Зачем мент это сделал, не понимаю. Вы ему лично не мешали?

Чтоб мы знали. Общество такое. Человек такой. Деньги тогда не брали. Вернее, брали, но очень редко. Можно было упросить. Возможно, он план выполнял или машина сработала. Не знаю...

В отличие от меня Станко, видимо, в вытрезвителе побывал не раз, потому что адрес опознал мгновенно. На следующий день, без всякого предупреждения, созывает внеочередное заседание отдела по персональному вопросу. Все собираются, сидят с серьезными лицами. Владимир Никифорович спрашивает меня: «Что вы делали в среду в такое-то время на Пушкинской, 57 в свой библиотечный день? Там что, библиотека?». Я растерялся. «Что вы делали в следующий день на Пушкинской, 57? Там что, фонды музея? И кто такая Лидия Эс.? Интересная фамилия. Это кто – ваш коллега, консультант или научный руководитель?». Молчу. «А что вы делали на Коммунальном спуске, 7а? Какое учреждение там находится?» Тут он не выдержал и вскочил с места: «Безобразие!». Начал орать и так далее. Мне влепили выговоряку. Я говорю: «Владимир Никифорович, извините. У вас что, нет чувства юмора? Можно, я раскаюсь? Искренне!». На дворе советские времена, борьба с алкоголизмом, какие могут быть шутки... Выговор мне влепили в трудовую книжку, настоящий…

Таков был социальный фон, на котором я приступил к написанию новой диссертации. Теперь она полностью была посвящена кочевникам.