По теме 5

Вся история человечества состоит из череды изменений[6]. Может быть, смена империй и царств, вер и традиций не имеет никакой внутренней закономер­ности, а представляет собой не поддающийся объясне­нию хаос? Издавна люди пытливые (а такие есть всегда) стремились найти ответ на этот вопрос, понять и объяс­нить истоки своей истории. Ответы получались, естест­венно, разные, ибо история многогранна: она может быть историей социально-экономических формаций или во­енной историей, то есть описанием походов и сражений; историей техники или культуры; историей литературы или религии. Все это – разные дисциплины, относящи­еся к истории. И потому одни – историки юридической школы – изучали человеческие законы и принципы государственного устройства; другие – историки-маркси­сты – рассматривали историю сквозь призму развития производительных сил; третьи опирались на индивиду­альную психологию и т.д.

А можно ли представить человеческую историю как историю народов? Попробуем исходить из того, что в пределах Земли пространство отнюдь не однородно. И именно пространство – это первый параметр, который характеризует исторические события. Еще первобытный человек знал границы территории своего обитания, так называемый кормящий и вмещающий ландшафт, в ко­тором жил он сам, жили его семья и его племя.

Второй параметр – время. Каждое историческое со­бытие происходит не только где-то, но когда-то. Те же первобытные люди вполне сознавали не только «свое ме­сто», но и то, что у них есть отцы и деды и будут дети и внуки. Итак, временные координаты существуют в исто­рии наряду с пространственными.

Но в истории есть еще один, не менее важный пара­метр. С географической точки зрения, все человечество следует рассматривать как антропосферу – одну из обо­лочек Земли, связанную с бытием вида Homo sapiens. Че­ловечество, оставаясь в пределах этого вида, обладает за­мечательным свойством – оно мозаично, то есть состоит из представителей разных народов, говоря по-современ­ному, этносов. Именно в рамках этносов, контактирую­щих друг с другом, творится история, ибо каждый исто­рический факт есть достояние жизни конкретного наро­да. Присутствие в биосфере Земли этих определенных целостностей – этносов – составляет третий параметр, характеризующий исторический процесс. Этносы, суще­ствующие в пространстве и времени, и есть действующие лица в театре истории.

Этнос – коллектив людей, который противопоставляет себя всем другим таким же коллективам, исходя не из сознательного расчета, а из чувства комплиментарности – подсознательного ощущения взаимной симпатии и общности людей, определяющего противо­поставление «мы – они» и деление на «своих» и «чужих».

Каждый такой коллектив, чтобы жить на Земле, должен приспособиться (адаптироваться) к условиям ландшафта, в пределах которого ему приходится жить. Связи заноса с окружающей природой и рождают пространственные взаимоотношения этносов между собой. Но естественно, что, живя в своем ландшафте, члены этноса могут приспособиться к нему, только изменяя свое поведение, усваивая какие-то специфические правила поведе­ния – стереотипы. Усвоенные стереотипы (историческая традиция) составляют основное отличие членов одного этноса от другого.

Чтобы описать свою историческую традицию, чле­нам этноса становится необходима система отсчета времени. Легче всего учитывать временные циклы. Простые наблюдения показывают, что день и ночь со­ставляют повторяющийся цикл – сутки. Подобно это­му, времена года, сменяясь, составляют больший цикл – год. Из-за этой простоты и очевидности пер­вый известный людям счет времени, употребляющий­ся до сих пор, – это счет циклический. (С представ­лением о цикличности времени связано само проис­хождение русского слова «время», однокоренного со словами «вертеть» и «веретено».)

На Востоке, например, была изобретена система от­счета времени, при которой каждый из 12 годов носит название того или иного зверя, изображаемого опреде­ленным цветом (белый – металл, черный – земля, крас­ный – огонь, сине-зеленый – растительность). Но по­скольку этнос живет очень долго, ни годового, ни даже двенадцатилетнего цикла восточных народов часто было недостаточно, чтобы описать хранящиеся в памяти лю­дей события.

