double arrow

II. Принципы организации и деятельности государственного аппарата в различных концепциях

2

ПЛАТОН (427 – 347 до н.э.)

[должностные лица в проектах идеального государства]

В своем проекте идеального государства Платона, стремясь соблюсти прежде всего общественное благо – обеспечить квалифицированное управление государством и пресечь возможные злоупотребления своим положением, - говорит о требованиях, предъявляемых к стражам государства и законов (т.е. к должностным лицам), об организации их жизни.

ПЛАТОН. ГОСУДАРСТВО

Собр. соч.: В 4 т. Пер. с древнегреч. / Общ. ред. А.Ф. Лосева, В.Ф. Асмуса, А.А. Тахо­-Годи. Авт. вступ. ст. и ст. в прим. А.Ф. Лосев. Прим. А.А. Тахо-Годи. М.: Мысль, 1994.

Т. З. С. 79-420. (Философское наследие. Т. 117)

... Невозможно одному человеку с успехом владеть многими искусства­ми. … Чтобы у нас успешнее шло сапожное дело, мы запретили сапожнику даже пытаться стать земледельцем, или ткачом, или домостроителем; так же точно и всякому другому мы поручили только одно дело, к которому он годится по своим природным задаткам, этим он и будет заниматься всю жизнь, не отвлекаясь ни на что другое, и достигнет успеха, если не упустит время. А разве не важно хорошее выполнение всего, что относится к военному делу? Или оно настолько легко, что земледелец, сапожник, любой другой ремесленник может быть вместе с тем и воином? [374a-d; с. 136]

... Чем более важно дело стражей, тем более оно несовместимо с другими занятиями, ведь оно требует мастерства и величайшего старания. …Для этого занятия требуется иметь соответствующие природные задатки. …Нашим делом было бы отобрать тех, кто по своим природным свойствам годен для охраны государства [374е; с. 136-137].

... Они должны быть кроткими к своим людям и грозными для неприятеля. В противном случае им не придется ждать, чтобы их истребил кто-нибудь другой: они сами сделают и погубят себя [375с, с. 137].... Будущий страж нужда­ется еще вот в чем: мало того, что он яростен, он должен по своей природе еще и стремиться к мудрости [375е, с. 138].... Безупречный страж государства будет у нас по своей природе обладать и стремлением к мудрости, и стремлением по­знавать, а также будет проворным и сильным [376с, с. 139]....

... Начальствовать должны те, кто постарше, а быть под началом те, кто помоложе.... И при том начальствовать должны самые лучшие....Здесь требуется и понимание, и способности, а кроме того, и забота о государстве [412с].

... Из стражей надо выбрать таких людей, которые, по нашим наблюде­ниям, целью всей своей жизни поставили самое ревностное служение государственной пользе и ни в коем случае не согласились бы действовать вопреки ей [412d,e, с. 181].

... Надо искать людей, которые всех доблестнее стоят на страже своих взглядов и считают, что для государства следует делать все, по их мнению, наилучшее. Даже в их детские годы, предлагая им занятия, надо наблюдать, в чем кто из них бывает особенно забывчив и поддается обману. Памятливых и не поддающихся обману надо отбирать, а кто не таков, тех отвергнуть.... Надо также возлагать на них труды, тяготы и состязания и там подмечать то же самое.... Надо, стало быть, устроить для них испытание и третьего вида, то есть проверку при помощи обольщения, и при этом надо их наблюдать... Кто прошел это испытание и во всех возрастах - детском, юношеском и зрелом - выказал себя человеком цельным, того и надо ставить правителем и стражем государства, ему следует воздавать почести и при жизни, и после смерти, удостоив почетных похорон и особо увековечив о нем память. А кто не таков, тех надо отвергнуть. [413с-414а, с: 182-183].

... Прежде всего никто [из стражей] не должен обладать никакой частной собственностью, если в том нет крайней необходимости. Затем, ни у кого не должно быть такого жилища или кладовой, куда не имел бы доступа всякий желающий. Припасы, необходимые для рассудительных и мужественных зна­токов военного дела, они должны получать от остальных граждан в плату за то, что их охраняют. Количества припасов должно хватать стражам на год, но без излишка. Столуясь все вместе, как во время военных походов, они и жить будут сообща... Им одним не дозволено в нашем государстве пользоваться золотом и серебром, даже прикасаться к ним, быть с ними под одной крышей, украшаться ими или пить из золотых и серебряных сосудов[11]. Только так могли бы стражи остаться невредимыми и сохранить государство. А чуть только заведется у них собственная земля, дома, деньги, как сейчас же из стражей станут они хозяевами и земледельцами; из союзников сделаются враждебными им владыками; ненавидя сами и вызывая к себе ненависть, питая злые умыслы и их опасаясь, будут они все время жить в большем страхе перед внутренними врагами, чем перед внешними, а в таком случае и сам они, и все государство устремятся к своей скорейшей гибели [416d -417b, с. 186-187].

... Нет ничего удивительного, если наши стражи именно таким образом будут наиболее счастливы; а впрочем, мы [с. 188] основываем это государство, вовсе не имея в виду сделать как-то особенно счастливым один из слоев его населения, но, наоборот, хотим сделать таким все государство в целом. Ведь именно в таком государстве мы рассчитывали найти справедливость, а нeсправедливость, наоборот, в наихудшем государственном строе и на основании этих наблюдений решить вопрос, так долго нас занимающий. Сейчас мы лепим в нашем воображении государство, как мы полагаем, счастливое, но не в отдельно взятой его части, не так, чтобы лишь кое-кто в нем был счастлив, но так, чтобы оно было счастливо все в целом [420bс, с. 189].

... Потомство стражей, если оно неудачно, надо переводить в другие сословия, а одаренных людей из [423с] остальных сословий - в число стражей. Этим мы хотели показать, что и каждого из остальных граждан надо ставить на то одно дело, к которому у него есть способности, чтобы, занимаясь лишь тем делом, которое ему подобает, каждый представлял бы собою единство, а не множество: так и все государство в целом станет единым, а не множественным....

Кто-нибудь, возможно, найдет,... что все наши требования слишком многочисленны и высоки для стражей. Между тем все это пустяки,... [423d, с. 193].

Все жены этих мужей должны быть общими, а отдельно пусть ни одна, ни одна ни с кем не сожительствует. И дети тоже должны быть общими, и пусть родители не знают своих детей, а дети - родителей [457cd, с. 232].

... И прежде нами сказанное, а еще более то, что мы сейчас говорим, сделает из них подлинных стражей и поможет тому, чтобы они не разнесли государство в клочья, что обычно бывает, когда люди считают своим не одно и то же, но каждый - другое: один тащит в свой дом все, что только может приобрести, не считаясь с остальными, а другой делает то же, но тащит уже в свой дом; жена и дети у каждого свои, а раз так, это вызывает и свои, особые для каждого радости или печали. Напротив, при едином у всех взгляде насчет того, что считать своим, все они ставят перед собой одну и ту же цель и, насколько это возможно, испытывают одинаковые состояния, радостные или печальные....

Тяжбы и взаимные обвинения разве не исчезнут у них, попросту говоря, потому, что у них не будет никакой собственности, кроме своего тела? Все остальное у них общее. Поэтому они не будут склонны к распрям, которые так часто возникают у людей из-за имущества или по поводу детей и родственников.... И не будет у них также оснований судиться из-за насилий и оскорблений. Мы им скажем, что дать отпор своему ровеснику - дело прекрасное и справедливое, и обяжем их заботиться о своем телесном развитии [464c-e, с. 241].

