2015-05-30
409
Ночью все кошки серы.
На соседней церкви пробило четыре часа.
– Господи, четыре часа! Я едва поспею вернуться домой до рассвета!
– Как, злая! Оставить меня так скоро?
– Нужно! Но мы скоро опять увидимся!
– Увидимся! Но дело в том, дорогая графиня, что я вас совсем не видел.
– Какой вы ребенок! Бросьте вашу графиню! Я донья Мария, и когда рассветет, вы увидите, что я не та, за кого вы меня принимаете.
– С какой стороны дверь? Я сейчас кликну кого-нибудь.
– Не надо. Помогите мне встать с кровати, Бернардо; я знаю комнату и сумею отыскать огниво.
– Осторожней, не наступите на битое стекло; вы вчера много его набили.
– Пустите меня: я сама все сделаю.
– Нашли?
– Ах да, это мой корсет. Пресвятая Богородица! Что мне делать? Я все шнурки перерезала вашим кинжалом!
– Нужно спросить другие у старухи.
– Не шевелитесь, я сама сделаю. Adios, querido Bernardo!65
Двери открылись и сейчас же опять захлопнулись. Громкий смех раздался из-за двери, Мержи понял, что добыча его ускользнула. Он сделал попытку догнать ее, но в темноте натыкался на мебель, запутывался в платьях и занавесках и все не мог найти дверей. Вдруг двери открылись, и кто-то вошел с потайным фонарем. Мержи сейчас же схватил в охапку женщину, несшую фонарь.
– Ага, попались! Теперь уж я вас не выпущу! – кричал он, нежно ее целуя.
– Оставьте же меня в покое, господин де Мержи! – произнес грубый голос. – Можно ли так тискать людей?!
Он узнал старуху.
– Чтоб черт вас побрал! – воскликнул он.
Он молча оделся, забрал свое оружие с плащом и вышел из дома в таком состоянии, будто человек, пивший превосходную малагу и хвативший, по недосмотру слуги, стакан из бутылки противоцинготной настойки, долгие годы остававшейся забытой в погребе.
Мержи был очень сдержан, передавая брату свое приключение; он рассказал об испанской даме редкой красоты, насколько он мог судить без освещения, но ни слова не проронил о появившихся у него подозрениях относительно того, кто была эта дама, скрывшая свое имя.