В поисках выхода из этого тупика начали применять линейное измерение времени, при котором отсчет ведет­ся от определенного момента в историческом прошлом. Для древних римлян эта условная дата – основание Ри­ма, для эллинов – год первой Олимпиады. Мусульмане считают годы от Хиджры – бегства пророка Мухаммеда из Мекки в Медину. Христианское летосчисление, кото­рым пользуемся мы, ведет счет от Рождества Христова. О линейном измерении времени можно сказать лишь то, что, в отличие от циклического, оно подчеркивает необ­ратимость времени.

На Востоке существовал еще один способ осозна­ния и отсчета времени… Здесь течение времени рассматривается как колеба­тельное движение, а определенные временные отрезки выделяются в зависимости от насыщенности события­ми. При этом создаются большие дискретные «участки» времени. Китайцы называли все это одним легким сло­вом – «превратность». Каждая «превратность» происхо­дит в тот или иной момент исторического времени и, на­чавшись, неизбежно кончается, сменяясь другой «пре­вратностью». Такое ощущение дискретности (прерывно­сти) времени помогает фиксировать и понимать ход ис­торических событий, их взаимосвязь и последователь­ность.

Но, говоря о прерывистом времени, времени линей­ном или циклическом, надо помнить, что речь идет лишь о созданных человеком системах отсчета. Единое абсо­лютное время, исчисляемое нами, остается реальностью, не превращаясь в математическую абстракцию, и отра­жает историческую (природную) действительность.

Так, прерывистое время равно применимо и к челове­ческой истории, и к истории природы. Хорошо описан­ная историческая геология оперирует эрами и периодами, в каждый из которых биосфера Земли имела особый характер. Это или «влажный» карбон с обилием крупных амфибий (земноводных), или «сухой» пермский период с крупными рептилиями (пресмыкающимися), обитав­шими вблизи водоемов. В трех периодах мезозойской эры: триасе, юре и меле – каждый раз возникала новая флора и новая фауна. Ледниковый период вновь изменил животный и растительный мир Земли. До этого периода в Африке обитали австралопитеки, отдаленно напоми­навшие современного человека. Послеледникового пери­ода появились неандертальские люди с огромной голо­вой и сильным коренастым туловищем. При неизвест­ных нам обстоятельствах неандертальцы исчезли и сме­нились людьми современного типа – людьми разумны­ми. В Палестине сохранились материальные следы стол­кновения двух видов людей: разумных и неандерталь­ских. В пещерах Схул и Табун на горе Кармель обнаруже­ны останки помесей двух видов. Трудно представить условия появления этого гибрида, особенно если учиты­вать, что неандертальцы были каннибалами. В любом случае новый, смешанный вид оказался нежизнеспособ­ным.

Итак, неандертальцы исчезли, и в наше время Земля заселена людьми хотя и пяти разных рас, но принадлежащими к одному биологическому виду. Следовательно, мы вправе считать, что прямой пре­емственности между неандертальцами и современны­ми людьми нет. Но точно так же нет ее и между кро­маньонскими охотниками на мамонтов и древними кельтами, между римлянами и румынами, между хуннами и мадьярами.

В истории этносов (народов), как и в истории видов, мы сталкиваемся с тем, что время от времени на опреде­ленных участках Земли идет абсолютная ломка, когда старые этносы исчезают и появляются новые. Древности принадлежат филистимляне и халдеи, македоняне и этруски. Их сейчас нет, но когда-то не было англичан французов, шведов и испанцев. Итак, этническая исто­рия состоит из «начал» и «концов».

Но откуда же и почему возникают эти новые общно­сти, вдруг начинающие отделять себя от соседей: «Э нет, знаем мы вас: вы – немцы, а мы – французы!» Понятно, что любой этнос имеет предка, даже не одного, а несколь­ких. Например, для русских предками были и древние русичи, и выходцы из Литвы и Орды, и местные финно-угорские племена. Однако установление предка не исчер­пывает проблемы образования нового этноса. Предки есть всегда, а этносы образуются достаточно редко и во вре­мени, и в пространстве. Казалось бы, на поставленный вопрос нет ответа, но вспомним, что точно так же сто лет назад не было ответа на вопрос о происхождении видов.