Пока в государствах не будут царствовать философы либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино - государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди - а их много, ­которые ныне стремятся порознь либо к власти, либо к философии, до тех пор...государствам не избавиться от зол, да и не станет возможным для рода человеческого и не увидит солнечного света то государственное устройство, которое мы только что описали словесно [473с-е, с. 252-253].

... Философы-то и должны править:... некоторым людям по самой их природе подобает быть философами и правителями государства, а всем прочим надо заниматься не этим, а следовать за теми, кто руководит [474с, с. 253].

Разве не будет одной из постоянных мер предосторожности не допускать, чтобы вкус к рассуждениям появлялся смолоду?... Подростки, едва вкусив от таких рассуждений, злоупотребляют ими ради забавы, увлекаясь противоречиями и подражая тем, кто их опровергает, да и сами берутся опровергать других, испытывая удовольствие от того, что своими доводами они, словно щенки, тащат и рвут на части всех, кто им подвернется....После того как они сами опровергнут многих и многие опровергнут их, они вскорости склоня­ются к полному отрицанию прежних своих утверждений, а это опорочивает в глазах других людей и их самих да заодно и весь предмет философии....Ну а кто постарше, тот не захочет принимать участия в подобном бесчинстве; скорее он будет подражать человеку, желающему в беседе дойти до истины, чем тому, кто противоречит ради забавы, в шутку. Он и сам будет сдержан, и занятие свое сделает почетным, а не презренным [539b-d, с. 324-325]...

Разве не относится к мерам предосторожности все то, о чем мы говорили раньше: допускать к отвлеченным рассуждениям лишь упорядоченные и стойкие натуры, а не так, как теперь, когда за это берется кто попало, в том числе совсем неподходящие люди?... Это необходимая мера. В сравнении с тем, кто развивает свое тело путем гимнастических упражнений, будет ли достаточен вдвое больший срок для овладения искусством рассуждать, если постоянно и напряженно заниматься лишь этим?...После [четырех - шести лет занятий] их надо будет заставить занять государственные должности - как военные, так и другие, подобающие молодым людям, пусть они никому не уступят и в опытности. Вдобавок надо на всем этом их проверить, устоят ли они перед разнообразными влияниями или же кое в чем поддадутся....[На это отводится] пятнадцать лет. А когда им будет пятьдесят, то тех из них, кто уцелел и всячески отличился, - как на деле, так и в познаниях ­- пора будет привести к окончательной цели - заставить их устремить ввысь свой духовный взор и взглянуть на то самое, что всему дает свет, а увидев благо само по себе, взять его за образец и упорядочить и государство, и частных лиц, а также самих себя - каждого в свой черед - на весь остаток своей жизни. Большую часть времени они станут проводить в философство­вании, а когда наступит черед, будут трудиться над гражданским устройством, занимать государственные должности - не потому, что это нечто прекрасное, а потому, что так необходимо ради государства. Таким образом, они постоянно будут воспитывать людей, подобных им самим, и ставить их стражами государства взамен себя, а сами отойдут на Острова блаженных, чтобы там обитать. Государство на общественный счет соорудит им памятники и будет приносить жертвы как божествам, если это подтвердит Пифия, а если нет, то как счастливым и божественным людям [539d-540c, с. 325].

ПЛАТОН. ЗАКОНЫ

Собр. соч.: В 4 т. Пер. с древнегреч. / Общ. ред. А.Ф. Лосева, В.Ф. Асмуса, А.А. Тахо­-Годи. Авт, ст. в прим. А.Ф. Лосев. Прим. А.А. Тахо-Годи. М.: Мысль, 1994. Т. 4. С. 71­-437 (Философское наследие. Т. 12)

…Всякому ясно, что законодательство - это великое дело. Но если хо­рошо устроенное государство поставит непригодную власть над хорошо установленными законами, то законы эти не принесут никакой пользы и положение создается весьма смешное; более того, это наносит государству ве­личайший ущерб и приводит его к гибели....

Потому... и надо, чтобы лица, законно домогающиеся правительственных должностей, представили достаточное доказательство добродетели как своего так и своей собственной, начиная с детства и вплоть до времени избрания. В свою очередь, и будущие избиратели должны быть хорошо воспитаны, в духе законов, чтобы путем порицания или одобрения либо выбрать, либо отвергнуть избираемого - смотря по заслугам каждого [751b-d, с. 201]

АРИСТОТЕЛЬ (384-322 до н.э.)

[Понятие должностных лиц, способы замещения должностей, против злоупотребления должностных лиц, иные вопросы]

В «политике» (особенно в кн. II, IV, VI) значительное внимание уделяется и различным аспектам организации и деятельности государственного аппарата, в частности, характеристике различного вида должностных лиц, способам замещения должностей, порядку принятия управленческих решений.

АРИСТОТЕЛЬ. ПОЛИТИКА

Соч.: в 4 т. Пер. с древнегреч. / Общ. ред. А.И. Доватура. М: Мысль, 1983. Т 4.

С. 375-644. (Философское наследие. Т 90)

VХII.1. В непосредственной связи с предыдущим стоит вопрос о распределении должностей. И по поводу этой части государственного устройства можно задать много разнообразных вопросов; сколько должно быть должнос­тей, чем ведают должностные лица и каков срок их полномочий (ведь в одних государствах избирают должностных лиц на шестимесячный срок, в других – на еще более, короткий, в третьих - на год, в четвертых - на более продолжитель­ное время), должны ли быть должности пожизненными или долгосрочными, или ни то ни другое, но одни и те же лица должны занимать должности по несколько раз, или один и тот же человек не может дважды занимать долж­ность, а лишь один раз? 2. Также относительно организации должностей сле­дует обсудить, из кого, кем и каким образом должны быть замещаемы должности. Нужно суметь указать всевозможные решения этих разнообразных во­просов в теории и затем приложить эти решения на практике, сообразуясь с тем, какие должности для какого государственного строя полезны.

Не так легко дать определение и того, что, собственно, надлежит называть должностями. Для государственного общения потребны многие руководители; поэтому не всех их, назначаемых путем избрания и по жребию, следует считать должностными лицами... [с. 518].

3. Должностными лицами в собственном смысле следует называть тех, которым предоставлено право для определенного круга дел иметь законосовещательную, решающую и распорядительскую власть, в особенности эту последнюю, потому что с понятием «распоряжаться» прежде всего связано представление о всякого рода власти. Однако такого рода различение не имеет, строго говоря, никакого практического значения (потому что никогда еще не случалось, чтобы должностные лица спорили о том, присвоено ли им само название должностных лиц); вопрос этот, однако, имеет некоторое зна­чение с отвлеченной точки зрения.

4. Какие должности и сколько их потребно для существования государ­ства? Какие должности не необходимы, но полезны для хорошо устроенного государства? Вот вопросы, решение которых имеет большое значение для всякого государства, в частности для государств небольших. Что касается больших государств, то в них можно и должно установить такой порядок, чтобы определенной должности соответствовал определенный круг деятельности; большое количество граждан дает возможность многим из них всту­пать в должности, так что на одни из должностей можно назначать одно и то же лицо лишь по истечении продолжительного времени, а на другие ­всего один раз; да и всякое дело будет делаться лучше, когда о нем будет заботиться человек, занятый одним делом, а не многими. [1299а]

5. В небольших государствах по необходимости приходится сосредоточи­вать в руках немногих граждан много должностей: вследствие малонаселен­ности не легко устроить так, чтобы многие занимали должности, да и где взять тех, которые станут их преемниками. Правда, и для небольших госу­дарств иной раз бывают нужны те же самые должности и законы, [с. 519] что и для больших; разница только в том, что в небольших государствах зачастую одни и те же должности приходится возлагать на одних и тех же лиц, в боль­ших же государствах к этой мере приходится прибегать лишь по прошествии значительного промежутка времени. Поэтому в небольших государствах ничто не препятствует возлагать много поручений на одних и тех же лиц...

