксировать сам факт того, что понимание имело место за счет так называемых внетекстовых эвристик, а именно:

- эвристики действий: наличие действий или хотя бы их плана свидетельствует, что понимание имело место;

- эвристики объяснения и оценки.

Таким образом, видно, что знание и понимание механизма интерпретации текста позволяет журналисту заранее прогнозировать поведение читательской аудитории и является необходимой характеристикой профессионального мастерства.

ЛИТЕРАТУРА

1. Гудков Д.Б. Межкультурная коммуникация. - М., 2000. С. 61.

2. Красных В.В. Человек разумный. Человек + "говорящий"? (Некоторые размышления о языковой личности и не только о ней)// Функциональные исследования. Вып. 4. - М., 1997. С. 110 с.

3. Шенк Р. Обработка концептуальной информации / Р. Шенк.- М.: Энергия, 1980. – 361 с.

Газетная речь включается в своеобразную стилистическую перестройку[1]:

1) тексты СМИ стали тем полем, на котором были открыты границы между литературным языком и внелитературными формами национального языка; не существует больше стилистических границ между газетной речью, просторечием, жаргонами и диалектами; при этом роли второстепенных форм национального языка меняются: диалекты утрачивают свое влияние на язык СМИ, а жаргоны и просторечие, наоборот, приобретают сильную власть над газетной речью;

2) газетная речь вышла из жесткой системы книжных стилей и активно взаимодействует с разговорной речью; при этом ближайшим к газетной речи соседом среди книжных стилей становится деловая речь;

3) газетная речь активно взаимодействует с рекламными и ораторскими текстами - вновь актуализированными подсистемами литературного языка (это происходит в значительной степени потому, что СМИ являются основным каналом для передачи речевых сообщений подобного типа), которые при всей своей близости к языку СМИ все-таки подчиняются иным стилистическим закономерностям.

В такой ситуации стилистическая идентичность газетной речи оказывается под очевидной угрозой.

Современная стилистическая ситуация в СМИ состоит в том, что цель газеты, журнала или телевизионной передачи становится как бы шлюзом, который открывает или, наоборот, закрывает путь «чужому» стилистическому потоку. И если этот путь открывается, то журналист нередко освобождается от обязанностей находить какое-либо оправдание «чужим» стилистическим средствам.

При этом газетный материал является источником культурологической информации и представляет собой[2]:

- образец / модель национально-культурной специфики речевого общения, «портрет речевой эпохи», в котором дается речь общества;

- фрагмент национальной культуры, который дает достаточно полное представление о политических, экономических и социокультурных процессах.

Рассмотрим, например, косовский, югославский текст. Где границы этого текста, где его начало, как отделить актеров от зрителей, слово от действия, правых и виноватых? Не создавая больше текста. Странный такой текст получается — его «иное», «за текстом» постоянно этот текст разрушает. Разрушает и шокирующим образом создает — это ужасно... Но в трагизме текста есть какая-то особая пустота, провал, отсутствие опоры, «безнадежность»; мы ощущаем, что в этот текст вписаны пределы нашей идентичности (европейской, славянской, православной, мусульманской, «левой», «правой», общечеловеческой), пределы вины, быть может, рациональности как таковой. И поэтому он бросает вызов — собственно это вызов убийства. Конечно же, этот текст, как и всегда, абсолютно открыт для любого чтения, но речь идет не об интерпретации, речь идет о том, для чего больше подходит слово «шок»[3].

Именно побудительностью к объективирующей рефлексии и отличается печатный текст. В журналистском тексте, с точки зрения психолингвистики, сохраняются следы невербального поведения участников коммуникации, и он обладает большой степенью интерпретативности. При восприятии текста у читателя возникает своеобразная проекция текста (термин российского библиопсихолога Н.А. Рубакина), которая является результатом включения содержания текста в смысловое поле реципиента. Именно в сознании реципиентов журналистский текст обретает свое существование, превращаясь в проекцию текста[4].

Сегодня социальный опыт и знания людей складываются из двух основных составляющих:

- непосредственных социальных контактов;

- за счет восприятия событий и явлений, опосредованных сообщениями средств массовой коммуникации.