В прошлом веке, в эпоху бурного развития теории эволюции, как до, так и после Дарвина, считалось, что отдельные расы и этносы образуются вследствие борьбы за существование. Сегодня эта теория мало кого устраи­вает, так как множество фактов говорит в пользу иной концепции – теории мутагенеза. В соответствии с ней каждый новый вид возникает как следствие мутации – внезапного изменения генофонда живых существ, насту­пающего под действием внешних условий в определен­ном месте и в определенное время. Конечно, наличие му­таций не отменяет внутривидового процесса эволюции: если появившиеся признаки повышают жизнеспособ­ность вида, они воспроизводятся и закрепляются в по­томстве на достаточно долгое время. Если это не так – носители их вымирают через несколько поколений.

Теория мутагенеза хорошо согласовывается с извест­ными фактами этнической истории. Вспомним уже упо­минавшийся пример миграций в I–II вв. н.э. Мощное движение новых этносов имело место сравнительно не­долго и только в узкой полосе от южной Швеции до Абиссинии. Но ведь именно это движение погубило Рим и изменило этническую карту всего европейского Среди­земноморья.

Следовательно, начало этногенеза мы также можем гипотетически связать с механизмом мутации, в ре­зультате которой возникает этнический «толчок», ве­дущий затем к образованию новых этносов. Процесс этногенеза связан с вполне определенным генетиче­ским признаком. Здесь мы вводим в употребление но­вый параметр этнической истории – пассионарность.

Пассионарность – это признак, возникающий вслед­ствие мутации (пассионарного толчка) и образующий внутри популяции некоторое количество людей, обла­дающих повышенной тягой к действию. Мы назовем таких людей пассионариями.

Пассионарии стремятся изменить окружающее и способны на это. Это они организуют далекие походы, из которых возвращаются немногие. Это они борются за покорение народов, окружающих их собственный этнос, или, наоборот, сражаются против захватчиков. Для такой деятельности требуется повышенная спо­собность к напряжениям, а любые усилия живого ор­ганизма связаны с затратами некоего вида энергии. Такой вид энергии был открыт и описан нашим великим соотечественником академиком В.И.Вернад­ским и назван им биохимической энергией живого вещества биосферы.

Механизм связи между пассионарностью и поведе­нием очень прост. Обычно у людей, как у живых ор­ганизмов, энергии столько, сколько необходимо для поддержания жизни. Если же организм человека спо­собен «вобрать» энергии из окружающей среды боль­ше, чем необходимо, то человек формирует отноше­ния с другими людьми и связи, которые позволяют применить эту энергию в любом из выбранных на­правлений. Возможно и создание новой религиозной системы или научной теории, и строительство пира­миды или Эйфелевой башни и т.п. При этом пасси­онарии выступают не только как непосредственные исполнители, но и как организаторы. Вкладывая свою избыточную энергию в организацию и управление со­племенниками на всех уровнях социальной иерархии, они, хотя и с трудом, вырабатывают новые стереоти­пы поведения, навязывают их всем остальным и со­здают таким образом новую этническую систему, но­вый этнос, видимый для истории.

Но уровень пассионарности в этносе не остается неизменным (см. рисунок). Этнос, возникнув, прохо­дит ряд закономерных фаз развития, которые можно уподобить различным возрастам человека. Первая фа­за – фаза пассионарного подъема этноса, вызванная пассионарным толчком. Важно заметить, что старые этносы, на базе которых возникает новый, соединяют­ся как сложная система. Из подчас непохожих субэт­нических групп создается спаянная пассионарной энергией целостность, которая, расширяюсь, подчиня­ет территориально близкие народы. Так возникает эт­нос. Группа этносов в одном регионе создает суперэт­нос (так, Византия – суперэтнос, возникший в ре­зультате толчка в I в. н.э., состоял из греков, египтян, сирийцев, грузин, армян, славян и просуществовал до XV в.). Продолжительность жизни этноса, как прави­ло, одинакова и составляет от момента толчка до пол­ного разрушения около 1500 лет, за исключением тех случаев, когда агрессия иноплеменников нарушает нормальный ход этногенеза.