И еще вопрос: следует ли распределять должности в соответствии с характером подлежащих их ведению дел или же сообразуясь с людьми? Я имею в виду, например, следует ли одному должностному лицу наблюдать за общим благочинием, или нужно особое должностное лицо для наблюдения за благочинием детей и женщин. 7. Необходимо считаться, наконец, и с различием видов государственного устройства; в связи с этим следует задать себе вопрос: есть ли разница или нет в характере должностей в каждом из видов государственного устройства? Например, одни и те же ли должности являются главными в демократии, олигархии, аристократии, монархии безотносительно к тому, замещаются ли эти должности людьми равного и одинакового положения или же в одних государствах - людьми одного положения, в других - другого (например, в аристократиях должностными лицами являются люди образованные, в олигархиях - богатые, в демократиях - свободнорожденные). Или же некоторые должности оказываются различными в зависимо [с. 520] от различия видов государственного устройства, но только в одних случаях оказывается полезным, чтобы они были одинаковыми, а в других - разными, так как уместно придать одним и тем же должностям иногда широкий круг деятельности, иногда узкий.

8. Некоторые должности свойственны особенно тому или иному виду государственного строя [1299Ь]....

10. Теперь нужно постараться основательно обсудить вопрос о способах замещения должностей. Различие этих способов сказывается в трех отношениях; из соединения их неизбежно вытекает самое разнообразие всех способов. Во-первых, кто назначает на должности; во-вторых, из кого они замещаются; в-третьих, каким образом это происходит. В соответствии с этим существуют три разновидности: на должности [с. 521] назначают либо все граждане, либо некоторые из них и либо из всех, либо из некоторых определенных, например, из граждан, удовлетворяющих имущественному цензу, или из родовитых, или из выдающихся своей добродетелью, или из отличающихся чем-либо другим подобным, например в Мегарах - на числа возвратившихся из изгнания принявших участие в борьбе против демократии; притом либо путем избрания, либо посредством жребия. 11. В свою очередь, эти способы можно соединять по два. Я имею в виду следующее: на одни должности назначают некоторые, на другие - все; одни должности замещаются из всех, другие - из некоторых; одни - путем выбора, другие - по жребию [1300а, с. 522]...

V. VII.9. Но самое главное при всяком государственном строе - это посредством законов и остального распорядка устроить дело так, чтобы должностным лицам невозможно было наживаться. За этим с особой тщательностью должно следить в государствах олигархических. Масса, отстраняемая от участия в государственном управлении, не очень уж негодует по этому поводу, напротив, она даже довольна, если каждому предоставляют возможность спокойно заниматься своими частными делами; но если она думает, что правители расхищают общественное добро, тогда ее огорчает то, что она не пользуется ни почетными правами, ни прибылью [с. 1308Ь, с. 547]....

14. Тремя качествами должны обладать те, кто намерен занимать высшие должности: во-первых, сочувствовать существующему государственному строю; затем, иметь большие способности к выполнению обязанностей, сопряженных с должностью; в-третьих, отличаться добродетелью и справедливостью, соответствующими каждому виду государственного строя [с. 548]. Ведь если не одно и то же считается правомерным при всех видах государственного строя, то и в понимании того, что такое справедливость, неизбежно существует различие. И вот возникает затруднение: что, если всего этого не окажется налицо у одного и того же человека, каким образом здесь следует сделать выбор? [1309а] Например, один обладает способностями полководца, но порочен и не сочувствует данному виду государственного строя; другой - человек справедливый и сочувствует, но способностей полководца не имеет, - каким образом нужно произвести выбор? 15. По-видимому, в данном случае нужно считаться с двумя соображениями: какими качествами в большей степени и какими - в меньшей обладают все люди. Поэтому в вопросе, касающемся военного предводительства, скорее следует отдать предпочтение опытности в военном деле, нежели добродетели: военные способности встречаются реже, порядочность­ - чаще. В вопросах, касающихся сохранности сумм и распоряжения казной, следует поступать наоборот: здесь требуется добродетель больше той, какая свойственна большинству, а знания, какие при этом потребны, - общее достояние. Но может возникнуть вопрос: если имеются налицо способности и сочувствие к государственному строю, к чему еще добродетель? Ведь уже эти два качества будут приносить пользу. Но разве не может случиться, что обладающие этими двумя качествами окажутся людьми, не знающими удержу? И подобно тому как они, несмотря на знание и любовь к себе, все-таки не в состоянии блюсти себя, так ничто не помешает некоторым вести себя таким же образом по отношению к общественным делам [1309Ь, с. 549]...

III.II.9.... Существует и такая власть, в силу которой человек властвует над людьми себе подобными и свободными. Эту власть мы называем властью государственной; проявлять ее правитель должен научиться, пройдя сам школу подчинения; например, чтобы быть гиппархом, нужно послужить в коннице, чтобы быть стратегом, нужно послужить в строю, быть лохагом, таксиархом. И совершенно правильно утверждение, что нельзя хорошо начальствовать, не научившись повиноваться [1277Ь, с. 452].

Н. МАКИАВЕЛЛИ (1469-1527)

[советы правителю; освобождение политики от морали]

Никколо Макиавелли практически исключает применение моральных оценок к действиям правителей государства, освобождает политику от морали. Един­ственный критерий оценок поступков государя - эффективность их управленческого воздействия. Допустимы и вполне оправданы любые действия, направленные на удержание власти, на благо государства и приносящие соответст­вующие положительные результаты. В этой связи нашла свое публичное и официальное выражение введенная в научный оборот проблема «макиавеллизма» и «антимакиавеллизма» [12].

«... Труды Макиавелли оказали влияние не только на развитие политико-правовой идеологии, но и на реальную политику ряда государственных деятелей, одни из которых (Ришелье, Наполеон, Муссолини) открыто признавали это влияние, другие же, следуя практическим рекомендациям Макиавелли, его же лицемерно порицали («Анти-Макиавелли» Фридриха II Прусского). В одном из своих строго секретных писем для членов Политбюро ЦК РКП(б) Ленин называл Макиавелли умным писателем по государственным вопросам, справедливо говорившем о способах достижения известной политической цели» [13].

Н. МАКИАВЕЛЛИ. ГОСУДАРЬ

Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве / Предисл., коммент. Е.И. Темнова. М.: Мысль, 1997. С. 37-108

Мы уже говорили выше, как необходимы князю крепкие основы, иначе он неизбежно погибнет. Главные основы всех государств, как новых, так и старых или смешанных, - это хорошие законы и сильное войско. И так как не может быть хороших законов там, где нет сильного войска, а где есть сильное войско, конечно, будут хорошие законы, то я не стану рассуждать о законах, а скажу о войсках [с. 70].

Итак, князь не должен иметь другой цели, другой мысли, никакого дела, которое стало бы его ремеслом, кроме войны, ее учреждений и правил, ибо это - единственное ремесло, подобающее повелителю. В нем такая сила, которая не только держит у власти тех, кто родились князьями, но нередко возводит в это достоинство частных людей. И наоборот, можно видеть, что, когда князья думали больше об утонченной жизни, чем об оружии, они лишались своих владений. Главная причина потери тобой государства - пренебрежение к военному ремеслу, а условие приобретения власти - быть мастером этого дела [с. 76-77]...

Вообще надо усвоить, что людей следует или ласкать, или истреблять, так как они мстят за легкие обиды, а за тяжелые мстить не могут; поэтому оскорбление, которое наносится человеку, должно быть таково, чтобы уже не бояться его мести [с. 44].