Важно помнить, что все психические образования (и понятия, и лексические значения) находятся в сознании и никогда не покидают его. В тексте имеют место лишь звуковые (графические) оболочки слов[5].

Язык современной газеты является главным помощником в стремлении человека освободиться от необходимости запоминать ненужное, излишнее в соответствии с одним из рациональных свойств человеческого мышления.

Именно поэтому процесс общения через СМИ как одна из форм взаимодействия людей рассматривается с позиции практики социального общения, формирующая сознание, представления, интересы, идеологию.

Журналистский текст является «авторским»; читатель всегда получает интерпретацию информации, как бы ни подчеркивался ее объективный характер[6]. Следовательно, наряду с такими способами коммуникативного влияния как убеждение и внушение, важным фактором журналистского текста является оценочность. Этический критерий западной журналистики, используемый вместо отечественной «пропаганды», оказался для наших СМИ неактуален. Хотя одной из отличительных черт современной журналистики стал отказ от открытой пропаганды. На смену пропаганде пришло «глубоко запрятанное» манипулирование массовым сознанием.

Практика социального общения выработала всего два способа коммуникативного влияния с помощью сообщений – убеждение и внушение.

Убеждение предполагает такой сдвиг в сознании людей, который делает их готовыми защищать конкретную точку зрения. В процессе общения само убеждение сводится к созданию и передаче сообщений, в каждом из которых обязательно содержится тезис, подтверждаемый доводами и демонстрацией истинности тезиса на основе бесспорных аргументов или эмоционально окрашенных аргументов, сводящихся к характеристике личности[7].

При внушении особую важность имеет группа факторов, связанных с ориентацией партнера ни личность того, кто внушает[8].

Непосредственным результатом процессов убеждения и внушения является формирование/закрепление/изменение или подавление в сознании аудитории требуемых установок. Требуемая оценка высказывания задается заранее, закладывается в сообщение, но ее присутствие в тексте незаметно, она не навязывается, а исподволь внушается адресату[9]. Английские психологи называют оценку одним из наиболее регулярно осуществляющихся коммуникативных побудителей.

Суть современного процесса массовой коммуникации как одностороннего потока сообщений, направленных с помощью СМИ к большому количеству относительно анонимных и весьма разнородных читателей, заключается, прежде всего, в целесообразно организованном систематическом распространении особым образом подготовленных сообщений – информации среди рассредоточенных аудиторий[10]. Распространяемая информация всегда четко ориентирована на оказание идеологического влияния на настроения, мнения, оценки, решения и поведение значительных масс людей, что и определяет следующие социальные функции массовой коммуникации:

- функция распространения знаний о действительности;

- функция социального регулирования и управления;

- функция распространения культуры;

- функция развлечения.

И. Руденко отмечает: «Сегодня голод не на факты – на точки зрения. На яркое слово»[11].

Журналисты создают скорее виртуальную реальность, чем изображают происходящее. Никакое эмпирическое явление по сути дела не является тем, что предъявляет журналист человеку. Представляются события, а, следовательно, дается истолкование и часто дается оценка. Истолкование и оценка даются с точки зрения того, как журналист понял эту ситуацию, что он понял из того, что увидел[12].

Другим прагматическим аспектом массовой коммуникации является поиск наиболее эффективных манипуляторских приемов за счет наличия в передаваемых сообщениях основной и дополнительной информации.

Последние исследования показали, что реакции аудитории на процессы массовой коммуникации, ранее не поддававшиеся систематизации и типологизации, четко разграничиваются по социоментальным признакам, или по так называемым «группам сознания»[13]. Ведь еще в 1928 г. был сделан вывод о языке газеты как особом функциональном единстве, о влиянии социальных факторов (возраст, образование, среда) на словарь индивидуума[14].

Следовательно, наиболее целесообразен анализ журналистских текстов в рамках теории деятельности и языковой деятельности А.Н. и А.А. Леонтьевых[15], семиосоциопсихологической теории коммуникации Т.М. Дридзе и теории самоорганизации. Ведь осуществляя свою культурную миссию, в целом положительную, журналист одновременно выступает как деструктивная сила. Он не только переносит нас из одной ситуации в другую, позволяет нам жить более широкими, значимыми событиям, но и невольно создает хаос, усиливает страхи и слухи, способствует культивированию некритического восприятия действительности[16].