Наибольший подъем пассионарности – а кматическая фаза этногенеза – вызывает стремление людей не создавать целостности, а, напротив, «быть самими собой»: не подчи­няться общим установлениям, считаться лишь с собствен­ной природой. Обычно в истории эта фаза сопровождается таким внутренним соперничеством и резней, что ход этно­генеза на время тормозится.

Постепенно вследствие резни пассионарный заряд этно­са сокращается, ибо люди физически истребляют друг друга. Начинаются гражданские войны, и такую фазу мы назовем фазой надлома. Как правило, она сопровождается огромным рассеиванием энергии, кристаллизующейся в памятниках культуры и искусства. Но внешний расцвет культуры соот­ветствует спаду пассионарности, а не ее подъему. Кончается эта фаза обычно кровопролитием; система выбрасывает из себя излишнюю пассионарность, и в обществе восстанавли­вается видимое равновесие.

Этнос начинает жить «по инерции», благодаря приобре­тенным ценностям. Эту фазу мы назовем инерционной. Вновь идет взаимное подчинение людей друг другу, проис­ходит образование больших государств, создание и накопле­ние материальных благ.

Постепенно пассионарность иссякает. Когда энергии в системе становится мало, ведущее положение в обществе за­нимают субпассионарии – люди с пониженной пассионар-ностью. Они стремятся уничтожить не только беспокойных пассионариев, но и трудолюбивых гармоничных людей. На­ступает фаза обскурации, при которой процессы распада в этносоциальной системе становятся необратимыми. Везде господствуют люди вялые и эгоистичные, руководствую­щиеся потребительской психологией. А после того как суб­пассионарии проедят и пропьют все ценное, сохранившееся от героических времен, наступает последняя фаза этногене­за – мемориальная, когда этнос сохраняет лишь память о своей исторической традиции. Затем исчезает и память: приходит время равновесия с природой (гомеостаза), когда люди живут в гармонии с родным ландшафтом и предпочи­тают великим замыслам обывательский покой. Пассионар­ности людей в этой фазе хватает лишь на то, чтобы поддер­живать налаженное предками хозяйство.

Новый цикл развития может быть вызван лишь очеред­ным пассионарным толчком, при котором возникает новая пассионарная популяция. Но она отнюдь не реконструирует старый этнос, а создает новый, давая начало очередному витку этногенеза–процесса, благодаря которому Человече­ство не исчезает с лица Земли.

«Новые этносы возникают не в монотонных ландшафтах, а на границах ландшафтных регионов и в зонах этнических контактов, где неизбежна интенсивная метисация»⁵. По­этому первым параметром всей этнической истории он называет «соотношение каждого этноса с его вмещаю­щим и кормящим ландшафтом, причем утрата этого со­отношения непоправима: упрощаются, а вернее, искажа­ются, и ландшафт, и культура этноса»⁶.

В последней своей книге Л.Н.Гумилев остается верен этим положениям. Рассматривая успешное продвижение русских «встречь солнца» – в Сибирь, – он замечает, что предпосылкой успеха похода Ермака, экспедиций С. Дежнева и Е.Хабарова была не только пассионарность рус­ских того времени, но и то, что, «продвинувшись в Си­бирь, наши предки не вышли за пределы привычного им кормящего ландшафта – речных долин. Точно так же, как русские люди жили по берегам Днепра, Оки, Волги, они стали жить по берегам Оби, Енисея, Ангары и мно­жества других сибирских рек» (с. 261). Кстати, современная картина расселения, цепочек городов, транспортных магистралей подтверждает большую инерционность этой приверженности к «кормящему ландашфту», несмотря на всю грандиозность перемен века научно-технического прогресса.