Хорошо примененными жестокостями (если только позволено сказать дурном, что оно хорошо) можно назвать такие, которые совершаются только один раз из-за необходимости себя обезопасить, после чего в них не упорствуют, но извлекают из них всю возможную пользу для подданных. Они применены дурно, если вначале редки, а с течением времени все разрастаются, вместо того чтобы кончиться. Кто идет первым путем, тот с помощью Бога и людей может еще найти средство спасти свое положение... Другим же удержаться немыслимо.

Поэтому надо хорошо помнить, что, овладевая государством, захватчик должен обдумать все неизбежные жестокости и совершить их сразу, чтобы

не пришлось каждый день повторять их и можно было, не прибегая к ним вновь, успокоить людей и привлечь к себе благодеяниями. Кто поступает иначе по робости или под влиянием дурного совета, тот вынужден постоянно держать в руке нож; никогда не может он положиться на своих подданных, они же из-за постоянных и все новых притеснений никогда не могут чувствовать себя в безопасности. Дело в том, что обиды следует наносить разом, потому что тогда меньше чувствуешь их в отдельности, и поэтому они меньше озлобляют; напротив, благодеяния надо делать понемногу, чтобы они лучше запечатлелись. Но властитель - и это самое важное - должен уметь жить со своими подданными так, чтобы никакие случайные обстоятельства - не­счастные или счастливые - не заставляли его меняться. Ведь если такая необходимость настанет в дни неудач, то зло уже будет не ко времени, а добро твое окажется бесполезным, потому что его сочтут сделанным поневоле, и не будет тебе за него никакой благодарности [с. 63]...

Но так велико расстояние от того, как протекает жизнь в действительности, до того, как должно жить, что человек, забывающий, что делается ради того, что д6лжно делать, скорее готовит свою гибель, чем спасение. Ведь тот, кто хотел бы всегда исповедовать веру в добро, неминуемо погибает среди столь [с. 78] многих людей, чуждых добра. Поэтому князю, желающему удержаться, необходимо научиться умению быть недобродетельным и пользоваться или не пользоваться этим, смотря по необходимости....

Всякий, я знаю, согласится, что было бы делом, достойным величайшей хвалы, если бы нашелся князь, который из всех... свойств имел бы только те, что считаются хорошими. Но так как нельзя ни обладать ими всеми, ни вполне проявлять их, потому что этого не допускают условия человеческой жизни, то князь должен быть настолько мудр, чтобы уметь избегать бесславия таких пороков, которые лишали бы его государства, других же пороков, не угрожающих его господству, он должен беречься, если это возможно; если же он не в силах это сделать, то может дать себе волю без особенных коле­баний. Наконец, пусть он не страшится дурной славы тех пороков, без кото­рых ему трудно спасти государство; ведь если вникнуть как следует во все, то найдется нечто, что кажется добродетелью, но верность ей была бы гибелью князя; найдется другое, что кажется пороком, но, следуя ему, князь обеспе­чивает себе безопасность и благополучие [с. 79]...

К вещам, которых князь должен больше всего беречься, относится возбуждение к себе презрения и ненависти, а щедрость ведет тебя к тому и другому. Поэтому больше мудрости в том, чтобы остаться с именем скупца, которое приносит тебе бесчестье без ненависти, чем из желания быть названным щедрым неизбежно получить имя хищника, от которого будет и бесчестье, и ненависть [с. 81].

... Каждый властитель должен стремиться к тому, чтобы его считали милостивым, а не жестоким. Однако надо предостеречь от проявления этого милосердия некстати.... Князь не должен бояться, что его ославят безжалостным, если ему надо удержать своих подданных в единстве и верности. Ведь, показав, в крайности, несколько устрашающих примеров, он будет милосерд­нее тех, кто по своей чрезмерной снисходительности допускает развиться беспорядкам, вызывающим убийства или грабежи; это обычно потрясает целую общину, а кары, налагаемые [с. 81] князем, падают на отдельного человека. Из всех властителей новому князю меньше других можно избегнуть молвы о жестокости, так как новые государства окружены опасностями....

Все же князь должен быть осмотрителен в своей доверчивости и поступ­ках, не пугаться себя самого и действовать не торопясь, с мудростью и человеколюбием, чтобы излишняя доверчивость не привела к неосторожности, а слишком большая подозрительность не сделала его невыносимым.

Отсюда пошел спор, лучше ли, чтобы его любили, а не боялись, или наоборот. Отвечают, что желательно было бы и то и другое. Но так как совместить это трудно, то гораздо вернее внушить страх, чем быть любимым, если уж без чего-нибудь одного пришлось бы обойтись. Ведь о людях можно вообще сказать, что они неблагодарны, изменчивы, лицемерны, трусливы перед опасностью, жадны до наживы. Пока ты им делаешь добро, они все твои, предлагают тебе свою кровь, имущество, жизнь, детей, все до тех пор, пока нужда далека, как я уже сказал, но, как только она приближается, люди начинают бунтовать. Князь, который всецело положится на их слова, находя ненужными другие меры, погибнет. Дело в том, что дружба, приобретаемая деньгами, а не вели­чием и благородством души, хоть и покупается, но в действительности ее нет, и, когда настанет время, на нее невозможно рассчитывать; при этом люди меньше боятся обидеть человека, который внушал любовь, чем того, кто дей­ствовал страхом. Ведь любовь держится узами благодарности, но так как люди дурны, то эти узы рвутся при всяком выгодном для них случае. Страх же основан на боязни, которая не покидает тебя никогда.

Однако князь должен внушать страх таким образом, чтобы если не заслу­жить любовь, то избежать ненависти, потому что вполне возможно устрашать и в то же время не стать ненавистным. Он всегда этого добьется, если не тронет ни имущества граждан и подданных, ни жен их. Когда придется все же пролить чью-нибудь кровь, это надо сделать, имея для того достаточное оправдание и явную причину, но больше всего надо воздерживаться [с. 82] от чужого имущества, потому что люди забудут скорее смерть отца, чем по­терю наследства. Кроме того, повод отнять имущество всегда окажется, и тот, кто начинает жить грабежом, всегда найдет повод захватить чужое; наоборот, случаи пролить кровь гораздо реже и представляются не так скоро.

Когда же князь выступает с войсками и под его начальством находится множество солдат, тогда безусловно необходимо не смущаться именем жестокого, потому что без этого в войске никогда не будет ни единства, ни готовности к действию [с. 83]...

Как похвально было бы для князя соблюдать данное слово и быть в жизни прямым, а не лукавить - это понимает всякий. Однако опыт нашего времени показывает, что великие дела творили как раз князья, которые мало считались с обещаниями, хитростью умели кружить людям головы и в конце концов одолели тех, кто полагался на честность.

Вы должны поэтому знать, что бороться можно двояко: один род борьбы - это законы, другой - сила; первый свойственен человеку, второй - зверю. Так как, однако, первого очень часто недостаточно, приходится обращаться ко вто­рому. Следовательно, князю необходимо уметь хорошо владеть природой как зверя, так и человека. Этому скрытым образом учили князей старинные писа­тели, сообщавшие, как Ахилл и много других древних князей были отданы на воспитание кентавру Хирону, чтобы он за ними наблюдал и охранял их. Иметь наставником полузверя, получеловека означает не что иное, как то, что князю нужно уметь владеть природой того и другого; одно без другого непрочно.

