Что видела Голова

В центре залы стоит гроб. Крышка его разделена на две части: первая, от пят до шеи, плотно закрыта, вторая, ровнёхонько под голову, открыта – под ту самую голову с глупыми усиками, которую вы можете наблюдать. Она то и дело фыркает и плюётся. Глаза бешено вращаются. Это голова писателя, которого, как вы помните, закопали живьём.

Время от времени гости бала подходят и общаются с головой:

- Ну, что ж ты? – издевается черномазенький мальчуган с бакенбардами, точно пух, и с бегающими, точно озорные дети, глазками, – Сам виноват. Наплодил вокруг себя дурные слухи – вот тебе и на! Стой теперь в гробу, друг. Ничем помочь не могу.

Черномазенький спешно ушёл, задевая рогами люстру, за новой девчушкой. Многим женщинам льстит, что поэт обращает на них внимание, – пусть он и страшненький, пусть всего на голову выше лилипутов, пусть и с такими рогами, карябающими пятиметровые потолки, – зато он самый настоящий Поэт!

Голове скучно: кругом все танцуют, громкая музыка, а ему даже не дают прикурить! Беспокоятся, гады, что он выронит сигару и подожжёт себя. Поэтому ему ничего не остаётся, кроме как подслушивать и подсматривать, что творится вокруг.

Вот доктор-морфинист, пытаясь убежать от воображаемого чёрного кота, припадает к гробу с головой.

- Спаси, друг!

- Как же я тебя спасу? Я всего лишь голова.

- Продай мне копирайт на одну фразу!

- Зачем? – удивляется голова. – Бери даром. На что мне теперь деньги?

Доктор-морфинист тут же убегает, постоянно оглядываясь, и, выкрикивая в пустоту: «Я тебя породил – я тебя и убью!»

Голова обращает внимание на странную картину: мужчина в лакированных американских туфлях бегает за стайкой девочек. С сачком. Они бегает по кругу. Радиус его около пяти метров. В центре круга сидит шансонье с сигаретой в зубах – у него огромные уши и нос с горбинкой. Поёт он старые дореволюционные песни.

Неожиданно зала смолкает. Тишина такая, что становится слышно, как надрываются свечи в попытках озарить пространство бала. Это Поэт приковал к себе всеобщее внимание. Его рога наконец-то отцепились и повисли на люстре. На их месте остались только маленькие обломанные рожки. Поэт трогает их, ещё не до конца осознавая, что случилось.

- Любо, братцы! – восторженно кричит он. – Свершилось!

И несётся Поэт в дальний закуток – там Поэт №2, в усмерть пьяный, пытается играть на гармошке.

- Видел брат? – тормошит его Поэт. – Видел? Спали!

- Кто спал? С кем спал? – не понимает Поэт №2.

- Рога спали! – не унимается черномазенький. – Наверное, литературоведы наконец-то поняли, что жена мне не изменяла!

- Так всё-таки спала? – спрашивает Поэт №2, указывая на рожки черномазенького.

- Ну, было пару раз – так и я не ангел!

- Чёрт ты из табакерки!

- Да, – Поэт потрогал рожки. – выходит, чёрт, раз осталась эта гадость.

В другом конце залы бегает старичок с красным обручем и подпевает: «А ты катись, колесо! Катись, колесо! Катись отсюда – и всё!». Он то и дело подталкивает его, чтобы треклятое катилось дальше. Борода его постоянно подпрыгивает и при особом угле зрения (как раз таком, на котором находится Голова из гроба), похожа на грозовую тучку. Старик светится счастьем: какое это удовольствие – предаваться детское забаве. Он останавливается, забыв про всё на свете, и хватается за животики. Смех его разносится по всей зале. Хлопок! И старик исчез, оставив Красное Колесо не при делах. Ещё один хлопок! Появился дервиш, босоногий, в лохмотьях. Он крикнул: «Пинь-пинь-пинь! Тарарахнул зинзивер!» Опять хлопок! И дервиш исчез.

В залу врывается шумная процессия. Ведёт её человек в солнцезащитных очках и пустой табличкой в руках. Они выкрикивают странные лозунги: «Да, Блок!», «Пушкин всё! Остальное ничто!» и прочее.

Хозяева гостям не рады, но тут уж ничего не попишешь.