XX. Легкая кавалерия

Jaffier. Не amongts us

That spares his father, brother, or his friend

Is damned.

Оtway. Venice Preserved, III, 2

Джефир. И тот из нас,

Кто брата пощадит, отца иль друга,

Будь проклят!

Отвей. Спасенная Венеция, III, 2

Вечером 24 августа отряд легкой кавалерии входил в Париж через Сент-Антуанские ворота. По сапогам и платью всадников, сплошь покрытым пылью, видно было, что они только что совершили длинный переход. Последние лучи умирающего дня освещали загорелые лица солдат; на этих лицах можно было прочесть смутное беспокойство, которое овладевает человеком при приближении какого-нибудь события, еще неведомого, но вызывающего зловещие предчувствия.

Отряд шагом направился к большому пустырю, простиравшемуся около прежнего Турнельского дворца. Там капитан приказал остановиться; затем послал дюжину людей под начальством корнета на разведку и сам расставил при входе в соседние улицы караулы, которым он дал приказ зажечь фитили, словно перед лицом неприятеля. Приняв эти необычные меры предосторожности, он вернулся и встал перед фронтом отряда.

– Сержант! – произнес он более жестко и повелительно, чем обычно.

Старый кавалерист, в шляпе с золотым галуном и с вышитой перевязью, почтительно приблизился к начальнику.

– Все ли всадники у нас снабжены фитилями?

– Так точно, капитан.

– Есть ли порох в пороховницах? Достаточно ли пуль?

– Так точно, капитан.

– Хорошо! – Он пустил шагом свою кобылу вдоль фронта своего маленького отряда. Сержант следовал за ним на расстоянии длины лошади. Он заметил, что капитан не в духе, и не смел приблизиться к нему. Наконец он набрался храбрости:

– Капитан, разрешите кавалеристам дать корм лошадям. Как вам известно, они с утра не ели.

– Нет.

– Пригоршню овса, времени это займет не много.

– Пусть ни одна лошадь не будет разнуздана.

– Ведь сегодня ночью нам предстоит работа… как говорят, и это, может быть…

Офицер сделал нетерпеливое движение.

– Вернитесь на свой пост, – ответил он сухо. И он продолжал свою прогулку. Сержант вернулся в ряды солдат.

– Ну как, сержант, правда? Что будут делать? В чем дело? Что сказал капитан?

Десятка два вопросов сразу были ему заданы старыми солдатами, которые благодаря своим заслугам и долгой совместной службе с сержантом могли позволить себе фамильярность по отношению к своему старшому.

– Ну, будет дело! – сказал сержант тоном человека, который знает больше, чем говорит.

– Как? Как?

– Не разнуздывать ни на миг… потому что, как знать, с минуты на минуту мы можем понадобиться.

– Ага! Разве собираются драться? – спросил трубач. – А с кем будем драться, хотелось бы мне знать?

– С кем? – повторил вопрос сержант, чтобы дать себе время подумать. – Черт возьми, хорош вопрос! С кем же, по-твоему, драться, как не с врагами короля?

– Так-то так, но кто же эти враги короля? – продолжал вопросы упрямый трубач.

– Враги короля? Он не знает, кто враги короля! – И сержант с сожалением пожал плечами.

– Испанец – враг короля, но он не мог бы так потихоньку сюда явиться; его бы заметили, – вставил один из кавалеристов.

– Пустяки! – начал другой. – Я знаю много врагов короля, которые вовсе не испанцы.

– Бертран прав, – сказал сержант, – и я знаю, кого он имеет в виду.

– Кого же?

– Гугенотов, – ответил Бертран. – Не надо быть колдуном, чтобы догадаться. Всем известно, что веру свою гугеноты взяли из неметчины, а я хорошо знаю, что немцы – нам враги, потому что частенько стрелял в них из пистолета, особенно при Сен-Кантене, где они дрались как черти.

– Все это прекрасно, – сказал трубач, – но ведь с ними заключен мир, и, помнится, много шума было по этому случаю.

– Доказательством, что они не враги нам, – сказал молодой кавалерист, одетый лучше, чем другие, – служит то, что во время войны, которую мы собираемся вести во Фландрии, командовать легкой конницей будет граф Ларошфуко; а кому не известно, что он – протестант! Дьявол меня побери, если он не кальвинист с головы до пят: шпоры у него а la70 Конде, шляпа у него а la гугенот.

– Заешь его чума! – воскликнул сержант. – Ты еще не знаешь этого, Мерлен (тебя не было у нас в полку): ведь Ларошфуко командовал во время той засады, когда мы все чуть не полегли при Ла-Робре в Пуату. Прековарный малый!

– Он же сказывал, – прибавил Бертран, – что отряд рейтаров большего стоит, чем эскадрон легкой кавалерии. Я так же верно это знаю, как то, что эта лошадь – пегая. Мне передавал это паж королевы.