Итак, раз князь вынужден хорошо владеть природой зверя, он должен взять примером лисицу и льва, так как лев беззащитен против сетей, а лисица беззащитна против волков. Следовательно, надо быть лисицей, чтобы распознавать западню, и львом, чтобы устрашать волков. Люди, бесхитростно по­лагающиеся на одну только львиную силу, этого не понимают. Итак, разум­ный правитель не может и не должен быть верным данному слову, когда такая честность обращается против него и не существует больше причин, побудив­ших его дать обещание. Если бы люди были все хороши, такое правило было бы дурно, но так как они злы и не станут держать слово, данное тебе, то и тебе нечего блюсти слово, данное им. Никогда не будет у князя недостатка в законных причинах, чтобы скрасить нарушение обещания.

Этому можно было бы привести бесконечное число недавних примеров и показать, сколько мирных договоров, сколько обещаний союза обратились в ничто, в пустой звук из-за вероломства князей. Кто искуснее других умел действовать по-лисьему, тому и приходилось лучше. Однако необходимо уметь хорошо скрыть в себе это лисье существо и быть великим притворщиком и лицемером: ведь люди так просты и так подчиняются необходимости данной минуты, что кто обманывает, всегда найдет такого, который даст себя обойти [с. 84].

... Итак, князь должен особенно заботиться, чтобы с уст его никогда не сошло ни одного слова, не преисполненного перечисленными выше пятью добродетелями, чтобы, слушая и глядя на него, казалось, что князь - весь благочестие, верность, человечность, искренность, религия. Всего же важнее видимость этой последней добродетели. Люди в общем судят больше на глаз, чем на ощупь; глядеть ведь может всякий, а пощупать - только немногие. Каждый видит, каким ты кажешься, немногие чувствуют, какой ты есть, и эти немногие не смеют выступить против мнения толпы, на стороне которой величие государства; а ведь о делах всех людей, и больше всего князей, над которыми нельзя потребовать суда, судят по успеху. Пусть князь заботится поэтому о победе в сохранении государства - средства всегда будут считаться достойными и каждым будут одобрены, потому что толпа идет за видимостью и успехом дела [с. 85]...

... Князья должны передавать другим дела, вызывающие недовольство, а милости оказывать сами [с. 88].

И. КАНТ (1724-1804)

[об увольнении должностных лиц]

С позиций теории общественного договора - имея в виду определенные взаимоотношения между правителем и народом - И. Кант рассматривает одну из проблем службы в государственном аппарате.

И. КAНТ. МЕТАФИЗИКА НРАВОВ

Соч.: В 8 т. М: Чоро, 1994. Т. 6. С 224-543

D. К праву верховного повелителя в государстве относится также: 1) распределение должностей, т.е. ведение дел, которое оплачивается...

Что касается гражданской службы, то здесь возникает [с. 362] вопрос: имеет ли суверен право по своему усмотрению отнять должность у того, кому он сам ее пожаловал (должностное лицо не совершило при этом никакого преступления)? Я утверждаю: нет! Ибо то, что объединенная воля народа никогда не решит в отношении гражданских служащих, и глава государства не сможет решить в отношении этой воли. А народ (именно на него падают расходы, связанные с назначением на должность служащего) хочет, вне всякого сомнения, чтобы этому последнему возложенная на него работа была по плечу, но это возможно только благодаря длительной подготовке и обучению, за время которой он не может быть обучен другому делу, которое дало бы ему средства к существованию; стало быть, должности занимали бы, как правило, люди, которые не обладали бы нужным умением и зрелостью суж­дений, достигаемой опытом; а это противоречит цели государства, для [осуществления] которой необходимо также, чтобы каждый служащий подни­мался с низшей должности на высшую (в противном случае высшие долж­ности попадали бы в руки одних только негодных людей), стало быть, мог бы рассчитывать на пожизненное обеспечение [с. 363].

Н.М. КАРАМЗИН (1766-1826)

[о качествах должностных лиц]

Н.М. КАРАМЗИН. ЗАПИСКИ О ДРЕВНЕЙ И НОВОЙ РОССИИ В ЕЕ ПОЛИТИЧЕСКОМ И ГРАЖДАНСКОМ ОТНОШЕНИЯХ

М., 1991. С. 88-103

... Главная ошибка законодателей сего царствования состоит в излишнем уважении форм государственной деятельности: от того - изобретение различных министерств, учреждение Совета и пр. Дела не лучше производятся - только в местах и чиновниками другого названия. Последуем иному правилу, и скажем, что не формы, а люди важны. Пусть министерства и Совет существуют: они будут полезны, если в министерстве и в Совете увидим только мужей, знаменитых разумом и честью. Итак, первое наше доброе желание есть, да способствует Бог Александру в счастливом избрании людей! Такое избрание, а не учреждение Сената с коллегиями ознаменовало величием цар­ствование Петра во внутренних делах империи. Сей монарх имел страсть к способным людям, искал их в кельях монастырских и в темных каютах: там нашел Феофана и Остермана, славных в нашей государственной истории. Обстоятельства иные и скромные, тихие свойства Души отличают Александра от Петра, который везде был сам, со всеми говорил, всех слушал и брал на себя по одному слову, по одному взору решить достоинство человека; но да будет то же правило: искал людей! Кто имеет доверенность Государя, да замечает их вдали для самых первых мест. Не только в республиках, но и в монархиях кандидаты должны быть назначены единственно по способностям. Всемогущая рука единовластителя одного ведет, другого мчит на высоту; медленная постепенность есть закон для множества, а не для всех. Кто имеет ум министра, не должен поседеть в столоначальниках или секретарях. Чины унижаются не скорым их приобретением, но глупостью или бесчестием са­новников; возбуждается зависть, но скоро умолкает пред лицом достойного. Вы не образуете полезного министерства сочинением Наказа, - тогда образуете, когда приготовите хороших министров. Совет рассматривает их предложение, но уверены ли вы в мудрости его членов? Общая мудрость рождается только от частной. Одним словом, теперь всего нужнее люди!

Но люди не только для министерства, или Сената, но и в особенности для мест губернаторских. Россия состоит не из Петербурга и не из Москвы, а из 50 или более частей, называемых губерниями; если там пойдут дела, как должно, то министры и Совет могут отдыхать на лаврах; а дела пойдут, как должно, если вы найдете в России 50 мужей умных, добросовестных, которые ревностно станут блюсти вверенное каждому из них благо полумиллиона россиян, обуздают хищное корыстолюбие нижних чиновников и господ жес­токих, восстановят правосудие, успокоят земледельцев, ободрят купечество и промышленность, сохранят пользу казны и народа. Если губернаторы не имеют или не хотят делать того, - виною худое избрание лиц; если не имеют способа, - виною худое образование губернских властей. 1) Каковы ныне, большею частью, губернаторы? Люди без способностей и дают всякою не­правдою наживаться секретарям своим - или без совести и сами наживаются. Не выезжая из Москвы, мы знаем, что такой-то губернии начальник - глупец и весьма давно! в такой-то - грабитель, и весьма давно!... Слухом земля полнится, а министры не знают того, или знать не хотят! К чему же служат ваши новые министерские образования? К чему писать законы, разве для потом­ства? Не бумаги, а люди правят. 2) Прежде начальник губернии знал над собою один Сенат; теперь, кроме Сената, должен относиться к разным ми­нистерствам! Сколько хлопот и письма!.. А всего хуже то, что многие части в составе губерний не принадлежат к его ведомству: школы, удельные имения, казенные леса, дороги, воды, почта - сколько пестроты и многочисленнос­ти!.. Выходит, что губерния имеет не начальника, а начальников, из коих один в Петербурге, другие в Москве... Система правления весьма не согласная с нашею старинною, истинно-монархическою, которая соединяла власти в наместнике для единства и силы в их действиях. Всякая губерния есть Россия в малом виде; мы хотим, чтобы государство управлялось единою, а каждая из частей оного - разными властями; страшимся злоупотреблений в общей власти, но частная разве не имеет их? Как в большом доме не может быть исправности без домоправителя, дающего во всем отчет господину, так не будет совершенно порядка и в губерниях, пока столь многие чиновники действуют независимо от губернаторов, ответствующих государю за спокойствие государства и, гораздо более, всех живущих в Петербурге министров, членов Совета, сенаторов. Одна сия мысль не убеждает ли в необходимости возвысить сан губернаторский всеобщим уважением? Да будет губернатор, что были наместники при Екатерине! Дайте им достоинство сенаторов, согласите оное со отношениями их к министрам, которые в самом деле долженствуют быть единственно секретарями государя по разным частям, и тогда умейте только избирать людей!

