Особенности жанра. Композиция

«Война и мир» — уникакльное жанровое явление (в произведении более 600 героев, из них 200 исторических лиц, бесчисленное количество бытовых сцен, 20 сражений). Л. Н. Толстой пре­красно понимал, что его произведение не укладывается ни в один из жанровых канонов, В ста­тье «Несколько слов по поводу книги «Война и мир» (1868): «Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника». Тут же добавлял: «Начиная от «Мертвых душ» Гоголя и до «Мертвого дома» Достоевского, в новом периоде русской литературы нет ни одного художествен­ного прозаического произведения, немного выходящего из посредственности, которое бы вполне укладывалось в форму романа, поэмы или повести».

За «Войной и миром» закрепилось жанровое определение роман-эпопея, которое отражает со­четание в произведении признаков романа и эпопеи. Романное начало связано с изображением семейной жизни и частных судеб героев, их духовных исканий. Но, по убеждению Л. Н. Толсто­го, индивидуальное самоутверждение человека для него гибельно. Только в единении с другими, во взаимодействии с «жизнью общей» может развиваться и совершенствоваться. Главные при­знаки эпопеи: большой объем произведения, создающий картину жизни нации в исторически переломный для нее момент (1812 год), а также его проблемно-тематическая энциклопедичность, всеохватность. Но если суть древнего эпоса, гомеровской «Илиады», например, — главенство общего над индивидуальным, то в толстовской эпопее «жизнь общая» не подавляет индивидуаль­ного начала, а находится в органичном взаимодействии с ним.

Моделью-аналогом жанра и художественного мира романа-эпопеи в целом неслучайно назы­вают водяной шар-глобус, который видит во сне Пьер Безухов: «Глобус это был живой, колеб­лющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею». Образ водяного шара — это образ динамичного единства, образ «сопряжения» (слово-от­крытие Пьера) единичного и универсально-всеобщего, постоянного движения (изменчивости, бо­рения) и гармонии округлости (круг, шар-глобус, мир). Стремление к округлости, завершенности и замкнутости внутри себя — характерный признак древней эпопеи. В отличие от нее, толстов­ская эпопея невозможна без напряженного духовного движения индивидуальной человеческой личности, которая являет собой «каплю», отражающую океан, или мельчайшую, но значимую частицу шара-глобуса, представляющего мир. «Крутлость» в «Войнеи мире» — это гармония еди­нения, гармония согласия разнородных и часто противоположных устремлений, воль, намерений, без которого нет единства мира. А Пьер Безухов — первый толстовский герой, воплотивший во всей полноте то представление о Человеке, которое было сформулировано Л. Н. Толстым лишь в последние годы жизни, но которое формировалось у него, начиная с первых литературных опы­тов: «Человек — это Все» и «часть Всего».:

Те же образы повторяются в сне Пети Ростова, когда тот, засыпая, слышит «стройный хор музыки»: «Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы — но лучше и чище, чем скрипки и трубы, — каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с дру­гим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное». И еще: «С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг... свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него».

В. Камянов: «Один в зрительном, другой в музыкальном образе; один четко, другой отдаленно восприняли важнейшее для Л. Н, Толстого представление — «живой, колеблющийся шар» — и двойной ритм движущихся капель: слияние — разделение. Фуга — согласие инстументов в Петином сне, шар — согласие капель в ночном видении Пьера. Круг, шар, сфера составляют у Л. Н. Толстого как бы геометрию согласия».

Эту гармонию («геометрию согласия») несет в себе и собой «круглый» Платон Каратаев, как бы равновеликий «круглому», сферическому миру-шару и способный восстановить мир (согласие, гармонию) в душе другого человека — того же Пьера, в душе которого после казни «поджигате­лей» «все завалилось в кучу бессмысленного сора». Как идеальная капля, самодостаточная и сжа­тая другими каплями, — Платон Каратаев бесследно исчезает из людского моря, составляющего поверхность шара-глобуса.

В отличие от древнего эпоса, толстовский роман-эпопея изображает не только духовное дви­жение героев, но и вовлеченность их в непрерывный и бесконечный поток жизни. В «Войне и мире» нет завязок и развязок действия в привычном смысле. Открывающая роман сцена в сало­не Анны Шерер, строго говоря, ничего не «завязывает» в действии, но зато стразу вводит героев и читателей в движение истории — от Великой Французской революции до «сиюминутности». Вся эстетика книги подчинена одному закону: «Истинная жизнь всегда только в настоящем». На­стоящее — единственноехудожественное время «Войны и мира». Но настоящее — это не сумма моментов, а поток, в котором один момент в другой не перескакивает, а перетека­ет. В «Войне и мире»между сценами часто появляются эстетически неоднородные фрагменты: панорамные описания, пространные авторские рассуждения и т. д., и стык двух сцен совсем не резок и не очевиден. Новая сцена накатывается вместе с потоком жизни, вместе с неспешной, плавной, ничем себя не ограничивающей фразой. Читатель вместе с тем героем, которого автор в этот момент представил его вниманию, проживает во всей полноте настоящее, часто неощутимо перемещаясь туда, куда его несет неостановимое движение жизни. Если в начале действия рома­на Наташа едва перешагнула рубеж отрочества, Николай — юности, то в эпилоге уже 14-летний сын Андрея Болконского с замиранием сердца слушает разговорПьера с Николаем, мечтая быть рядом с Безуховым. Другими словами, жизнь и история предстают в «Войне и мире» как нескон­чаемый поток, длящееся настоящее, в котором движутся события и судьбы людей.

По этой причине если в романе и можно выделить военно-исторический, частно-семейный и авторско-философский пласты, то в высшей степени условно. На самом деле они тесно перепле­таются между собой в единое целое, ибо авторско-философский пласт лишь формулирует те идеи, которые художественно воплощены в двух других пластах, а эти два пласта неотделимыдруг от друга в силу закона времени, выведенного Л. Н. Толстым: «Что такое время? Нам говорят, мера движенья. Но что же движенье? Какое есть одно несомненное движенье? Такое есть одно, только одно: движенье нашей души и всего мира к совершенству». То есть Л. Н. Толстой считает рав­новеликими изменения (движения) «души» (частного, индивидуального) и «мира» (всеобщего, универсального), а сутью их движения — совершенствование.