2015-05-30
1132
Государство, осуществляя модернизацию “сверху”, с самого начала пошло на поводу у сторонников архаичного понимания рыночных преобразований, в основе которого лежит модель максимизации прибыли. Это породило “дикие” формы приватизации, привело к уничтожению конкурентной среды, основанной на трудовой мотивации, вызвало криминализацию общественных отношений. Прямым следствием так понятых рыночных реформ стало отсутствие системной политики производственно-технологического развития и деградация человеческого потенциала.
Взяв на вооружение тезис, согласно которому необходимая для утверждения рыночных отношений структурная и технологическая перестройка произойдет естественным путем, по мере формирования в рыночном секторе инвестиционных ресурсов, реформаторы полностью игнорировали человеческий потенциал как фактор реформ. В действительности оказалось, что консерватизм мышления, неготовность бывших советских людей к самоизменению и “рынкоизации” сознания задерживают внедрение рыночных отношений, чуждых прошлому воспитанию и образованию. Большинство производителей общественных благ так и не приобщилось реально ни к владению, ни к управлению собственностью. Преуспевают те, кто сумел освоить “рыночно-криминальные” модели поведения. Число же дезадаптированных людей растет. Так, проведенные в Новосибирске в 1996, 1998, 1999 гг. исследования показывают, что “число людей, чувствующих себя достаточно (хорошо и средне) приспособившимися к новой жизни, с течением времени не возрастает, а даже несколько сокращается: с 54% в 1996 г. до 43–44% в 1998 г. и в начале 1999 г. Соответственно возросла доля людей, испытывающих значительные трудности с адаптацией. В целом до половины людей не чувствуют себя в обществе благополучно”. Растет количество людей (с 4,4% в 1996 г. до 11,4% в 1999 г.) совершенно не приспособленных. Крайне пессимистичны самооценки людьми своего собственного эмоционального состояния, а также их оценки преобладающего настроения своих близких. “Если дифференцировать их по критериям уровня эмоционального стресса, то доля лиц в психологически благоприятном состоянии приблизится к 1/10, а почти 1/3 находятся в хроническом стрессе”.
Эти процессы подрывают конструктивные человеческие возможности, разрушают ресурсы человека, его способность переживать кризисные явления и, в конечном счете, гасят социальную энергию, стагнируя и углубляя кризис всех сфер российского общества. Реформы по такой модели только подталкивают общество к состоянию хаоса и распада. Часть людей не в состоянии адаптироваться к новым условиям и физически заболевают. Другие же тяготеют к бунту и накапливают деструктивную социальную субъектность. Исследования показывают, что за последний год уровень социальной напряженности в таком крупном городе, как Новосибирск, вырос почти в два раза “и сейчас более трети общества находится в состоянии “войны” с существующим экономическим, а следовательно, социальным и политическим порядком. Потенциально в любой момент эта доля может превысить 1/3 и достичь половины взрослого трудоспособного населения”[3]. Эти результаты хорошо согласуются с данными, полученными в других исследованиях. По результатам экспертного опроса глав администраций субъектов Федерации, большинство граждан России (71%) в сложившейся ситуации готовы предпринять активные действия (участвовать в демонстрациях, митингах, забастовках), а определенная часть может поддержать и крайние меры (13%). Наиболее решительно настроены врачи и учителя. По мнению экспертов, они готовы пойти на активные действия и даже на крайние меры (13%). Среди рабочих готовых на активные действия 73%, на крайние меры – 13%, среди пенсионеров – соответственно 57 и 15%, ИТР и служащих – 54 и 2%, безработных – 48 и 21%, селян – 29 и 4%, молодежи – 17 и 13%, военных – 6 и 10%. Причем доля агрессивно настроенных, готовых пойти на крайние меры граждан в 1997 г. заметно выросла по сравнению с результатами замеров общественного мнения населения России в предыдущие годы.