Вот главное правило. Второе, не менее существенное, есть: умейте обходиться с людьми! Мало ангелов на свете, не так много и злодеев, гораздо более смеси, т.е. добрых и худых вместе. Мудрое правление находит способ усиливать в чиновниках побуждение добра или обуздывает стремление ко злу. Для первого есть награды, отличия, для второго - боязнь наказаний. Кто знает человеческое сердце, состав и движение гражданских обществ, тот не усомнится в истине сказанного Макиавелли, что страх гораздо действительнее, гораздо обыкновеннее всех иных побуждений для смертных. Если вы, путешествуя, увидите землю, где все тихо и стройно, народ доволен, слабый не утеснен, невинный безопасен, - то скажете смело, что в ней преступления не остаются без наказания. Сколько агнцев обратилось бы в тиг­ров, если бы не было страха! Любить добро для его собственных прелестей есть действие высшей нравственности - явления, редкого в мире: иначе не посвящали бы алтарей добродетели. Обыкновенные же люди соблюдают правила честности, не столько в надежде при обрести тем особенные некоторые выгоды, сколько опасаясь вреда, сопряженного с явным нарушением сих правил. Одно из важнейших государственных зол нашего времени есть бесстрашие. Везде грабят, и кто наказан? Ждут доносов, улики, посылают сенаторов для исследования, и ничего не выходит! Доносят плуты - честные терпят и молчат, ибо любят покой. Не так легко уличить искусного вopa-судью, особенно с нашим законом, по коему взяткобратель и взяткодатель равно наказываются. Указывают пальцем на грабителей - и дают им чины, ленты, в ожидании, чтобы кто на них подал жалобу. А сии недостойные чиновники, в надежде на своих, подобных им, защитников в Петербурге, беззаконствуют, смело презирая стыд и доброе имя, коего они условно лишились. В два или три года наживают по нескольку сот тысяч и, не имев прежде ничего, покупают деревни! Иногда видим, что государь, вопреки своей кротости, бывает расположен и к строгим мерам: он выгнал из службы двух или трех сенаторов и несколько других чиновников, оглашенных мздоимцами; но сии малочисленные примеры ответствуют ли бесчисленности нынешних мздоимцев? Негодяй так рассуждает: «Брат мой N.N. наказан отставкою; но собратья мои, такие-то, процветают в благоденствии: один многим не указ, а если меня и выгонят из службы, то с богатым запасом на черный день, - еще найду немало утешений в жизни!»...

И. БЕНТАМ (1748-1832)

[о недостатках в деятельности законодательного органа; средства предупреждения зло­употреблений властью]

Иеремия Бентам в 1791 г. написал специально для Франции свой известный «Опыт политической тактики», впоследствии переработанный Дюмоном и изданный в 1815 г. под новым названием «Тактика законодательных собраний». «Этот труд, несомненно, отразился на строе конституционных государств: идеи тактики легли в основу законодательных собраний всего мира, и Бентам по справедливости провозглашен отцом парламентаризма» [14].

В «Тактике законодательных собраний» И. Бентам говорит о сущности и назначении представительных собраний, об основном принципе их деятельности - гласности, о разделении законодательного органа на две палаты, о председателе собрания, о праве законодательной инициативы и внесения предложений, о про­цедурных проблемах деятельности - порядке работы, объявления предложений, законопроектов, их редакции, прениях, обязательности трех чтений законопроектов, поправках, отсрочках, голосовании и о многих других вопросах.

И. БЕНТАМ. ТАКТИКА ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫХ СОБРАНИЙ

Перевод М.К. СПб., 1907. 188 с. (Политические опыты)

Слово тактика, заимствованное с греческого и общеизвестное в применении к военному делу, обозначает собственно искусство приводит в порядок. Оно может быть отнесено к искусству руководить операциями политического корпуса так же, как и к умению управлять действиями армии.

Под порядком здесь подразумевается цель. Следовательно, тактика политических собраний есть наука, которая учит вести собрания к цели их учреждения, посредством соблюдения порядка в их действиях. В этой отрасли уп­равления, как и во многих других, цель имеет, так сказать, пассивный харак­тер. Для достижения ее следует избегать неудобств и предусматривать затруднения, которые являются в каждом многочисленном собрании, призванном для совместных совещаний.

Искусство законодателя ограничивается устранением всего, могущего вредить свободному и планомерному выполнению их функций. Польза или вред, приносимые собранием, зависит от двух главных условий. Наиболее существенное и влиятельное из них это - состав собрания, затем - его способ действий. Предметом данного сочинения является главным образом способ действия политических собраний [с. 11].

Состав собрания, количество и качество его членов, способ их избрания, а также отношение членов собрания к народу и государству - все это принадлежит уже к области политического устройства. По поводу этих вопросов первостепенной важности я укажу лишь на то, что состав законодательного собрания будет наилучшим при наибольшем количестве точек соприкосновения с народом [с. 12]...

Главнейшие недостатки законодательных собраний могут быть подведены под следующие десять пунктов:

1. Бездействие.

2. Бесполезное решение.

3. Нерешительность.

4. Промедление.

5. Ссоры.

6. Неожиданности или поспешность [с. 47].

7. Колебания в принятии мер.

8. Подлоги.

9. Решения, неправильные по форме.

10. Решения, неправильные по содержанию.

Рассмотрим вкратце каждый из них.

1. Бездействие предполагает существование вопросов, требующих разрешения, но не находящих его вследствие того, что собрание ничего не делает. Недостаток активной деятельности может вытекать из разных причин: напр., когда нет достаточных побуждений превозмочь естественную беспечность, когда заранее не установлен порядок занятий, когда собрание в праве обсуж­дать лишь представления исполнительной власти. Бывает также, что причины бездействия заключаются, как это было в старинных французских генераль­ных штатах, в несогласии относительно предварительных действий, а также по вопросам этикета председательствования, порядка рассмотрения дел и т.п.

2. Бесполезное решение - вредно, не только вследствие потери времени, но и ввиду того, что, увеличивая количество законов, оно затемняет их смысл и затрудняет их понимание и изучение.

З. Нерешительность - это состояние колебания в вопросах, которые необходимо разрешить. Допустим, что предложенная мера вредна; нерешитель­ность в этом случае не только затянет время, но еще вызовет в публике опа­сение, что мера эта будет в конце концов все-таки принята. Предположим, напротив, что мера хороша; в таком случае то зло, которое могло бы быть ею пресечено, продолжает существовать, а благие последствия откладываются на все время продолжения нерешительности.

4. Промедления. Этот пункт очень схож с предыдущим, но все же несколько от него отличается. Можно жаловаться на нерешительность в тех случаях, когда решение уже было постановлено [с. 48]. Нерешительность в законодательных вопросах соответствует отказу в правосудии, а излишние промедления в обсуждении - бесполезным отсрочкам в судопроизводстве. Сюда можно отнести все бесполезные и неясные действия, предварительные переговоры, не приводящие к решению, вопросы неправильно поставленные или представленные в плохом виде, личные распри, излишнее остроумие, актер­ство и т.д.