Среди слушателей послышались негодующие возгласы, но они сейчас же уступили место любопытству узнать, против кого направлены военные приготовления и те чрезвычайные меры предосторожности, которые принимались у них на глазах.

– Правда ли, сержант, – спросил трубач, – что вчера пытались убить короля?

– Бьюсь об заклад, что тут замешаны эти… еретики.

– Хозяин гостиницы «Андреевский крест», где мы вчера завтракали, за верное рассказывал, что они хотят переделать весь церковный устав.

– Тогда все дни будут скоромными, – весьма философски заметил Мерлен, – кусок вареной солонины вместо чашки бобов. Тут еще огорчаться нечему!

– Да, но если гугеноты будут у власти, первым делом они расколошматят, как посуду, все отряды легкой кавалерии и на их место поставят своих собак, немецких рейтаров.

– Если так, так я охотно наломал бы им хвосты! Провалиться на этом месте, тут будешь католиком! Послушайте, Бертран, вы служили у протестантов; правда ли, что адмирал конным солдатам платит только по восьми су?

– Ни копейки больше, старый скряга! Потому-то после первого же похода я и бросил его.

– Здорово сегодня не в духе капитан, – заметил трубач. – Всегда такой славный малый, с солдатом охотно разговаривает, сегодня рта не раскрыл за всю дорогу.

– Новости его не веселят, – ответил сержант.

– Какие новости?

– Наверное, насчет того, что хотят предпринять гугеноты.

– Гражданская война скоро опять начнется, – сказал Бертран.

– Тем лучше для нас, – сказал Мерлен, всегда смотревший на вещи с хорошей стороны, – можно будет драться, жечь деревни, баловаться с гугенотками.

– По всем видимостям, они захотели снова начать свое старое Амбуазское дело, – произнес сержант, – потому нас и вызвали. Мы живо наведем порядок.

В эту минуту вернулся корнет со своим отрядом; он приблизился к капитану и стал ему тихонько докладывать, меж тем как солдаты, которые с ним ездили, смешались со своими товарищами.

– Черт возьми, – сказал один из ходивших на разведку, – не понять, что делается сегодня в Париже; на улицах мы ни одной кошки не встретили, а вместо того Бастилия набита войском: я видел, на дворе торчали пики швейцарцев, все равно как ржаные колосья.

– Не больше пяти сотен, – перебил другой.

– Верно то, – продолжал первый, – что гугеноты пытались убить короля и в драке адмирала собственноручно ранил великий герцог де Гиз.

– Ах, так ему и надо, разбойнику! – воскликнул сержант.

– Я сам слышал, – продолжал кавалерист, – как эти швейцарцы на своем тарабарском языке толкуют, что слишком долго во Франции терпят еретиков.

– Правда, с некоторого времени они задрали нос, – сказал Мерлен.

– Можно подумать, что они побили нас при Жарнаке и Монконтуре, так они чванятся и хорохорятся!

– Они бы хотели, – вставил трубач, – съесть окорок, а нам кость оставить.

– Пора, пора католикам задать им хорошую трепку!

– Взять хоть меня. «Сержант, – сказал бы мне король, – убей мне этих негодяев»; так пусть меня разжалуют, если я заставлю повторить себе это два раза.

– Бель-Роз, расскажи-ка нам, что делал наш корнет? – спросил Мерлен.

– Он поговорил с каким-то швейцарцем вроде офицера, но я не мог расслышать, о чем они говорили. Должно быть, что-нибудь интересное, потому что он каждую минуту восклицал: «Ах, Боже мой!», «Ах, Боже мой!»

– Смотрите-ка, к нам конные скачут галопом, – верно, приказ везут.

– Их двое, по-моему.

Капитан и корнет отправились к ним навстречу.

Двое всадников быстро направились к отряду легкой кавалерии. Один из них, богато одетый, в шляпе, покрытой перьями, с зеленой перевязью, ехал на боевом коне. Спутником его был толстый, коротенький, коренастый человек, одетый в черное платье и с большим деревянным распятием в руках.

– Наверняка будут драться, – заметил сержант, – вон батюшку послали, чтобы исповедовать раненых.

– Не очень приятно драться натощак, – проворчал Мерлен.

Двое всадников замедлили ход, так что когда они подъехали к капитану, то без труда могли остановить лошадей.

– Целую руки господину де Мержи, – произнес человек с зеленой перевязью. – Узнает ли он своего покорного слугу Тома де Морвеля?

Капитану еще не было известно новое преступление Морвеля, он знал его только как убийцу храброго де Муи. Он ответил крайне сухо:

– Я не знаю никакого господина де Морвеля. Я предполагаю, что вы пожаловали объяснить нам, в конце концов, зачем мы находимся здесь.

– Дело идет, сударь, о спасении нашего доброго короля и нашей святой веры от опасности, грозящей им.

– Какая же это опасность? – спросил Жорж презрительно.

– Гугеноты составили заговор против его величества. Но их преступный замысел вовремя был открыт, благодарение Богу, и все верные христиане сегодня ночью должны соединиться, чтобы истребить их во время сна.

