Зачем она ему понадобилась?

Видимо, захотел славы знаменитого краеведа. Голубовский был тогда редактором газеты «Одесский вестник». Он мне позвонил и спросил, не хочу ли я заработать двести долларов. Это девяносто четвертый год и за такие деньги я был готов собственным языком вылизывать дерьмо у входа в его редакцию. О чем ему и сообщил. Но оказалось, что такие крайности излишни, нужно всего лишь написать книгу. На что я корректно осведомился у Голубовского, много ли у него самого бумажек по двести долларов? Он говорит: «Я не историк и не очень хорошо эти вещи знаю». Я предлагаю: «Дайте Олегу Губарю, ему бабки ужас как нужны». «Олег не хочет. Он тоже не историк. Да и рукопись говно. Может, ты попробуешь?». «А вас это не смутит? Выходит, что вы мне отдаете свои деньги, которые могли бы сами заработать». В общем, поминдальничали некоторое время. Дело дошло до того, что Губарь сам сюда пришел и принес мне эту рукопись. Дал мне телефон Горбатюка и избавился от этого гембеля. Меня еще поразило, что у Горбатюка было тогда аж три домашних телефона. Я перезвонил на один из них, и мы договорились. Он с напряжением назвал сумму оплаты, но сказал, что срочно. Так судьба мне навязала деньги на поиски презерватива. Тогда же шла избирательная компания Гурвица в мэры города. Он конкурировал с неким Костусевым. Гурвиц выиграл выборы, а сам Горбатюк был в его команде доверенным лицом и советником.

Я посмотрел эту рукопись. Там действительно было не сладко, но, в принципе, терпимо. И я решил, что справлюсь. Двести долларов в те времена составляли мою годовую зарплату. Я написал книгу в том виде, в котором нашел нужным за недели три. Горбатюк при этом мне сообщил, что книга соавторская. У него есть друг, который является главным архитектором города. Я поинтересовался, в чем его авторство. Горбатюк ответил, что тот предоставил картинки... Когда Горбатюк расплачивался, он небрежно вынул из кармана пачку баксов толщиной в несколько сантиметров, как в известном грузинском анекдоте, отсчитал две сотни и дал мне. Мы понравились друг другу. Мне импонировала сама культурная мотивация клиента. А он признался, что не ожидал видеть профессором такого молодого и приятного человека.

Вскоре команда Гурвица пришла к власти. Было преддверие празднования двухсотлетия Одессы. Меня пригласили на презентацию книги, которая еще не была издана. Они ее потом опубликовали в жалком виде, без всяких иллюстраций с диким количеством ошибок и опечаток. Глазырин сидел с сонным видом и не хотел выступать. На этой презентации я с ним и познакомился. Он мне вяло пожал руку. Все проходило в Доме ученых, Горбатюк ходил важным. Кормили ананасами во дворике, поили шампанским...

Так судьба мне подарила продуктивные социальные связи в городе - с Горбатюком у меня сложились очень хорошие отношения. Через год я позвонил ему в попытке достать разрешение на раскопки. Решив, что он в команде мэра, а посему всесилен. Он искренне согласился помочь, мол, проблем особых нет. Я предупредил, что поскольку собираюсь изгадить архитектурный облик города, то мне нужно благославление на этот вандализм самого главного архитектора. Он пообещал поговорить с Глазыриным. Через некоторое время честно мне перезвонил и попросил зайти в архитектурное управление. Глазырин дал визу на письмо, которое я набрал у секретарши на машинке там же. И решил, что этого достаточно.

Первого июля я собрал студентов и стал разбивать раскоп на лужайке возле оперного театра. Для этой процедуры в моем распоряжении находились бессмысленные сельские девицы на каблуках. Лопат не было. Мы позвали Горбатюка, как свадебного генерала, на открытие раскопа. Он честно пришел и воткнул первую лопату в землю, под голубой елью. Ту самую лопату, которую Гизер снял с пожарного щита соседнего Музея морского флота. Мы тут же стали обмывать открытие раскопа и забыли, зачем пришли. Девицы начали расползаться, но я им сказал строго, что на следующий день они должны все вместе быть на клумбе в рабочей одежде.

А лопат по-прежнему нет. И деньги тратить на инструмент жалко. Я знал, что много невостребованных лопат лежит на складе археологического музея. Его руководство мне очень хорошо известно. Это мои друзья и коллеги по цеху. А именно: Владимир Петрович Ванчугов, который не просыхает вообще никогда, а также его чуть более сдержанный заместитель и коллега Сергей Борисович Охотников, который пьет, в основном одно только пиво. Но денег у них нет вечно. В наших прекрасных отношениях есть только один недостаток – оба меня терпеть не могут. И лопаты мне не дадут никогда. То есть, вежливо откажут. Они мне скажут, что весь инструмент поломан, склад сгорел, все украли или что-то в этом духе...

Но, «попитка – не питка», как говаривал Лаврентий Павлович Берия. Самое главное в профессии ученого-гуманитария и педагога – уметь вчувствоваться в образ клиента. Заглянуть ему в душу и проникнуться его сокровенными чаяниями. На своей шкуре я прекрасно знаю, что такое похмелье, когда денег на опохмелку нет вообще, и выпивки не предвидится в обозримой перспективе. Поэтому я купил бутылку водки, приготовил двадцать долларов и, вооруженный упомянутым герменевтическим методом и этим абсолютным супероружием, направился утром в дирекцию археологического музея. Захожу и вижу за столом многоуважаемого Владимира Петровича, который весь скукожился с перепою. А я все знаю. Знаю, что его только что ругала жена за то, что он пропил последние бабки. Все очень удачно.