5. Неожиданности. Поспешность. Неожиданности заключаются во внезапном решении, которое проводят, пользуясь отсутствием части членов или же не давая собранию ни времени, ни средств к всестороннему выяснению дела.

Поспешность вредна, так как она может скрыть неожиданности или же сообщить подозрительный характер даже целесообразному решению.

6. Колебания в принятии мер. Этот недостаток имеет много общего с промедлениями, но зло, вызываемое им, значительно серьезнее. Колебания ослабляют уверенность в мудрости собрания и в продолжительном действии принятых мер.

7. Ссоры. Потеря времени при ссорах - еще наименьшее зло. Вражда и себялюбие в политических собраниях создают обстановку как раз обратную той, которая необходима для искания истины; они часто ведут к образованию непримиримых партий и даже к междоусобной войне. В истории Рима и Польши много примеров такого рода. Между тем война - это совокупность наиболее разрушительных действий, а потому междоусобная война, по крайней мере, вдвое вреднее внешней войны.

Если бы даже и не было такого рокового исхода, вражда в политическом собрании отвлекает внимание от тех предметов, которыми оно должно было бы заниматься [с. 49]...

8. Недобросовестность. Под этим общим понятием я разумею все действия, отклоняющиеся от абсолютной честности в приемах политического собрания. Добросовестность должна быть его душой. Мне кажется, что это положение не будут оспаривать даже те, которые наименее соблюдают его. С развитием понимания общественных интересов оно будет приобретать все 60льшее и большее значение.

9. Решения неправильные по своей редакции. Под неправильной редакцией я понимаю такое изложение, которое грешит не по содержанию, а по форме и не передает вполне ясно того, что законодатели хотели выразить. Излишняя пространность изложения, чрезмерная краткость и пропуски, неясность мысли, двусмысленности, могущие вызвать противоположные толкова­ния, - все это относится к недостаткам редакции.

10. Решения неправильные по содержанию, т.е. прямо противоположные тому, что нужно для общественного блага. Это такой недостаток, к которому в конце концов сводятся все перечисленные.Если собрание принимает незаконное или вредное решение, то следует предположить, что это решение ложно передает его волю, так как собрание, составленное должным образом, всегда будет стараться согласовать свои решения с общим благом. Только следующие причины могут заставить его от этого отклониться:

1. Отсутствие членов. Воля собрания - это воля большинства его членов. Чем больше членов отсутствует при составлении решения, тем менее вероя­тий, что воля, провозглашенная общей, действительно будет таковой.

2. Недостаток свободы. Голосования могут не соответствовать внутренней воле голосующих, если при производстве их было оказано постороннее давление.

3. Соблазн. Если были употреблены способы соблазнить [с. 50] членов собрания личными выгодами, то весьма возможно, что провозглашаемая ими воля не соответствует их совести.

4. Ошибка. Если члены собрания не имели возможности выяснить себе вопрос или положение вещей было представлено им в ложном свете, выраженная ими воля - не та, какая могла бы быть при большем знакомстве делом.

Вот, следовательно, недостатки, которые могут иметь месть в политическом собрании от самого начала его действий до конечных результатов. Чем больше собрание будет их остерегаться, тем ближе будет подходить к совершенству.

Каждая статья регламента сама по себе должна стараться предотвращать какой-либо недостаток, но этого мало; необходимо, чтобы общая система тактики была хороша, так как только тогда она может представить все преимущества, вытекающие из стройного целого. Чем более будут процветать собрании разум и истинное сознание свободы, тем оно будет ближе к совершенству. Члены его явятся тогда во всеоружии своих способностей и вместо ослабления и стеснения друг друга будут оказывать взаимную помощь и двигаться ровным шагам к определенной цели.

Всякий беспорядок способствует развитию дурных влияний и приводит к тирании или анархии, деспотизму или демагогии. При неправильной организации собрание действует неправильно; то слишком медленно, то слишком быстро: предварительные переговоры, например, затягиваются, а решения постановляются слишком стремительно. Бывает даже, что часть членов вынуждена отказаться от всякого влияния, от какой бы то ни было независимости мнений. Собственно говоря, с этой минуты политическое собрание уже не существует. Все обсуждения подготовляются в тайне небольшим количеством лиц, которые могут стать тем более опасными, что, действуя именем собрания, они не боятся ответственности [с. 51].

И. Бентам, рассуждая в «Основных началах уголовного кодекса» о проблемах предупреждения злоупотреблений властью, касается многих принципов организации деятельности государственного аппарата.

Н.М. БЕНТАМ. ОСНОВНЫЕ НАЧАЛА УГОЛОВНОГО КОДЕКСА

Избр. соч. Пер. (по англ. изданию Боуринга и французскому Дюмона) А.Н. Пыпина и А.Н Неведомского / Предисл. / Ю.Г. Жуковского. СПб. 1867. Т. 1. С. 471-678. (Библиотека классических западноевропейских писателей в русском переводе)

Я перехожу к разным средствам, которыми правительства могут пользоваться для предупреждения злоупотреблений власти со стороны тех, кому они вверяют долю своей власти....

1. Разделить власть на отдельные отрасли.

Всякое разделение власти есть утонченность, внушаемая опытом. Самый естественный план, представляющийся прежде всего, - тот, который отдает все в руки одного: приказание, с одной стороны, повиновение - с другой составляют род договора, условия которого легко определяются, когда тот, кто должен управлять, не имеет товарища. У всех восточных народов устройство правления сохраняла до сих пор свои первобытные черты. Монархическая власть нисходит без разделения из одного этажа в другой, от высшего до низшего, от великого Могола до простого гавильдара [с. 656]

Когда Сиамский король услыхал от голландского посланника об аристократическом правлении, он расхохотался при мысли об этой нелепости.

Это главное средство здесь только указывается.... Это деление не должно производить властей отдельных и независимых: это привело бы к анархии. Всегда надобно признавать власть, высшую над всеми остальными, которая не получает закон, а дает его и которая остается властна в самых правилах, какие налагает на себя в своем способе действий.

2. Разделить частные отрасли власти, каждую между разными участниками [с. 657]...

3. Отдать власть увольнения в другие руки, чем власть назначения.

... Гордость заинтересовывает человека не осуждать своего собственного выбора. Независимо от всякой привязанности, начальник будет меньше расположен выслушивать жалобы против кого-нибудь из его собственных подчиненных, чем расположен будет человек индифферентный, и начальник будет иметь предрассудок самолюбия в свою пользу.... В Англии выбор министров принадлежит королю; но парламент может на деле сменить их, составляя большинство против них. Однако это есть только непрямое применение этого принципа [с. 659]

4. Не допускать, чтобы областные правители долго оставались в тех же областях.

Этот принцип применяется в особенности к значительным областям, в отдаленных местностях, и особенно в местностях, отделенных от главной массы государства.

Правитель, вооруженный большой властью, если ему дадут достаточно времени, может замыслить свою независимость. Чем дальше он остается на месте, тем больше он может утвердиться, составляя себе партию или присоединяясь к одной из партий, уже существовавших да него. Отсюда угнетение для одних и пристрастие к другим. Если бы даже партий и не было, он может сделаться виновен в тысяче злоупотреблений власти, на которые не захотели бы или не посмели жаловаться государю....

Чтобы не делать неудовольствия индивидуумам, нужно, чтобы этот по­рядок вещей был постоянный. Надо приучить умы считать эту перемену определенной и необходимой в известные эпохи. Если бы она происходила только в некоторых случаях, она могла бы способствовать к прооизведению того зла, которое она должна предотвращать [с. 660]...