Идею о Евразии как о едином целом Л.Н.Гумилев подкрепляет соображениями о «кор­мящем ландшафте» – разном, но всегда родном для данного этноса. «Разнооб­разие ландшафтов Евразии благотворно влияло на этно­генез ее народов. Каждому находилось приемлемое и ми­лое ему место: русские осваивали речные долины, фин­но-угорские народы и украинцы – водораздельные про­странства, тюрки и монголы – степную полосу, а палео­азиаты – тундру. И при большом разнообразии геогра­фических условий для народов Евразии объединение всегда оказывалось гораздо выгоднее разъединения» (с. 298).

Целостная теория этногенеза с ее ключевым звеном – учением о пассионарности и ее носителях – пассионариях.

Пассионарии – это конкистадоры, устремлявшие вслед за Колумбом за океан и погибавшие там. Пассионарии – это Жанна д'Арк, Кутузов и Суворов. А субпассионарии, у которых перевешивает «импульс инстинкта», это почти все чеховские персонажи. «У них как будто хорошо, а чего-то все-таки не хватает; порядочный, образованный человек, учитель, но... «в футляре»; хороший врач, много работает, но «Ионыч»³.

Пассионарность проявляется у человека как непреоборимое стремление к деятельности ради отвлеченного идеала, далекой цели, для достижения которой приходится жертвовать и жизнью окружающих, и своей собственной. Именно сила пассионарности создает такие специфические человеческие коллективы, как этносы (народы), а изменение во времени числа пассионариев измеряет и возраст этноса, то есть фазу этногенеза.

В книге «Гео­графия этноса в исторический период» суть понятия «пассионарность» раскрывается на простых примерах. Эта книга, как представляется, может быть своеобразным комментарием к другим, более слож­ным трудам автора. В новых исторических условиях идеи евразийства, развитые Л.Н.Гумилевым, мо­гут оказаться актуальнее, чем когда бы то ни было. На крутых поворотах истории (а мы сейчас, безусловно, пережи­ваем такой) всегда встает вопрос: какой должна быть стратегическая линия, какие выбрать ориентиры, с кем быть? Давайте же прислушаемся, пусть и с опозданием, к голосу те­перь уже покинувшего нас великого евразийца.

Раздел «Вместо послесловия» последней книги Л.Н.Гумилева можно считать завещанием выдающегося ученого, который, уходя из жизни в смутное, тяжелое время, делится своими мыслями, стремится помочь нам выйти из этой безнадежности и «тупиковости». Далее, как мне кажется, нельзя обойтись без длинной цитаты: «Ис­торический опыт показал, что, пока за каждым народом сохранялось право быть самим собой, объединенная Ев­разия успешно сдерживала натиск и Западной Европы, и Китая, и мусульман. К сожалению, в XX в. мы отказа­лись от этой здравой и традиционной для нашей страны политики и начали руководствоваться европейскими принципами – пытались всех сделать одинаковыми. А кому хочется быть похожим на другого? Механический перенос в условия России западноевропейских традиций поведения дал мало хорошего, и это неудивительно. Ведь российский суперэтнос возник на 500 лет позже. И мы, и западноевропейцы всегда это различие ощущали, осоз­навали и за «своих» друг друга не считали. Поскольку мы на 500 лет моложе, то, как бы мы ни изучали европей­ский опыт, мы не сможем сейчас добиться благосостоя­ния и нравов, характерных для Европы. Наш возраст, наш уровень пассионарности предполагают совсем иные императивы поведения.

Это вовсе не значит, что нужно с порога отвергать чу­жое. Изучать иной опыт можно и должно, но стоит по­мнить, что это именно чужой опыт». И далее: «Конечно, можно попытаться «войти в круг цивилизованных народов», то есть в чужой суперэтнос. Но, к сожалению, ничто не дается даром. Надо осознавать, что ценой интеграции России с Западной Европой в любом случае будет пол­ный отказ от отечественных традиций и последующая ассимиляция».