– Как были истреблены мадианиты мужем силы, Гедеоном71, – добавил человек в черном платье.

– Что я слышу? – воскликнул де Мержи, затрепетав от ужаса.

– Горожане вооружены, – продолжал Морвель, – в городе находится французская гвардия и три тысячи швейцарцев. У нас около шестидесяти тысяч человек наших; в одиннадцать часов будет дан сигнал, и дело начнется.

– Презренный разбойник! Что за гнусную клевету ты изрыгаешь? Король не предписывает убийств… самое большее, он за них платит.

Но при этих словах Жорж вспомнил о странном разговоре, который он имел с королем несколько дней назад.

– Не выходите из себя, господин капитан; если бы все мои заботы не были устремлены на службу королю, я бы ответил на ваши оскорбления. Слушайте: я являюсь от имени его величества с требованием, чтобы вы и ваш отряд последовали за мной. Нам поручены Сент-Антуанский и прилегающие к нему кварталы. Я привез вам подробный список лиц, которых мы должны истребить. Преподобный отец Мальбуш сделает наставление вашим солдатам и раздаст им белые кресты, какие будут у всех католиков, чтобы в темноте не приняли католика за еретика.

– Чтобы я дал согласие на убийство спящих людей?

– Католик ли вы и признаете ли Карла Девятого своим королем? Известна ли вам подпись маршала де Ретца, которому вы обязаны повиноваться?

Тут он вынул из-за пояса бумагу и передал ее капитану.

Мержи подозвал одного из всадников и при свете соломенного факела, зажженного о фитиль аркебузы, прочел форменный приказ, предписывающий по повелению короля капитану де Мержи оказать вооруженную помощь французской гвардии и отдать себя в распоряжение господина де Морвеля для дела, которое объяснит ему вышеуказанный Морвель. К приказу был приложен список имен с таким заголовком: «Список еретиков, подлежащих умерщвлению, в Сент-Антуанском квартале». При свете факела, горящего в руке солдата, всем кавалеристам было видно, какое глубокое впечатление произвел на их начальника этот приказ, о существовании которого он еще не знал.

– Никогда мои кавалеристы не согласятся сделаться убийцами, – произнес Жорж, бросая бумагу в лицо Морвелю.

– Разговор идет не об убийстве, – холодно заметил священник, – речь идет об еретиках и о справедливом воздаянии по отношению к ним.

– Ребята! – закричал Морвель, повысив голос и обращаясь к солдатам. – Гугеноты хотят убить короля и истребить католиков – это надо предупредить сегодня ночью; покуда они спят, мы всех их перебьем, и король отдает вам их дома на разграбление.

Крик дикой радости пронесся по всем рядам:

– Да здравствует король! Смерть гугенотам!

– Смирно! – закричал громовым голосом капитан. – Здесь я один имею право отдавать приказания своим солдатам. Товарищи! То, что говорит этот подлец, не может быть правдой. И даже если бы король и отдал такое приказание, никогда мои кавалеристы не согласятся убивать беззащитных людей.

Солдаты промолчали.

– Да здравствует король! Смерть гугенотам! – разом закричали Морвель и его спутник. И солдаты повторили за ними:

– Да здравствует король! Смерть гугенотам!

– Ну как же, капитан, будете вы повиноваться? – произнес Морвель.

– Я больше не капитан! – воскликнул Жорж. И он сорвал с себя нагрудный знак и перевязь, знаки своего чина.

– Хватайте этого изменника! – закричал Морвель, обнажая шпагу. – Убейте этого бунтовщика, который не повинуется своему королю!

Но ни у одного солдата не поднялась рука на своего начальника… Жорж выбил шпагу из рук Морвеля, но вместо того чтобы пронзить его своей шпагой, он ударил его рукояткой по лицу с такой силой, что свалил с лошади на землю.

– Прощайте, трусы! – сказал он своему отряду. – Я думал, что у меня солдаты, а оказывается, у меня были только убийцы! – Потом обернулся к корнету: – Вот, Альфонс, если хотите, прекрасный случай сделаться капитаном! Станьте во главе этих бандитов.

С этими словами он пришпорил лошадь и галопом помчался по направлению к внутренней части города. Корнет двинулся на несколько шагов, как будто хотел за ним последовать, но вскоре замедлил ход, пустил лошадь шагом, наконец остановился, повернул обратно и возвратился к своему отряду, рассудив, без сомнения, что совет капитана, хотя и данный в минуту гнева, все же не перестает быть хорошим советом.

Морвель, еще не совсем оправившись от полученного удара, снова сел на лошадь, чертыхаясь, а монах, подняв распятие, наставлял солдат не щадить ни одного гугенота и потопить ересь в потоке крови.

Солдат на минуту остановили упреки капитана, но, увидя, что они освободились от его присутствия, и имея перед глазами перспективу знатного грабежа, они взмахнули саблями и поклялись исполнить все, что бы ни приказал им Морвель.