5. Обновлять управляющие корпорации перемещением.

Аргументы в пользу того, чтобы не оставлять правителя в его должности на долгое время, еще с большей силой применяются к совету или к управляющей корпорации. Сделайте их постоянными: тогда, если они соглашаются между собой относительно общего характера их мер, можно думать, что между этими мерами будет много таких, цель которых будет служить им и их друзьям за счет общества [с. 661]...

Те, которые будут устранены, будут ли изъяты от нового избрания на известное время или навсегда? Если они будут изъяты только на время, то непременно случится, что они будут избираемы снова и что дух федерации пойдет в корпорации своим прежним порядком. Если они будут изъяты от избрания навсегда, то общество будет лишено талантов и опытности своих наиболее даровитых слуг. Вообще, это политическое средство, кажется, есть только недостаточная замена других средств, о которых будет сказано дальше, и особенно публичности всех дел и всех счетов.

Этот порядок круговой смены (гotation) принят был в Англии в больших торговых компаниях и несколько лет назад введен был в управление Индийской компании....

6. Допустить тайные осведомления.

Всякий знает, что в Венеции допускались Тайные осведомления (тайная полиция). Вокруг дворца св. Марка поставлены были в разных местах ящики, содержание которых регулярно рассматривалось государственными инквизиторами. Утверждают, что по этим безымянным обвинениям известных лиц хватали, заключали в тюрьму, ссылали или даже предавали смертной казни без всяких дальнейших доказательств. Если это правда, то нет ничего полезнее и рассудительнее первой части этого учреждения; и нет ничего вреднее и отвратительнее второй его части. Произвольный суд инквизиторов справедливо обесславил венецианское правительство, которое в других отношениях было вероятно благоразумно, так как оно очень долго держалось в состоянии спокойствия и процветания [с. 662]…

Конечно, по тайному извещению не следует трогать даже одного волос на голове и не следует производить ни малейшей тревоги в индивидууме; но... зачем лишать себя выгоды, которая может отсюда произойти? Официаль­ный чиновник судит о том, заслуживает ли предмет доноса его внимания. Если не заслуживает, он не дает ему никакого хода. В противном случае он приказывает доносителю явиться лично. После исследования фактов, если доноситель ошибается, он отсылает его, хваля его намерение и сохраняя в тайне его имя; если доноситель сделал злостное и предательское обвинение, его имя и его клевета должны быть сообщены обвиняемому. Но если донос основателен, то начинается юридическое преследование и доносчик обязан явиться, чтобы представить свои показания публично. …

Я поставил это средство под рубрику злоупотреблений против власти, потому что оно наиболее действительно против людей должностных [с. 663]

7. Введение жребия для просьб, адресуемых к государю.

Когда извещения будут доходить только до министра, они будут иметь свою пользу; но чтобы обеспечить вполне эту пользу, нужно, чтобы они могли доходить до сведения государя.

Великий Фридрих получал письма от малейшего из своих подданных, и часто писал ответы собственноручно. Этот факт мог бы показаться невероятным, если бы он не был положительно доказан. Из этого примера не следует заключать, чтобы то же самое было возможно во всех правительствах....

Существенная важность поддерживать постоянно открытыми сообщения, между подданным и монархом является в абсолютных монархиях; это нужно для того, чтобы подданный был уверен в защите; это нужно для того, чтобы монарх был уверен в своей свободе [с. 664]...

8. Свобода печати.

Выслушивайте все советы, это вам послужит только в пользу, и вы не рискуете от этого никаким вредом. Вот что говорит простой здравый смысл. Установить свободу печати значит допустить советы всех людей [с. 665]...

При старой французской монархии достаточно было, чтобы в Париже напечаталась книга по нравственной науке, - она уже возбуждала неблагоприятные подозрения. «Наказ» русской императрицы был запрещен во Франции. Стиль и мнения этого сочинения показались слишком популярными, чтобы их можно было терпеть во французской монархии.... Строгость цензуры только перенесла книжную торговлю к другим нациям и сделала более суровой ту сатиру, которую она должна была подавлять [с. 666].

9. Обнародовать соображения и факты, служащие основанием законам и другим актам администрации.

Это - необходимое звено в цепи благородной и великодушной политики, и необходимое добавление к свободе печати. Одно из этих учреждений вы должны дать народу, другое вы должны сделать для себя. Если правительство не удостаивает извещать нацию о своих мотивах в важных случаях, оно за­являет этим, что оно хочет быть всем обязано силе и что оно ставит ни во что мнение подданных....

Есть только два способа, которыми можно действовать с людьми, если хотят быть систематическими и последовательными: абсолютная скрытность или полная открытость действий. Держать народ в совершенном незнании о делах или дать ему сколько возможно большее знание, препятствовать ему составить себе какое-нибудь суждение или доставить ему возможность составить себе самое просвещенное суждение, поступать с ним как с ребенком или считать его за взрослого человека, - вот два плана действий, между которыми надо выбрать...

В большей части отраслей администрации было бы бесполезно и могло бы быть опасно обнародовать вперед основания, по которым [с. 667] извест­ные меры принимаются. Надобно только различать случаи, где нужно просвещать общественное мнение, чтобы помешать ему заблуждаться; но в деле законодательства этот принцип применим всегда. Можно принять общее пра­вило, что никогда не следует делать закона без основания, - или указывая его положительно, или подразумевая его молча....

10. Устранение произвола.

... С величайшей силой это зло господствовало во Франции и в Венеции. Эти два правительства, вообще умеренные, сами запятнали себя этой нелепостью.... Скажут: ведите себя хорошо и правительство не будет вашим вра­гом. Положим, но как я могу в этом увериться? Меня ненавидит министр, или его лакей, или лакей его лакея. Если этой ненависти нет сегодня, она может быть завтра, или этой ненависти подвергнется кто-нибудь другой, и меня могут принять за этого другого; я завишу не от своего поведения, [с. 668] но от того мнения, какое внушает мое поведение людям более сильным, чем я....

11. Направлять действия власти правилами и формальностями.

... Законы, ограничивающие подчиненных администраторов в пользова­нии их властью, могут быть разделены на два класса: к первому относятся те, которые ограничивают причины, где можно употреблять ту или другую власть; ко второму - те, которые определяют формальности, с какими надо исполнять эту власть. В законе должны быть определительно исчислены все эти причины и формальности: когда это сделано, подданные должны быть извещены, что это и есть те причины и единственные причины, по которым можно легально нарушить их безопасность, их свободу, их собственность, честь. - Таким образом, первый закон, которым должен начинаться великий кодекс, должен быть общий закон о свободе, закон, который стесняет власть, вверенную исполнителям, и ограничивает действие этой власти такими частными случаями, по таким-то особенным причинам [с. 669]...

12. Установить право ассоциаций, т.е. собраний граждан для выражения их чувств и желаний по поводу общественных мероприятий правительства.

Из тех прав, которые нация должна бы сохранять за собой, устанавливая правительство, это право есть главнейшее, как основа всех остальных. Но здесь почти бесполезно особенно останавливаться на нем: народы, владеющие этим правом, не нуждаются в рекомендации о его сохранении; а те которых его нет, имеют мало надежды получить его, потому что - что же могло побудить властителей дать им это право? [с. 670].

Р. фон ИЕРИНГ (1818-1892)

[нарушение законности должностными лицами - суть «юридическое убийство»]

Рудольф фон Иеринг говорит о важности элементарной законности в деятельности государственного аппарата. Преступление, совершенное должностным лицом, есть «настоящий смертный грех в области права».


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  


2

Сейчас читают про: